В редакции из тех людей, кого ты знал, - почти никого не осталось. Да и штат теперь маленький.
Ты пишешь, что у вас работают Дмитрий Алексеевич и Всеволод Александрович (Щеглов и Рождественский. - В. Л.), - передай им горячий привет от меня и Валерия (Друзина. - В. Л.). Кой-какой ваш материал встречаем в газете. Читаем и радуемся - Ленинград живет!
Пиши, Павел. Будем отвечать. Крепко жму руку. Георгий.
6.07.1942 , 8-я армия. Лес
...Еще немало роковых пожарищ
На нашем кровью залитом пути.
Но не грусти, мой боевой товарищ,
За наше горе - подвигами мсти!
Отстроим вновь мы гордый Севастополь,
В Одессе наши будут корабли.
И славу нам воздаст не вся Европа ль,
Целуя знамя красное в пыли?!
АУЭЗОВ - ЛУКНИЦКОМУ
23.09.1942
...Читаем твои корреспонденции в газетах. Восхищаюсь и радуюсь твоей крепкой бодрости и хорошей настоящей энергии. Суровые дни вашей борьбы и труда так близки и понятны нам здесь. Думаю, все мы живем непримиримой ненавистью к врагу и великим чувством братства с вами...
Сабиту я передам твой привет, он сейчас в длительной командировке, в районах Северного Казахстана. Пиши почаще. Вспоминай дружеский Казахстан.
С чувством неизменной дружбы - твой Мухтар.
ОТЕЦ - ЛУКНИЦКОМУ
24.12.1942
...Мы беспокоились неполучением от тебя писем. Теперь мы знаем, что ты был на фронте и потому сразу не поздравил меня с высоким званием Инженер-генерал-майора. Я не мог себе представить, чтобы ты не просмотрел указа о присвоении званий по Военно-Морскому Флоту. Ты мог не слышать по радио, потому что сообщение было в шесть утра, но газеты ты просматриваешь внимательно. Это обстоятельство больше всего нас и беспокоило. Получил от тебя телеграмму, стало радостно на душе. Отдавая свои силы и знания на пользу дорогой Родине, я теперь еще больше буду работать, пока еще бодр и полон энергии, несмотря на большой возраст, и пока здоров. А в отношении окружающих меня, ты знаешь, что никакие высокие звания не могут изменить моего всегдашнего доброжелательного отношения, независимо от служебного положения.
Мысленно мы с тобой и горячо тебя поздравляем с Новым годом и желаем полного здоровья и успеха. А общее всех русских людей желание - окончательно разгромить немцев и выгнать всех до одного из пределов нашей родины.
В начале января 1943 года телеграммой ТАСС спецвоенкор Лукницкий был отозван с передовой для срочного прибытия в Москву. Приехав в Ленинград, он добился отмены вызова в связи с надвигающимися важными событиями и получил разрешение руководства ТАСС на пребывание в районах операций по прорыву блокады.
В боевом настроении, готовый сделать все от него зависящее, он отправился снова на передовую и с 8 по 11 января находился там, где было средоточие подготовки к прорыву блокады...
В Ленинград приехал на совещание военкоров, которое было назначено на 12 января, 19.30, но отложено до следующего дня...
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
13.01.1943
...Ночью мне звонил спецвоенкор "Комсомольской правды" Р. Июльский, предлагал место в своей машине, чтобы ехать вместе в два часа дня. Успею ли? Да и каковы будут указания Кулика?
В городе все обычно, тихо, мороз небольшой, и странно думать об этой тишине и о том, что сейчас уже идет начавшийся вчера решительный бой за Ленинград, за освобождение его от кольца блокады! Это волнует, думаешь только об этом!..
...Ведь вся страна, весь мир узнает подробности боев только из наших корреспонденций и очерков, а нас, спецкоров центральной прессы, всего шесть-семь человек!..
...О начавшемся на нашем фронте наступлении население Ленинграда еще ничего не знает. Это держится в строгой тайне от всех. Многие знают только, что "вот-вот должно начаться!". Не ведают об этом и писатели оперативной группы - ни Лихарев, ни Федоров, ни другие. Спрашивают меня, что известно мне, а я не имею права никому ничего говорить. Вот наступит час - и как радостно будет всем с гордостью все рассказывать!
...3 часа дня. Пропуск подписан, сижу в машине с Июльским, шофер включил мотор, - выезжаем на фронт!..
