— А может, это конокрады? — высказал предположение старый крестьянин.
— Что ты! Видно, бродячие комедианты. Вон и музыка с ними, — указывая на арфу, пастух отвёл страшное для бродяг обвинение.
— Комедианты, комедианты! — услышав знакомое слово, стал оправдываться Лионелли, закрывая лицо и голову от сыпавшихся на него ударов.
Итальянец едва держался на ногах. Упади он на землю его бы затоптали, забили до смерти. И тут за него вступился седой как лунь старик.
— Отведём их к уряднику. Пусть разберётся! — решили крестьяне.
Лионелли связали руки, а Митю пустили вперёд, предупредив, чтобы он не вздумал убегать. Кто-то из крестьян подхватил на плечи арфу, и артисты, сопровождаемые ватагой мужиков и мальчишек, были доставлены к уряднику. Перебивая друг друга, мужики стали рассказывать ему, как старый чёрт чуть не зарезал мальчонку.
Полицейский страж строго допросил Лионелли. Выдав Митю за своего сына, артист, чтобы наглядно доказать, как обстояло дело, предложил показать свой трюк. Толпа гудела от негодования: кто-то уже пустил слух, что мальчишка зарезан.
Урядник согласился и приказал развязать руки итальянцу. К этому времени у дома полицейского собралась огромная толпа, крестьяне не могли успокоиться.
Чтобы все зрители лучше видели, как мальчик будет глотать шпагу, Лионелли с разрешения урядника позвал Митю на крыльцо. На этой импровизированной сценической площадке и состоялось первое публичное выступление Мити. Итальянец достал из футляра шпагу и передал уряднику. Тот внимательно осмотрел её — не складывается ли она, зачем-то проверил на зуб. Одобрительно покачивая головой, вернул шпагу артисту. Вынув из кармана шерстяную тряпку, Лионелли тщательно протёр клинок, чтобы получше согреть его.
— Не волнуйся, мой мальшик, — шепнул он Мите. — Спокойно работай! Иначе нам будет очень плохо…
Сознавая всю ответственность своего выступления перед возбуждённой толпой, паренёк пошире раскрыл рот, Лионелли привычным театральным жестом, показав шпагу толпе, легко всунул её в горло мальчику по самую рукоятку. Урядник и крестьяне ахнули, застыв от удивления. Вытащив шпагу, Лионелли снова показал её «почтеннейшей публике» и стал раскланиваться вместе с мальчиком.
Зрители стояли в молчании. Никогда они не видели подобного зрелища и просто не знали, как на него реагировать. Тогда старый итальянец, чтобы закрепить эффект, произведённый этим трюком, вытерев шпагу, снова засунул её в горло Мити.
— Ваше превосходительство, — почтительно произнёс Лионелли, вытащив шпагу и обратившись к уряднику, — это трюк старого факира. А теперь его делает мой сын Митенька. Зачем мне его резать?
Урядник рассмеялся. Стали смеяться и крестьяне, пришедшие в себя после необычного представления. Итальянец попросил передать ему арфу, уселся на скамейке и, взяв инструмент, провёл пальцами по струнам. Полилась чудесная мелодия. Исполнив несколько произведений, Лионелли встал и с достоинством объявил:
— Концерт окончен!
— Эх вы! Дурни! — закричал урядник на мужиков. — Да это же артисты! Кого привели? Милости просим ко мне отобедать, — любезно пригласил он Лионелли и Митю к себе в дом.
После сытного обеда артистов уложили спать. На другой день, обласканные, с полными сумками различной снеди, они простились с урядником и отправились в Александровку. Надо было торопиться к открытию ярмарки.
Лионелли подрядился показывать фокусы в самом большом балагане. Оберегая мальчика, ещё только-только начавшего овладевать искусством шпагоглотания, итальянец разрешал ему исполнять этот трюк не больше трёх-четырёх раз в день. Сам же он, дорвавшись до хорошо оплачиваемой работы, выступал по десять и по пятнадцать раз в день — столько, сколько требовали условия «ангажемента», заключённого с хозяином балагана.
Наблюдательный и пытливый мальчик, помогая старому артисту во время его работы, настолько изучил её за время скитаний с Лионелли, что уже и сам мог исполнять многие фокусы. А трюк с глотанием шпаг он делал так легко и артистично, что приводил в восторг не только зрителей, заполнявших балаган, но и самого строгого судью — своего учителя.
