Всю прибили силу великую.
Тут в одно место богатыри съехались,
А тут они порасхвастались:
"Кабы была на небо лестница,
Мы прибили бы всю силу небесную..."
Я много помню сказок, друг Гибсон, ведь Русь, она всегда в яви в бедах и нужде гибнет, а в снах и мечтах сказками живет, коврами-самолетами да скатертями-самобранками, да рая ищет в тридевятом царстве. Меня волнует сейчас другое. Впрочем, это то же самое. Старообрядчество составляет одну из самых главных, по-моему, сил, которая порождает многие пороки не только в Обонежье и Поморье, но и на всем Севере России. Понимаешь, я побывал в Олонецком краю и вынес оттуда ужасающую картину раскола старообрядчества. В сектах, естественно, не могло быть ни убеждений, ни принципов, ни логики. Каждый "учитель" преподносил свои проповеди расплывчато-неопределенно, толкования их в одной и той же секте противоположные. Раскольники, формально соблюдая обряды, ничего не понимали в собственной религии. Поглядел я на весь этот кошмар, на эти раскольничьи "верования" и ясно понял: едва забрезжится свет образования в среде раскола, как сами собою падут нелепые секты - хлыстовщина, скопчество, странничество, шалопутство и много других. С развитием цивилизации, как бы ни чурались они ее, раскол потеряет не только своих последователей, но даже и свою raison d' tre*.
И теперь, оглядываясь назад, я могу подвести итог всему виденному, изученному и переиспытанному.
Поморский вопрос стоит во всей своей наготе перед моими глазами. Я взглянул на него глазами постороннего человека, а теперь не перестаю думать о нем. Много русской энергии, живой русской силы загубило и губит ежедневно халатное отношение наше к русскому Северу - золотому дну. Всего там есть вдоволь - сумей только раздобыть из моря, воздуха и из-под земли. Много надо приложить силы, чтобы добыть это богатство, но еще более оно требует силы высшей - ума, железной настойчивости и науки. Без распространения образования и самых первых благ цивилизации, путей сообщения и обеспеченности жизни, свободы и гражданского порядка никогда не оживет наше Поморье. Никакие северные комиссии, никакие консулы не помогут ему проснуться и не призовут к жизни дремлющие силы. Дайте грамоту помору прежде всего; за школой постройте ему больницу, чтобы не вымирала ни за что ни про что живая русская сила; дайте порядок и благоустройство с хорошо организованною местною властью; освободите предприимчивого помора от сетей канцеляризма; организуйте почту и правильные сообщения на побережьях Ледовитого океана - и тогда зацветет Север России. Русский промышленник обретет силу, и Норвегия не посмеет наносить ему обид. Кулачество и артельная покрута вымрут исподволь, промышленник будет промышлять для себя и своей семьи.
- Ты идеалист, Александр. Начал правильно - революционно, а дальше рассуждений не идешь. Ну что ты говоришь? Подумай! Чтобы промышленник сам промышлял для себя, а кулачество вымерло само по себе? Ха-ха! Наивность ребенка! Образование - согласен. Оно необходимо в первую очередь, чтобы пробудить сознание мужика, дать ему знания, как ты выразился, "призвать к жизни дремлющие силы", то есть для революции, друг. Только она уничтожит эксплуататоров, как клопов, сосущих кровь России.
- Ты, конечно, прав, тем более что от благосостояния нашего Севера зависит также будущее русского флота, а на Поморье мы найдем замечательного природного моряка, который не уступит ни одному матросу в мире. Но мое дело - писать, Гибсон, рассказывать. В этом и вижу пока свою задачу. Для этого езжу.
Норвегию, страну живописных берегов, изрезанных фиордами, Елисеев воспринял слишком идеализированно из-за сравнения ее с Северной Россией, из-за беспрерывных, никогда не оставляющих его глубоких раздумий о своей горячо любимой Родине.
Возможно, так только и мог видеть ее путешественник, пришедший из страны, где "приютились к вербам сиротливо избы деревень", где поэт прошлого содрогался от стона, стоящего над Россией, и где вот-вот должен был родиться другой поэт, который опять скажет:
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться...
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Елисеев уже много лет путешествовал. Он видел паломников, шедших в святую землю вымолить долюшку, видел нищих и калек, бродивших по Северу и Югу. Он уже записал много песен, в которых плакала старая Русь... Взгляд Елисеева, человека, влюбленного в свою страну, в ее будущее, был обращен на все, что есть доброго у соседей, что могло бы быть - и даже лучше - и на его родине. Ему могло вполне тогда казаться, что Норвегия свободна и счастлива. Хотя она так же, как и русский Север, восемь месяцев в году погребена в снегах.
Он любовался пейзажами Норвегии. Очерки его полны восторга. "Ни в Швейцарии, ни на Кавказе, ни на Урале, ни даже в Пиренеях нет такого разнообразия и величия видов. Словно в волшебной панораме сменяются ландшафты, пока не достигнешь Трондгейма - древней столицы Норвегии".
В полночь солнце опускается до края горизонта. Фиолетовые, золотые и пурпурные краски переливаются в озерах. Медузы играют, подымаясь к поверхности воды и снова опускаясь; лучи солнца пронизывают их насквозь, превращая в хрустальные светильники. Из лазури вод выглядывают круглые головы котиков и тюленей; за пароходом несутся, часто выпрыгивая из воды, дельфины; иногда мелькает рассеченный хвост акулы. А то поднимается круглый камень и над ним два фонтанчика - это кит. А в небе уже поплыла луна, озарившись розовым светом заката.
