Были прогулки по городу. Наша 233-я школа Октябрьского района находилась в переулке Антоненко, у самого Мариинского дворца, вокруг нас была вся красота, правда, еще послевоенная - на Исаакиевском соборе были следы от осколков. Запомнилась прогулка по Дворцовой площади, когда Виктор Николаевич рассказывал о дворце Растрелли и ансамбле Росси, подчеркивая гармоничность окружающей архитектуры.
В шестом-седьмом классах Виктор Николаевич был нашим классным руководителем, знакомился с семьями каждого ученика, посещая их дома. Подробности такого визита не помню, но десертная ложка, подаренная им в это посещение, оставила добрую память и хранится у меня до сих пор.
Когда я была старостой, Виктор Николаевич поручал мне помогать ему и проставлять отметки в журнал (наверное, это было нарушением школьных инструкций). По невнимательности я напутала с оценками, Виктор Николаевич, обнаружив это, очень рассердился и сделал вывод, что я это сделала умышленно, стараясь завоевать «авторитет» у своих соучениц. Этому поступку Виктор Николаевич придал почти криминальное звучание, долго был хо лоден со мной и долго не разговаривал. Я внутренне не считала свой поступок столь позорным, так как он не имел приписываемой ему подоплеки, но реакция учителя была такова, что я считала себя виноватой.
В те времена люди жили трудно, наша семья - тем более, потому что папа, попав в начале войны в окружение и плен, не мог вернуться к семье до 1948 года, жил на периферии без паспорта, а мама работала санитаркой в больнице. Двое детей. Удивляюсь заботе и такту нашего учителя. Как-то невзначай попросил меня помочь по русскому языку слабой ученице младшего класса. Так я стала репетитором и получила скромные деньги. Помню, на первый заработок я купила коньки.
По окончании семилетней школы несколько человек по приглашению приходили в гости к Виктору Николаевичу. В то время он с большими трудностями получил крохотную комнатку в коммунальной квартире на Садовой улице. Посещения эти были праздником для нас, с нашим старым другом мы делились мыслями о литературе, о будущей профессии, с интересом выслушивали его мнение о нас, наших личностях. Это было так важно для нас - знать о себе, о жизни от опытного, знающего и умного учителя.
В 1960 году я узнала о смерти Виктора Николаевича. Недавно была на Серафимовском кладбище, где он похоронен. Как будто пришла повидаться. Сожалею о том, что в молодости мы проходили мимо его нездоровья, неблагоприятного быта. Ему надо было помогать, но водоворот жизни захватил... Что было после школы? Окончила Ленинградский педагогический институт им. Герцена, факультет биологии и химии. Кстати, Виктор Николаевич говорил, что из меня получится неплохой учитель, но я проработала три года в исторической местности - Ропше, в средней школе, затем работала инженером-исследователем в НИИ, а после - в Горном институте в лаборатории гидрогеологии.
Помню, еще в характеристике Виктор Николаевич писал: «Способности хорошие, но не отличные...». Пожалуй, так.
Что дал мне учитель? Не берусь утверждать категорически, но любовь к литературе и тот внутренний стержень, который увидел и отметил во мне Виктор Николаевич, - это всегда со мной. Сейчас живу с дорогими мне родными - дочерью и внуком.
Горжусь, что в моей жизни была встреча с выдающимся педаго гом, незабываемым человеком.
У нас была женская школа. Время послевоенное. И как-то стало привычным, что все учителя - женщины, начиная с первого класса. И вот однажды, придя в школу осенью, мы узнали, что в нашем пятом классе вести уроки русского языка и литературы будет преподаватель-мужчина. Это был Виктор Николаевич, человек со странной двойной фамилией Сорока-Росинский. В моих глазах все это делало его авторитетным, уважаемым и в чем-то загадочным. Но те три года, которые он посвятил работе с нашим классом, заставили его помнить и вспоминать всю мою оставшуюся жизнь.
Русский язык - предмет непростой и не очень интересный, так как огромное количество правил и исключений из них запоминать непросто даже в очень юном возрасте. Мне помогало то, что я много читала и, поглощая книгу за книгой, автоматически усваивала русскую грамматику и синтаксис. Но все равно правила надо было знать и уметь рассказать даже, если тебя разбудят среди ночи и потребуют ответ.