Подзаработав на ярмарке в Александровке немного денег и приодевшись к наступавшей зиме, наши артисты пешком отправились в Киев.
Снова полуголодная, полунищая жизнь. Гроши, заработанные в балаганах на ярмарках, быстро таяли. Старому и больному Лионелли уже трудно было ходить пешком. Он потерял былую лёгкость и профессиональную быстроту рук, необходимую при показе фокусов. И Митя всё чаще подряжался сам на работу и кормил старика на свой скудный заработок. Видя безысходную нужду итальянца, живодёры балаганщики платили мальчику жалкие копейки.
Так бродили они года три из села в село. Попадая в города, артисты старались продержаться в них подольше. Здесь по вечерам можно выступать в трактирах перед пьяными посетителями, подбирать куски хлеба и получать объедки со столов таких же бедняков, как и они сами.
Однажды в каком-то уездном городке, расположившись спать на голодный желудок, Лионелли стал рассказывать Мите о красотах родной Италии, которую он покинул в поисках счастья.
— Как хорошо бы сейчас зайти в маленькую тратторию, что трактир по-вашему, попросить две порции спагетти с сыром.
Вспоминая родину, итальянец с горькой иронией говорил о тех унижениях и оскорблениях, которым он подвергался и здесь, на чужбине.
— Ничего я не заработал себе на старость. И сейчас голодный валяюсь в холодном сарае, вместо того чтобы отдыхать в тёплой постели. Но в тебя я верю, Митенька. Ты станешь артистом. Только работай, трудись… Спасибо тебе, что ты не оставляешь старика!
Вскоре Лионелли заснул. Утром Митя тихонько встал и, захватив свой скромный реквизит, побежал на базар. Он показывал фокусы торговкам и, покорив их сердца своим галантным обхождением и комплиментами, получил в награду краюху хлеба и кусок сала. Радостный, он бежал к своему учителю, чтобы накормить его. Но старый артист не подавал признаков жизни. В мечтах о своей родной Италии он заснул и тихо умер во сне.
Митя остался один — без близких, без учителя, с которым он сроднился за несколько лет бродяжничества. Парень уже хорошо знал и умел показывать много фокусов, был неплохим акробатом и шпагоглотателем. Ему исполнилось четырнадцать лет. Для него начиналась новая трудная жизнь.
В конце XIX — начале XX века по всей России, из города в город, из села в село на ярмарки и престольные церковные праздники бродили группы акробатов, гимнастов, жонглёров и фокусников. Испытывая жесточайшую конкуренцию, всецело завися от прихоти алчных и жадных хозяев балаганов и маленьких цирков, эти артисты влачили самое жалкое существование. Странствуя по России, Митя хлебнул немало горя. За тарелку похлёбки и кусок хлеба он выполнял в балаганах самую грязную работу, лишь изредка удостаиваясь чести выступить в качестве фокусника и акробата.
Где только не побывал он за эти годы, где только не искал счастья. Юг России, Средняя Азия, Крым, Кавказ — все тёплые края вдоль и поперёк были исхожены молодым артистом.
Как-то раз в компании с такими же, как и он, бродячими артистами он попал в Нижний Новгород. Всё здесь жило предстоящим всероссийским торжищем, на которое съезжались богатейшие русские купцы, представители крупнейших фирм Персии, Индии, Китая. На пароходах и баржах по Волге, по железной дороге сюда свозились горы разных товаров. Для ублажения купцов и прочего торгового люда в Нижний Новгород прибыли театральные труппы, кафешантаны со своими русскими и заморскими «дивами», хоры, оркестры. Работал один из лучших по тем временам русский цирк братьев Никитиных, открывалось десятка полтора балаганов, всякого рода паноптикумов и прочих «зрелищных» предприятий.
Дмитрий показывал фокусы и глотал шпаги в балаганах Вуккерта, Иванова, Филатова. За работу он получал от хозяев гроши, его попрекали каждым куском хлеба, щедро награждая при этом тумаками и пощёчинами. И когда ярмарка закрылась, балаганщики, погрузив своё имущество, также снялись с места. Юный фокусник снова оказался на улице, снова стал бездомным бродягой.
Дмитрию Лон-го пришлось выступать в балаганах Саратова, Царицына, Астрахани. И всюду те же нечеловеческие условия эксплуатации мироедами хозяйчиками, выжимавшими всю душу из "несчастных артистов.