Ледники в Северной Норвегии как раз в это время становились центром туризма, с начала века стали отступать и уменьшаться. Ледник только кажется недвижимым. Зыбкие камни громоздятся друг над другом и готовы рухнуть в любое мгновение. Беспрестанно слышится скрип и треск - валуны катятся по скату, шуршит сползающий снег. Местами видны жуткие трещины.
Поверхность ледника вся в осколках и корках льда, как в чешуе. Масса льда ноздревата. А если присмотреться повнимательнее, то можно увидеть, что в его щелях и отверстиях живут миллионы насекомых...
С группой туристов Елисеев поднялся к глетчеру. В самых тяжелых походах на гору рядом с высокими широкоплечими здоровяками-норвежцами неизменно присутствовали и норвежские девушки. Многие из них шли даже смелее и дальше мужчин. Иные женщины, подвешенные в корзинах, спускались по отвесной стене в пропасть за пухом гаги. После трехчасовых усилий группа попала в центр ледника. На край ледника решились ступить немногие. Один из спутников Елисеева задел небольшой камень, и несколько валунов тронулось, покатилось, но, к счастью, мимо людей.
Прекрасна была вся эта огромная площадь - полторы тысячи квадратных верст снега, льдин, журчащей под ними воды, переливающейся зелено-синим цветом. И все-таки б льшее впечатление произвели на путешественника фиорды.
Вот суденышко входит в узкий заливчик. Огромные скалы с двух сторон охватывают его. Горы принимают фантастические формы и очертания. Оно сверху, наверное, выглядит насекомым, ползущим по дну колодца. Потом залив начинает сужаться, превращаясь в узкий коридор-фиорд, отполированный ледником. Пароходик тычется в скалы, то тихо продвигаясь вперед, то отступая назад. Вверху тонкая синяя полоска неба, похожая на перекинутую наверху реку... Вокруг такая тишина, что слышно дыхание воды. Пароход попадает в небольшое озеро, дальше еще коридор, но более узкий. А много таких, где и на лодке надо проходить с большим напряжением, чтобы не нарушить покоя фиорда. Неосторожный удар весла иногда вызывает такое сотрясение, что камни падают с высоты и могут убить плывущих. Опытные лодочники в таких местах направляют лодку, разгоняют ее, и она пролетает страшную теснину под дамокловым мечом.
И ледники, и северное сияние, и фиорды, и свинцовое небо, и разорванные клочки черных туч, и темные громады скал, и пронзительные крики птиц - все эти яркие картины запечатлелись в памяти путешественника.
В плане социальном, в понимании Елисеева, Норвегия "идеальна" потому, что это страна, "где нет титулов и чины не имеют никакого значения". Страна и мужиков, и рыбарей-судохозяев, и земледельцев-собственников.
Море и рыба пронизывают весь быт норвежца. Плетение сетей, постройка лодок, изготовление просмоленной одежды и полотняных пальто, пропитанных олифой, - их основные занятия.
Рыба используется полностью: ее вялят, сушат, коптят, солят. Сушеную рыбу превращают в муку, и она идет на приготовление лепешек, заменяя хлеб. Плавательный пузырь используется для изготовления клея, высушенные и переработанные головы и внутренности дают прекрасное удобрение.
Елисеев набрасывает штрихи "идеальной северной республики", некой страны тружеников-братьев, не знающих ни наследственной аристократии, ни каст, выделенных чинами и богатством, страны людей физически и духовно здоровых, слитых с природой и просвещенных.
Мысли Елисеева о Севере России - это не случайные заметки туриста, а его противопоставление Поморья Норвегии.
Например, дурная власть, беспорядок, сковывающие, опутывающие пахаря и рыбака в Поморье, и страна, как ему казалось тогда, свободных пахарей и рыбаков - Норвегия.
Поголовная неграмотность поморского мужика - и грамотность норвежца, которую увидел Елисеев. И так далее.
Здесь в географе, враче и просветителе ясно проступает демократ-мыслитель.
"Не бедствовать и голодать, а процветать в десять раз лучше, чем каменистая Норвегия, могло бы наше Поморье, а с ним и весь Север русской земли..."
В гостях у Сфинкса
О фараоны! Пробил час...
...Вы только мумии теперь,
И, вас без страха лицезрея,
Рабов потомок входит в дверь
Для всех открытого музея...
Ощущения и ассоциации
Утром 18 апреля 1881 года к Елисееву постучался молодой человек. Жилистый, высокий, он производил впечатление человека волевого. Представился:
- Андрей Гранов. Я узнал, что вы отправляетесь в Африку. Хочу предложить вам себя в спутники. По поручению отца я бываю в дальних поездках, занимаюсь его делами. Немного знаком с восточной культурой. Увлекаюсь арабскими диалектами. Недурно стреляю. - Он помедлил. - Если вы не можете дать ответ сегодня, я зайду в другой раз.
- Вас влечет страсть к путешествиям, экзотика Африки или, может быть, определенная цель?
- Если откровенно - первое.
Елисеев, слушавший все время сосредоточенно, задержался с ответом, потом широко улыбнулся:
- А что? Это будет, пожалуй, совсем неплохо. Такой искренний спутник в поездке...
Гранов покраснел, крепко пожал протянутую руку и, извинившись, откланялся.
Усаживаясь за письменный стол, Елисеев представил себе гостя, и тут его облик показался доктору противоречивым. Маленькая обезьянка открыла дверь, вскочила на стол и ткнулась мордочкой в плечо Елисеева.