Виктор Николаевич, разработав свою систему изучения русского языка, сделал нашу учебу не только интересной, но и легкой. На многие правила у него были придуманы такие запоминалки, которые мне не забыть до сих пор. Как, например, слова, в которых после «ц» пишется «ы»: «Больной цынгою цыган-цырюльник, ступая на цыпочках с цыгаркою в зубах по цыновке, цыкает на курицына цыпленка».
Авторитет Виктора Николаевича в глазах его подопечных рос день ото дня, и, когда он входил в класс со своим большим кожаным портфелем, поправлял очки и начинал урок, я ждала очередного открытия.
Однажды Виктор Николаевич сказал, что почерк является характеристикой человека (хотя у самого Виктора Николаевича почерк был своеобразный и вовсе не красивый, но на это повлияло его военное прошлое), и, посмотрев на свои каракули, я начала учиться писать заново, взяв за образец почерк нашей отличницы. Буквы приходилось вырисовывать, подражая ей, скорость письма резко упала, и это создавало дополнительные трудности во время диктовок и при записях на уроках. Но стремление стать лучше через почерк победило.
А когда позже я узнала, что Викниксор, описанный Пантелеевым в его книге «Республика ШКИД», и есть наш учитель, то уважение к нему возросло еще больше. Сам он никогда не говорил на эту тему и ничего не рассказывал о себе. А я ходила в школу, училась и не знала долгое время, что почти каждый день встречаюсь с легендой, и что это - недолговечно, как все в этом мире.
Но вспоминать Виктора Николаевича мне суждено всю жизнь и чем дальше, тем чаще. Однажды он нам рассказал о словах-паразитах, тех словах, которые не несут смысловой нагрузки, но которые мы бездумно используем в своей речи больше или меньше. Слова «да», «ну», «как бы» и другие сопровождают речь почти каждого. Виктор Николаевич заставил меня прислушаться к тому, что и как говорю я и окружающие меня люди, и заставил постараться избавиться от этих слов, контролировать свою речь. Сейчас я с прискорбием наблюдаю засилье слов-паразитов на самом высоком уровне. Я их слышу в речи тех людей, которые должны нести культуру другим по определению: сами учителя, работники радио и телевидения, артисты, общественные деятели и политики.
Уже в сороковые-пятидесятые годы Виктор Николаевич обратил наше внимание на засилье иностранных слов в нашем языке и требовал заменять на русское то иностранное слово, которое просилось на язык - например, говорить «промокашка» вместо «клякспапир». Что сказал бы Виктор Николаевич в наше время, когда винегрет из русских и иностранных слов стал нормой в нашем обществе, и, глядя, к примеру, на рекламу, не всегда понимаешь, а на каком языке она написана. Только юмор спасает в данной ситуации. А когда с высокой трибуны кто-то из руководителей говорит: «Наш кандидат, он берет на себя обязательства...» и т. д., я вижу Виктора Николаевича, который указывал на эту широко распространенную ошибку неправомочного использования в предложении двух подлежащих при одном сказуемом.
Как горько сознавать, что через полвека указанные Виктором Николаевичем ошибки не только не перестали существовать, но и многократно умножились, идя навстречу бескультурью, безнравственности и бездуховности. И хочется крикнуть: «Остановитесь, не разрушайте себя, возродитесь через наш прекрасный русский язык! Помните своих учителей и следуйте их мудрости! Ведь внутренняя суть человека проявляется внешне через его речь, его язык».
И когда через много лет я написала стихотворение о русском языке, то привел меня к этому стихотворению Виктор Николаевич, и ему я хочу его посвятить.
Я радуюсь озвученному слову, Удачной рифме, вписанной в размер, И восхищает неизменно снова Язык мой русский - всем другим пример! Не удивляет множество поэтов, Которым русский сызмальства - родной. Язык - творец духовности и света, Как бриллиант в оправе кружевной.
2002 год Посвятив свою жизнь точным наукам и инженерной профессии, я никогда об этом не пожалела. Но заложенные в школьные годы знания и любовь к русскому языку привели меня в итоге к поэзии, и сейчас радость от творчества освещает мне жизнь, и третий сборник стихов уже на подходе. Появляются и рассказы. Это погружение в глубину русского языка делает меня счастливой, и в начале этого процесса стоит Виктор Николаевич Сорока-Росинский - легендарный Викниксор. Он улыбается в усы и машет мне рукой: «В добрый путь!»