На следующий год, добравшись до Нижнего Новгорода, Лон-го устроился на работу в один из балаганов. Туда случайно зашёл самый богатый балаганщик ярмарки, обрусевший немец Германн. Этот «миллионщик», как называли его завистники конкуренты, хозяева различных «заведений», был главным воротилой на ярмарке, он цепко держал в своих алчных руках всю актёрскую голытьбу. Перед ярмаркой он подбирал себе «труппу».
Германн владел двенадцатью каруселями, приносившими ему большой доход, музеем из трёхсот восковых фигур, которые он выписал из Парижа от знаменитых муляжистов. Ему принадлежало также солидно построенное деревянное здание с «кабинетами женской и мужской красоты», в которых, с благословения полиции, демонстрировались пикантные представления. За вход в эти кабинеты брали по тридцать копеек, цену по тем временам исключительно высокую. Германн был также хозяином и самого большого балагана с раусом.
В этом балагане не только давались дивертисменты, но даже ставились пантомимы «Белый генерал» («Взятие Плевны»), «Ведьма с Лысой горы» и другие, в которых порой участвовало более ста человек.
Солидный доход приносил Германну и паноптикум. У его входа стояло несколько добротно выполненных фигур — итальянский мальчик в широкополой шляпе, коротких брючках и курточке держал в руках шарманку. Когда в щёлку опускали пятак, мальчик начинал вертеть ручку шарманки, раздавались звуки мелодичной музыки. Наподалеку от мальчика красовалась фигура русской боярышни в душегрее и кокошнике. И здесь пятак приводил механизм в движение, и «красавица» начинала приплясывать. Вблизи от боярышни, у стенки, стоял французский барабанщик в красном мундире. И он, когда за пятак срабатывал механизм, барабанил, привлекая толпы зевак, также доверчиво опускавших свои гроши в автоматы.
В паноптикуме кроме сборища всяких уродов — женщин с усами и бородами, девушек со змеиными хвостами и прочими чудищами — находился «музей» восковых фигур. Особенно привлекательна была «спящая красавица», покоившаяся в одном из гротов. Там стоял саркофаг, прикованный к камню массивными цепями. В гробу лежала красавица в одеянии, усыпанном «драгоценностями». Грудь красавицы мерно поднималась, кукла «дышала». Вокруг гроба были расставлены семь гномов с фонариками в руках, застывших в отчаянии. Соответствующее освещение, таинственное оформление грота и самой «красавицы» создавали полное впечатление, что она жива и ждёт не дождётся принца, который пробудит её поцелуем. В другом гроте, представлявшем собой тропический лес, чудовище-горилла похищала красивую блондинку. По соседству была ещё одна «живая» картинка, приводившаяся в движение механизмом (опять-таки за пятак): большая змея, подняв голову, подползала к царице Клеопатре и жалила её…
Было и множество других развлечений, автоматов и живых картин, превосходно сработанных спившимися талантливыми горемыками техниками и художниками.
Осмотр паноптикума и музея восковых фигур стоил двадцать копеек; это давало Германцу огромный доход.
Зрелищные предприятия на нижегородской ярмарке открывались в десять часов утра. Представления давались до позднего вечера. Недели за две до торжественного открытия ярмарки балаганщики сооружали свои балаганы, паноптикумы, ставили карусели, подбирали артистов. В большинстве своём это были в прошлом неплохие акробаты, гимнасты, гармонисты, горькие пьяницы, забулдыги, опустившиеся на дно жизни. Они приходили к Германну в лохмотьях и опорках, он выкупал у ростовщиков их реквизит и инструменты. Балаганщик писал записку своему брату, торговавшему в Нижнем на базаре всяким тряпьём, и тот выдавал артисту старенький костюм, рубаху, обувь. «Артист» пропивал это своё снаряжение и дня через два снова появлялся у Германна. Повторялась та же процедура с запиской к брату-торговцу. Но на этот раз «артиста» запирали в одном из закулисных помещений балагана, чтобы он снова не запил. Стоимость платья и аванс за работу в два-три рубля деньгами Германн записывал в свою толстенную книгу, многозначительно цедя сквозь зубы:
— Ты у меня «в заборе». Помни.
