Как раз в это время Лукницкий занялся общественной работой в Ленинградском отделении Всероссийского Союза поэтов. Аппарат Союза поэтов был крошечным, выполнял сразу несколько функций: организовывал шефские выступления в рабочих коллективах на различных предприятиях, литературные вечера, выпуски поэтических сборников и альманахов. Лукницкий ездил в творческие командировки; руководил литкружками и объединениями; занимался и чисто технической работой: оформлял членов, принятых комиссией в Союз поэтов1.
И получалось так, что Павел Николаевич жил как бы сразу в двух измерениях. Повседневная работа, кипучая общественная жизнь - это его собственное измерение - и "ахматовское" измерение, в которое он погружался ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
15.01.1928
В пятницу ездил в Кронштадт - читать стихи в Центральной библиотеке... Аудитория интересуется пролетарской литературой... Меня принимали хорошо... После вечера - заседание литературного кружка - матросы и культработники... Решили войти в ЛАПП2...
...Другим любовь - весела и проста,
Другим ремесло - как слава.
А меня судьба обняла не так,
Я в ней, как в кольцах удава...
12.04.1925
Спрашиваю, писала ли АА стихи за эту неделю. Отвечает: "Нет, не писала. А вы писали?" - "Одно". Мнусь, не хочу читать, ибо оно совершенно не отделано. АА: "Я его буду воспринимать как черновик". ...Я попробовал сам указать ей на недостатки. АА перебила меня. Стала читать это стихотворение, кроме нескольких мест, все его запомнила с первого раза. Я подсказал ей, и второй раз она уже прочла его без запинок. "Теперь я выучила его наизусть!.."
16.04.1925
Читаю АА стихотворение: "Оставь любви веретено..." АА говорит: "Хороший русский язык..." Я начинаю ругать. АА перебивает меня: "Нет, вы слушайте, что я говорю... Хороший русский язык - это уже очень много... Теперь так мало кто владеет им!"
26.10.1925
Прочел АА стихотворение - после долгих ее просьб - "Сгинет ночь - с утра могу работать..."
АА одобрила его, кроме строчки "с мирком", которая режет ей ухо. И сказала: "Это еще в антологию Голлербаха"1... Я, передавая ей тетрадь, ответил: "Все... все 30 в антологию". Засмеялся: "Мои "Романтические цветы"..."
2.01.1926
Спросила - не издам ли я сборника в Московском издательстве. "Нет, не издам, стихи плохие, и, кроме того, есть такие, которые и к Вам относятся, и Вам это будет неприятно!" АА очень определенно возразила, что никогда по отношению к стихам у нее не бывает таких буржуазных взглядов, что всегда и она, и Николай Степанович были в этом отношении совершенно свободными.
Ахматова повторила примерно то, о чем говорила год назад. Привожу эту запись.
3.04.1925
Забыл записать - еще - относящееся ко вчерашнему дню (ко 2-му апреля 1925 г.).
Я сказал АА, что существует мнение, что АА была влюблена в Гумилева. АА понимает происхождение такого мнения так: оно возникло в кругу буржуазных дам. Потому что АА издавала сборники стихов, в которых описывалась любовь ("ужасная" и т. д.) - несчастная любовь. Все знали, что у Ахматовой есть муж - кому же могла она посвящать эти стихи? Конечно, мужу! Во-первых, разве позволил бы ей муж писать и печатать такие стихи, если они к нему не относились? Да разве могла бы Ахматова описывать свою любовь к другому кому-нибудь - и, честно смотря в глаза, их печатать, читать? Отсюда вывод ясный для этих буржуазных дам - "Ахматова была влюблена в Гумилева".
25.03.1926
На улице у Инженерного замка. "Нескромный вопрос: "Синезвездность" "Ц.Л.Ф." - Цецилия?.. Видите, на какие выдумки приходится идти поэту? Даты! Это мой способ! Александр Сергеевич тоже так делал!"2
"А в тетради - правильные даты". - "У меня тоже". - "Стихи брызжут Николай Степанович советовал записывать. Когда у меня так бывало..." "Тебе я писем не пишу" - не индивидуальное. "Оставь любви веретено" - хорошее стихотворение. "И плакать не надо, и думать не надо" - "Свет вижу впереди" плохо (окончание плохо). "Оленем или лебедем" - криминальная строка, а изменить жалко, может быть, она лучшая во всем стихотворении".
На обратном пути. "Пробежал дорогу черный кот" - "Летает ветер" Мандельштам. Есть Гумилев и moi. "В котором пленниками пели тени" - "во взоре" - Ничего не поделаешь - грамматика. Сборное стихотворение. "Твоим дыханьем навсегда нетленный" - хорошо сделано. Штампы? Может быть, но они не звучат как штампы, хорошо звучат. Перепишите мне. Я покажу Николаше (Пунину - В. Л.) - как ценят. Не скажу чье. Отдайте переписать на машинке. "Я улыбнусь тебе при встрече" - хорошее окончание, но в стихах есть дефект. Не знаю, в чем, не уловила - психологический: "я уж так тебе улыбнусь, что ты перевернешься!"
Лунная ночь. На Марсовом поле - на снегу - я провалился. АА нет. Снег, как сахар, плотный. Весна. Чудная погода. Хороша луна в деревьях.
В хорошем, очень хорошем настроении, спокойная, веселая, ласковая. Шутит и юмор, но не ирония.