Я, Соловьева Людмила Андреевна, с 1948 по 1951 год училась соответственно в 5, 6, 7 «д» классе 233-й женской школы, тогда Октябрьского района города Ленинграда. В классе было нас 40 девочек, вкусивших горечь военного времени, тяготы блокады, во многих семьях не было отцов. Нашим классным руководителем и преподавателем русского языка и литературы в это время был Виктор Николаевич Сорока-Росинский. В послевоенное время преподаватели-мужчины, тем более в женской школе, были большой редкостью, а такие опытные, талантливые, незаурядные, как Виктор Николаевич, были чудом.
Вообще от каждого преподавателя, кого я помню в то время, у меня остались только положительные воспоминания, но Виктор Николаевич поразил нас необычным, как я теперь понимаю, отно шением к нам, ученицам. Он пытался найти в каждой из нас что-то свое, особенное и развить эти положительные качества, настойчиво приобщая нас к родной литературе. Помню просто его одержимость в раскрытии творчества Н. В. Гоголя, В. В. Маяковского, А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Виктор Николаевич посещал семьи всех наших учениц, в том числе был и у меня в семье, причем поводом для прихода было его желание лучше узнать, как живется ученику. Наша семья - мама, отчим, бабушка (мать отчима), сводный брат и я - жила в 20-метровой комнате в коммунальной квартире, где соседствовали еще три семьи. Жили мы, как и все в то время, трудно, хотя мама работала портнихой и обшивала всех домашних и соседей, а отчим работал шофером на грузовой машине, но долго болел, врачи определили плеврит - это последствие военных лет. Он воевал, как говорят, «от звонка до звонка», победу праздновал под Кенигсбергом. Я отчетливо помню, как учитель расспрашивал мою маму о положении в семье. Для мамы это было необычно, так как до Виктора Николаевича и после него ни один учитель к нам домой не приходил.
Вспоминаю, как Виктор Николаевич готовил нас к выступлению со стихами перед избирателями в составе агитбригады. И мы выступали в огромной коммунальной квартире большого жилого дома на Сенной площади. Этот дом и рядом стоящую церковь впоследствии взорвали, расчищая место для строительства метро.
Учиться у Виктора Николаевича было интересно. Каждый день мы писали диктанты, приучавшие нас к внимательности, собранности и грамоте, любую фразу диктанта повторяла вслух перед написанием вызванная ученица.
После уроков в литературном кружке я участвовала в постановке поэмы А. С. Пушкина «Медный всадник» и «Песни о купце Калашникове» М. Ю. Лермонтова.
Каждой ученице надо было выучить несколько отрывков поэмы, чтобы суметь заменить заболевшую (ослабленные девочки часто болели).
В кружке мы обсуждали разные темы с девочками. Вспоминаю анекдотический случай, когда я однажды услышала фразу: «Чай должен быть сладким и горячим, как поцелуй возлюбленного», и записала среди других поговорок ее в конец тетради по русскому языку. Раздавая тетради после очередного диктанта, Виктор Николаевич громко сказал, глядя на меня: «Чтоб никаких чаев и кофеев!» По-моему, никто, кроме меня, этого не понял, мне тогда было 13 лет. В области интереса к противоположному полу мы долго еще оставались «спящими красавицами». Вспоминаю, как Виктор Николаевич до уроков проводил с нами физзарядку в течение нескольких минут, для этого мы специально приходили в школу пораньше.
Отдавая нам почти все свое время и силы, Виктор Николаевич как будто не уставал и, если ни с кем не разговаривал на переменах, то постоянно что-то тихо «про себя» напевал, пребывая в приподнятом настроении.
По окончании нами семилетней школы Виктор Николаевич получил жилье в коммунальной квартире на Садовой улице, дом 86.
Спустя несколько лет мы с Галей Умбденшток посетили Виктора Николаевича дома, будучи студентками вузов. При встрече он воскликнул: «Как вас узнают ваши родители?». Маленькая, тесная комнатка была заполнена полками с книгами, на них - фигурки гоголевских персонажей. Виктор Николаевич интересовался, как живем, куда ездим. Помню, я рассказала о поездке в Новгород, оказалось, что это город его молодости, там он окончил гимназию, работал репетитором.
Виктор Николаевич рассказал, что он помогает дочери дворника, которая из-за болезни отстала по учебе в школе, а мать девочки помогает ему решать бытовые проблемы.
При этой последней встрече мы, конечно, чувствовали искренний интерес учителя к нашей судьбе, к нашим шагам во взрослой жизни.
Я уверена, что встретить такого талантливого педагога в своей юности - большое счастье, воспоминания о котором остаются на всю жизнь.