А записывал он сумму такую, какая ему взбредёт в голову. «Быть в заборе» означало «быть в долгу как в шёлку». Артисты это знали, но ничего не могли поделать. Работали, не получая ни копейки, за одни харчи. Когда кончались ярмарочные представления, Германн вызывал артистов для расчёта. Это были страшные минуты. Выплачивал он гроши, жаловаться на него было некому. Хозяева дружили с полицейскими, их поили и кормили, давали взятки. Неграмотный, беззащитный, а часто и беспаспортный артист пропивал полученные деньги и опускался ещё ниже.
Дмитрию Лон-го удалось устроиться в балагане Германна в качестве фокусника и шпагоглотателя. Перед началом очередного представления все его участники выходили на раус — своеобразный балкон перед балаганом. Стараясь перекричать шумную толпу, звуки шарманок и гармоник, остроумный дед-зазывала на все лады приглашал публику побывать в балагане. Пересыпая свою речь скороговорками, солёными шутками и прибаутками, дед обещал зрителям показать всяческие чудеса. Тут же, на раусе, артисты демонстрировали фрагменты из своих номеров, завлекая публику. Укротительница змей высоко над головой поднимала извивавшегося удава; жонглёры бросали вверх и ловили палочки и кольца; в руках Лон-го появлялись и исчезали разноцветные шарики и платочки. Группа из семи гимнастов показывала пирамиды, разные трюки. Здесь же хористы драли глотки, распевая народные песни.
Представления в балагане шли непрерывно двадцать-тридцать раз в день, по мере того, как заполнялся зал. Вход в балаган, вмещающий до пятисот человек, стоил двадцать копеек, и хозяин, зарабатывая огромные деньги, был заинтересован в наибольшем количестве «сеансов». А артисты от усталости буквально падали. Чтобы поддержать их, жена Германна три-четыре раза в день кормила участников представления хлебом, колбасой, каждому подносила стакан водки.
Узнав, что Дмитрий хорошо рисует и грамотен, хозяин помимо выступлений заставлял его писать афиши, подкрашивать и ремонтировать куклы в музее восковых фигур, лакировать лошадей и разные украшения на каруселях. Поздним вечером Дмитрий должен был останавливать механизмы автоматов, а по утрам заводить их. В обязанности молодого артиста входило также будить в шесть часов утра усталых, так и не отдохнувших за ночь участников представления. Он должен был убирать все помещения балагана и выносить из него кучи мусора. Такая каторжная работа выматывала все силы, на отдых, на сон оставалось четыре-пять часов в сутки. Усталые, измученные артисты грызлись между собой, срывая злость на молодом артисте, били его и издевались над ним. И всё же делать было нечего. Стиснув зубы, Митя терпел, продолжая работу. Он дал себе слово, что «выбьется в люди», станет большим артистом.
Шли годы. Дмитрия Лон-го уже знали и другие хозяева балаганов — Злобин, Дротянкин, Поспелов, Филатов, Вуккерт, Иванов. Видя, что с каждой ярмаркой Митя работает всё лучше и лучше, а количество фокусов у него становится всё большим и разнообразным, его заранее стали приглашать на предстоящие ярмарки. А вслед за балаганщиками он начал получать приглашения и от владельцев цирков — Никитиных, Чинизелли, Саламонского, Киссо. Платили ему немного, но выступления в цирках уже означали для артиста переход в иную, более высокую по квалификации категорию.
Приветливого и обаятельного парня артисты очень любили. Некоторые из них в знак благодарности за разные услуги старались помочь юноше и в часы особого расположения показывали ему свои заветные фокусы и делились секретом их исполнения. В дореволюционном русском цирке это было редкостью. Из-за большой конкуренции старые артисты раскрывали свои секреты только детям или ближайшим родственникам.
Так, работая в Бухаре с приехавшим туда цирком Юматова, Лон-го встретился с шейхом Бен-Али. У старого факира случилось несчастье: жулики украли у него два больших чемодана, в которых находилось всё имущество бродячего артиста. В поисках воров Лон-го остался со стариком Бен-Али, рассчитывая на то, что жулики начнут торговать ворованным после отъезда цирка. Предположения молодого артиста оправдались. Через несколько дней после окончания гастролей юматовской труппы на базаре в Бухаре стали продаваться халаты и другие вещи, украденные у факира. Лон-го удалось выследить жуликов и припугнуть их при помощи околоточного. Воры вернули старику почти всё его имущество.