Раньше впятером под одной крышей жили, а теперича не то:
- Мы, - говорят, - сицилисты-коммунисты.
И чтоб укрепить полные повсеместные права, стали себе по новой собственной избе рубить.
Возле самой церкви, на площади, очень хорошие места облюбовали, два своих дома ставить начали, да два в церковной ограде, а пятый дом к самому поповскому дому впритык приткнули.
Отец Павел сейчас протест:
- Это почему ж такое утеснение? Вам мало земли-то, что ли? Зачем же сюда, на чужую-то?
- Ни чужого, ни своего теперича нет, все общее, - наотмашь возразили ему братаны.
- Ежели собственность уничтожена, зачем же вы себе такие огромадные избы рубите?
- Ах ты, кутья кислая! В рассуждение вступать?.. А вот погоди, увидишь, что к чему!
И живой рукой созвали сход.
- Товарищи! Потому что мы коммунисты, и вы все коммунисты-террористы, предлагаю: истребовать сюда попа и обложить его контрибуцией.
Пришел отец Павел, ни жив ни мертв.
- Три тыщи контрибуции, а ежели перечить - немедля к стенке - рраз! пригрозил старшой Туляев и опять артикул винтовкой выкинул.
Поп задрожал-затрясся, побелел. Жаль денег, вот как жаль, по алтыну собирал, по гривне, - однако жизни жальче. Сказал им:
- Ну, что ж, миряне... Конечно, вы можете расстрелять меня без суда, без следствия... Берите, грабьте...
И вынес сполна три тыщи.
- Добро, - сказали братаны. - Это все в Коммунию пойдет.
Поехали с поповскими деньгами в город, накупили себе того, сего. А избы ихние как в сказке растут: старшой братан железом крышу кроет.
Дивятся крещеные, шепчутся.
Таким же манером всех богатеев обложили: кого на пятьсот рублей, кого на тысячу. А тут и до середних добрались.
- Это все в Коммунию, - говорят братаны.
И у каждого по две пары лошадей образовалось, сани расписные, пролетки, бубенцы.
Крещеным завидно стало, ропот по селу пошел.
- Это чего ж они все себе да все себе... А нам-то?.. Вот так Коммуния!
- Дак что же делать-то?
- Надо бедный комитет избрать.
- Дак ведь избрали... все комитетчики - братаны.
- Надо новый.
Пошли скопищем к братанам.
- Так и так, братаны. Желаем новый бедный комитет избрать... А вас, стало быть, долой.
Покрутили братаны усы, почесали бороды, а старшой как гаркнет по-военному:
- Ага! Против бедного комитета восставать, против революции? Кто зачинщик? Вавило, ты? К стенке!
Вскинули винтовки - рраз! Упал Вавило.
Остальные разбежались, кто в подполье, кто в овин, потому у братанов ружья, а у прочих кулаки одни.
Наутро сход. Братаны объявили:
- Борьба с контрреволюцией будет беспощадна. В случае доноса доносчика отправим за Вавилой. Твердая власть - она очень даже строгая. А теперича, товарищи, на общественные работы - марш!
И погнали все село свои новые усадьбы доделывать: тыном обносить, узорчатые ворота ставить.
Крещеные пыхтят на братановых работах, кто тын городит, кто крышу кроет, готовы братанам горло перегрызть, а не смеют: пуля в лоб.
А братаны сполитично:
- Вот, товарищи, кончим дело - спасибо вам большое скажем.
- Очень хорошо... Согласны... - сказали мужики и сглотнули слезы. У Андрона от кровной злости топор упал.
- Все Коммунии да Коммунии, а когда же нам-то? - спросил Андрон. - Мы ведь самая беднота и есть...
Вечером у Андрона братаны в Коммунию последнюю удойную корову отобрали - ведерницу.
Взвыл Андрон.
Да и все село взвыло, даже собаки хвосты поджали, вот какой трепет на всю Коммунию братаны навели. Все на учет забрали: хлеб, крупу, телят, до самых до жмыхов добрались. Мужики с голодухи пухнуть стали, а Туляевы жиреть: двух младших братьев оженили, свадьба с пивом, спиртом, пирогами, широкой гульбой была.
И если бы не Мишка Сбитень - пропадом пропала б вся Коммуния.
Был когда-то парень разудалый в селе Коневе, Мишка. Насолил он всем вот до этих мест, озорник был, хуже последнего бродяги. Вздрючили его крестьяне и по приговору выгнали из селенья вон.
Десять лет пропадал Мишка Сбитень. А тут как раз ко времю и утрафил. К самому Новому году взял да в Коммунию и прикатил.
Чернявый такой, быдто цыган, в ухе серьга, через всю грудь цепочка, часы со звоном, папаха, полушубок. А глаза - страшенные, навыкате, а усищи - во! А сам - чисто медведь, идет - землю давит, от кулаков смертью пахнет: грохнет - крышка!