Немного о себе: по окончании десятого класса этой школы в 1954 году я работала швеей в комбинате Управления торговли города Ленинграда. Затем я поступила в Текстильный институт, где я училась по вечерам, продолжая работать. Вышла замуж, родила двоих детей - сына и дочь. Сын Андрей закончил Кораблестроительный институт и работает на «Северных верфях», а дочь Анна закончила Технологический институт и работает сейчас в одном из проектных институтов.
Расхожая фраза «Все мы родом из детства», но как часто мы, повторяя что-то, не отдаем себе полного отчета его значению.
К истинному смыслу этих слов я приблизилась совсем недавно, когда мы, решив разыскать одноклассниц спустя 50 лет после окончания школы, были несказанно удивлены тем, как много в нас - теперешних - из тех далеких лет.
Мы из поколения, писавшего пером № 86 в тетрадках с промокашками. Нас тогда объединяло многое, но главный фактор - тот, что мы были детьми войны. В школу пошли в Ленинграде в 1944 году.
Стараниями директора, очень мужественной А. И. Тимофеевой, неспешно восстанавливалась, достраивалась и осенью 1947 года открылась школа № 233 в пер. Антоненко. Она стала нашей школой, а мы были ее первыми ученицами. Росли мы, и росла наша школа, превращаясь из семилетки в десятилетку.
Тщательно отбирался коллектив учителей - высоких профессионалов. Математику вела В. В. Бабенко, бывшая в блокадном Ленинграде директором «школы со львами» (№ 239 Октябрьского района). Кабинеты предметников заполнялись действующими учебными пособиями. В кабинете химии шипели, пузырились и меняли цвет растворы. Началась ботаника, и окна актового зала так затенили выращенные нами цветы, что днем на переменах приходилось включать свет. Началась зоология, и в хозяйственной пристройке во дворе запрыгал заяц, закукарекал петух, а в выгородке кабинета чирикали, щелкали, свистели кенари, клесты, в нижних клетках копошились белые мыши. Все это давало великолепную возможность сориентироваться в своих пристрастиях.
Это была школа опальных, трудной судьбы учителей, беззаветно любивших свое дело и детей. И это была наша удача.
И была встреча с великим учителем, который нас и учил, и воспитывал, и опекал, и заботился о наших душах.
Началось это в пятом классе, когда к нам пришел новый учитель русского языка и литературы. Высокий, прямой, с военной выправкой, в темном френче с большими нагрудными карманами, в пенсне со щеточкой усов на лице. Человек-загадка из прошлого века. Он нас поразил внешней непохожестью на окружающих. Но что мы могли тогда знать о том, что это учитель-новатор, мудрый воспитатель и тонкий педагог? Но каждая из этих его ипостасей очень скоро нашла свое вполне конкретное воплощение. Для нас с его приходом начались новшества и отступления от принятых и утвержденных роно норм, правил и программ.
Смотрю на фотографии и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю... Его уроки, и таково было условие, начинались после большой перемены с того, что мы тихо выходили из класса в «предбанничек» - маленький наш коридорчик - и выполняли вместе с ним и за ним упражнения для дыхания. Обязательным элементом был бокс. Сжатые кулачки надо было резко выбрасывать на всю длину руки выше плеча (левой - правой, левой - правой). Раз по десять каждой рукой. Эта пятиминутная физзарядка была нашей привилегией, тайной и неоценимым благом для ослабленных детских организмов, а для меня, освобожденной от физкультуры, вдвойне.
Второй тайной была наша собственная классная библиотека из книг, принесенных из дома. А после уроков, когда дверь закрывалась «на стул», начинал работать литературный кружок, где читались стихи, в том числе запрещенного в то время Есенина. И вел литературные чтения Виктор Николаевич - сокурсник Блока. Любовь к чтению стала главной отдушиной для меня.
Новшеством было проводимое во время урока (и всегда неожиданно) тестирование способности к запоминанию. Виктор Николаевич зачитывал им составленную фразу, а иногда это был просто длинный набор мало, как нам казалось, связанных слов. Вызванный должен был повторить то, что смог запомнить. Виктор Николаевич подсчитывал количество слов и вел строгий учет успехов каждого в специальной тетради. Великолепная тренировка памяти, значительно более эффективная, чем китайская методика многократного повторения слов.
Некоторые его новаторские находки были забавными и действовали безотказно и молниеносно.