За последние два месяца Лукницкий получил не одну телеграмму с требованием выехать в Москву. Но как-то увертывался от поездки. И его можно понять. Как он, такой патриот Ленинграда, мог оставить свой город в самый горячий момент - в момент прорыва блокады! Он хотел, он заработал право лично участвовать в прорыве. Он должен сообщать стране о ходе событий. Он, наконец, хотел описать все это в своем дневнике. Все телеграммы хранятся, впрочем, как и вся нуднейшая переписка с ТАСС. Как ему удалось остаться это целая приключенческая повесть; лишь кратко упомянуто об этом в его трехтомнике "Ленинград действует".
После прорыва блокады - снова приказ (по телефону), категоричный, приехать в ТАСС. Павел Николаевич выезжает в начале марта 1943 года, формально на совещание военных корреспондентов, а фактически, как он и предполагал, руководству ТАСС он был необходим как разъездной корреспондент по всем фронтам, с тем чтобы между поездками он жил в Москве. Другой бы согласился с радостью. Чем плохо: столица, разъезды по фронтам в большинстве случаев на автомобилях, и тут и там на хорошем довольствии. А он готов был расстаться с ТАСС и перевестись в любую часть Ленинградского фронта, лишь бы остаться в своем городе. Так он прямо и заявил руководству ТАСС, и ни убеждения, ни споры, ни даже в какой-то степени угрозы не помогли - Павел Николаевич вернулся в Ленинград.
ИЗ ПИСЬМА МУХТАРУ АУЭЗОВУ
6.03.1943, Москва
...Но я все-таки доволен и ни за что не променял бы эту жизнь на прозябание в глубоком тылу, став подобным тем некоторым из наших "эвакуантов", коих, находящихся в жалком состоянии, ты встречаешь у себя в Алма-Ате. Я с грустью убеждаюсь в том, сколь многие, в единственном стремлении во что бы то ни стало сохранить свое существование, утратили и чувство собственного достоинства, и вообще человеческий облик.
У нас, в Ленинграде, людей мало, люди очень нужны. Я за это время узнал, что родной город можно любить, как близкого родного человека, - я не могу жить без Ленинграда, несмотря на то что в нем как будто и одинок и бездомен: квартира моя разбита, ни жены, ни родственников у меня в нем нет.
И уж если суждено мне будет дожить до того светлого дня, когда ни одного гитлеровца под Ленинградом не станет, - я знаю, что всю жизнь буду считать правильным мое решение не покидать этот город, несмотря ни на что, какие бы трудности на мою долю ни выпали.
Вот, Мухтар-ага, я знаю, ты меня поймешь, ты знаешь, что такое любовь к Родине, ты любишь свой родной тебе Казахстан, мог ли бы ты покинуть Алма-Ату, если бы твой город осаждали враги? Я уверен: ты оказался бы в рядах самых упорных ее защитников... Вот ты зовешь меня пожить у тебя спокойно. Нет, Мухтар, я приеду в Среднюю Азию и в Казахстан тогда, когда буду сознавать, что мой долг перед войной выполнен до конца, что я заслужил право отдыхать и быть равным среди казахов так же, как я сейчас равный среди людей на фронте, отдавших себя служению Родине... И тебя тогда позову в гости к себе в Ленинград, мне не совестно будет чувствовать себя в нем хозяином...
Кое-кто преисполнен высокомерия, со скептической усмешкой называет меня романтиком! Что ж, быть романтиком в том смысле, что человек сохраняет любовь к человеку, когда многие это чувство утратили быть романтиком в том смысле, что человек не считает извечно высокие понятия словесной мишурой, разве это так уж плохо?
Я, Мухтар, был свидетелем стольких случаев подлинного героизма, что не мне утратить веру в чистоту вековечных принципов. И если многое в нашем мире, даже до этой ужасной войны, было несовершенно, то разве следует удивляться, что всякий стремящийся к совершенству художник в и д и т пути к совершенству везде и во всем и верит в существование доброй воли к достижению этого совершенства?
И разве не следует все личное направлять в то единое русло, которое ведет к этой цели?.. А проще сказать: я могу в этой войне растрачивать свои силы. Свое здоровье, но не могу и не хочу растрачивать свою душу...
ИЗ ПИСЬМА ЛИХАРЕВУ
12.03.1943, Москва
Боря, дорогой мой!
войсками обещал сделать все возможное, чтоб все-таки перетащить меня из ТАССа к себе... Если вытащить не удастся, то остаюсь в ведении Хавинсона и поеду туда, куда он меня пошлет. Прошусь в Ленинград...
Окончательное решение выяснится на днях. Завтра в ТАССе открывается совещание всех военных корреспондентов, созванных на него с фронтов. Распределять их по фронтам Хавинсон будет после совещания.
Как только выясню мою судьбу окончательно - сообщу тебе телеграммой.
Очень прошу тебя, Борис, узнать, как обстоит дело с моей книгой, сданной в Гослитиздат.