Прозвище Ахматовой "Олень" пошло от старухи Макушиной. Тогда было очень голодно. На Фонтанке, 2, Макушина, упрекая Ахматову и Судейкину в безделии, обратилась к Судейкиной, сначала выразила свое недовольство ею, а потом сказала про Ахматову: "И та тоже! Раньше хоть жужжала, а теперь распустит волосы и ходит как олень!"
Макушина сказала это не самой Ахматовой. Ее она все-таки стеснялась. Судейкиной сказала. Ее она совсем не стеснялась, часто называла на "ты" и говорила ей в лицо все, что вздумается.
Можно представить себе, с каким восторгом Судейкина передала тогда ту фразу про оленя Ахматовой.
Надо отдать должное Лукницкому - он никогда не подвергал сомнению оценку Ахматовой его поэтического дарования. Несмотря на то, что его стихи признавали и Н. Тихонов, и Вс. Рождественский, и Н. Браун; печатали их в "Звезде" и других изданиях; М. Светлов написал ему доброжелательное письмо из Москвы и опубликовал его стихотворение. Он принимал мнение Ахматовой о его стихах без обид и амбиций. Возможно, его как-то утешало то, что мало кому даже из больших, признанных поэтов "не досталось" от Ахматовой: и Пастернаку, и Мандельштаму, и Есенину, и Волошину досталось, не говоря уж о Г. Иванове и ему подобных. (Анненский, Блок, Маяковский ею не "тронуты".)
И нет ничего удивительного, что у новичка, волею судеб попавшего в элитарную среду, должно было неизбежно появиться чувство собственной неполноценности и в то же время желание во что бы то ни стало преодолеть эту неполноценность собственным творчеством, и необязательно стихотворным. Нет, он не перестал, не мог перестать писать стихи. Но навсегда перестал их печатать после 1930 года1.
Закончив работать над биографией Гумилева, но продолжая записывать Ахматову, он начинает осознавать, и с каждым годом все более отчетливо, что должен найти свою тему, суметь заговорить своим голосом. Даже ради дружбы с Ахматовой Лукницкий не мог отказаться от своих собственных завоеваний 1917-1924годов, пусть еще не слишком крупных, но своих. Они его сформировали, а теперь он чувствовал, что застывает, начинает жить не своей, чужой, пусть значительной, но не своей жизнью. Его влекло в жизненный поток, к живому, полезному, сиюминутному делу. Но и бросить Ахматову в трудное для нее время не мог. Он бы сам расценил это как предательство.
Ахматову, как и многих людей ее круга, критика двадцатых годов относила по ведомству "осколков разбитого вдребезги". Да и самой ей многое из того, что совершалось вокруг, было непонятно и чуждо. Живя в нищете своих дворцов, она воздвигала невидимую, но прочную стену между собой и внешним миром, не отвечая на критику, но внутренне остро, болезненно переживая ее. Таким было положение, когда Павел Николаевич впервые пришел к ней в Мраморный дворец.
Можно смело предположить, что Ахматова и сама, не случись даже этой встречи, постепенно приняла бы исторические перемены, совершившиеся в ее стране. Но несомненно, что встреча с Павлом Лукницким, человеком классово ей близким и в то же время представителем нового поколения, сформировавшегося под влиянием революции и всего с ней связанного, ускорила перемены в ахматовском внутреннем сознании и во внешнем его выражении - стихах.
Ахматова относилась к своему молодому другу благожелательно. Его оценки, далеко не всегда совпадающие с ее собственными, тем не менее никогда не раздражали ее. Она умела быть к нему терпеливой и внимательной, умела слушать и слышать. Она ценила в нем правоту молодости и уважала крайности мнений. Но еще больше ценила его безусловную преданность и любовь к ней. Прислушивалась внимательно ко всему, что он приносил с собой. Она даже читала кое-что по его рекомендации, а потом охотно высказывала свое мнение о прочитанном.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
1.06.1927
Сегодня ночью читала(Ахматова- В.Л.) "Звезду" No 5, "Бирюзовый полковник" Тихонова. Понравился. Считает, что очень много прекрасных мест. Но считает, что полковник - совсем не верен и нисколько на полковника не похож. ""Проверьте меня предметно" - так скажет рабочий-металлист, а не б[ывший] полковник.
Показал ей в этой "Звезде" и "Ночную страну" Н. Брауна. Понравилось, хотя и отметила строки с 14 по 25, и очень блоковское - 46 - 54. Говорит стилизация очень удачная.
Записи в дневнике свидетельствуют о том, что Лукницкий был одним из важных звеньев, связующих Ахматову не столько с новой литературной жизнью, сколько с самой новой действительностью. И, оставаясь до поры до времени в стороне, она ждала - он это чувствовал и отмечал - от его визитов, разговоров, оценок ответа в своем собственном сердце. Ответа на главный вопрос: принимать или не принимать все, что совершалось в большой жизни страны, пока еще чуждое и не до конца понятное ей? Поэтому, если Павел Николаевич сам какое-то время не заводил животрепещущих разговоров (о его работе в Союзе поэтов или еще о чем-то, где он активно проявлял себя), Ахматова, вместо того чтобы предаваться воспоминаниям, нередко сама первая заводила разговор о текущей литературной жизни...
И в зацветающей тревоге
Протянешь руку мне к губам,
Расспрашивая о дороге,
О том, что делается т а м...
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
13.06.1927
А.А.: Хотите, я Вам скажу, как решилась Ваша судьба?