Вот, к примеру, мы рассматриваем картину В. М. Васнецова «Витязь на распутье». Горький сюжет - на роковом камне написано, что потери - вплоть до собственной жизни - неотвратимы, какую дорогу ни выбирай. Тут же Виктор Николаевич читает строки из «Руслана и Людмилы»: О поле, поле, кто тебя Усеял мертвыми костями? Чей борзый конь тебя топтал В последний час кровавой битвы? Кто на тебе со славой пал? Чьи небо слышало молитвы? Волшебные строфы Пушкина для меня навсегда соединились с этой картиной.
Совсем другой сюжет: «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» И. Е. Репина. Виктор Николаевич говорит, что по отцовской линии он сам, возможно, из запорожцев. Любовно рассматривая картину, учитель обращает внимание не только на сюжет, но и на бесконечное множество деталей, делающих эту работу не этнографическим справочником высокой пробы, но тончайшей психологической зарисовкой к теме смеха во всем его почти бесконечном разнообразии - от едва заметной ухмылки до громового хохота. Ни один персонаж не остался равнодушным к письму. Реагирует каждый, но по-своему. Нет двух одинаковых. Тогда же я впервые увидела и запомнила, что такое оселедец - длинная прядь волос на выбритой голове.
Снова Репин, «Бурлаки на Волге». Учитель рассказывает о каторжном труде бурлаков, о законах бурлацкой артели, о том, что люди буквально умирали на ходу (один близок к своему последнему шагу), что в нарисованной артели есть свои вожаки, философы, добросовестные работяги, лентяи... Весь спектр человеческой на туры. А какое изобразительное мастерство! А вот любимый герой Виктора Николаевича - Александр Васильевич Суворов - на картине Сурикова совершает со своими солдатушками и офицерами беспримерный переход через Альпы. Легендарный полководец с непокрытой головой верхом на надежной походной лошадке - буквально на краю ледяного обрыва бесконечной крутизны и высоты. Лицо Суворова и лица его «чудо-богатырей» освещены мужеством, удалью, абсолютной решимостью совершить невозможное, небывалое. Герои! Настоящие, на все времена.
Еще одна картина В. И. Сурикова, возле которой не раз мы подолгу стояли с учителем - «Покорение Сибири Ермаком». Виктор Николаевич обращал наше внимание на глубокую историчность картины, на сложность композиции, где действует неисчислимое множество людей. Именно действует, а не присутствует. Два стана схватились насмерть. У русских есть огнестрельное оружие, но татар больше, они превосходно стреляют из луков, у них на берегу подмога, а вдали что-то вроде крепостцы, где можно в крайнем случае передохнуть. А у русских - ничего подобного нет. Победа или смерть именно в бою! Виктор Николаевич взволнованно рассказывает, что среди русских казаков - покорителей Сибири - наверняка есть потомки неуемного Васьки Буслаева, новгородского легендарного богатыря, в жилах которого, по мнению учителя, текла варяжская кровь. Не могло быть иначе! Ведь новгородцы во главе с Буслаевым ходили к берегам Скандинавии, оседали там, потом с варягами вместе шли снова к Новгороду, дали начало особым людям - позерам, промышлявшим рыбной ловлей, а не крестьянским трудом1. И вот из этих-то бесстрашных позеров, из Буслаевых более поздней поры вышли те, кто и Волгу завоевал, и в Сибирь пробрался, и до самого Тихого океана дошел. Буслаев - один из любимых героев Виктора Николаевича, неоднократно сетовавшего на то, что Василию посвящены только два сказания. И ни единого изображения. Да и весь сюжет - героический, и так важно, чтобы мы это почувствовали, запомнили, не прошли мимо. За всех не отвечаю, но я помню и сегодня, и испытываю прежнее волнение, словно снова стою рядом с учителем, вслушиваюсь в каждое его слово, слежу за его жестом, взглядом, не замечая больше ничего и никого. Александр Иванов - величайший художник, более двадцати лет отдавший своему любимому, выстраданному детищу - знаменитой картине «Явление Христа народу». Виктор Николаевич рассказал, что окончательный вариант работы Иванова находится в Третьяковской галерее. В Русском музее - авторский, но один из предварительных. Великолепны, разнообразны, бесчисленны авторские этюды к картине.
1 О позерах рассказывается подробнее на страницах книги «Школа Достоевского».
Буквально врезаются в память голова Иоанна Крестителя, головы рабов, обнаженный мальчик... От Виктора Николаевича здесь, возле картины и этюдов к ней, узнаем о трагической жизни художника, не дожившего двух-трех дней до своего признания, умершего в бедности, граничившей с нищетой.
Из жанровых картин меня сильно взволновало «Сватовство майора» П. Федотова. Учитель рассказывает, что почтенная зажиточная купеческая семья готова породниться с прощелыгой в офицерском мундире (дворянин!), пьяницей («посмотрите на его нос и мешки под глазами») и, разумеется, игроком. Невесте и лестно, и тревожно. Она, конечно, мечтает о нежных чувствах, но вряд ли ее мечты сбудутся. Много женщин, перешептываний, пересудов. На переднем плане кошечка «намывает гостей», на заднем - сам хозяин этого женского царства. Он в добром расположении духа, но хитер! Еще как он-то решит? За ним последнее слово.
Разумеется, мы рассматривали великолепные картины наших академиков, но большая часть их - на религиозные сюжеты. Виктор Николаевич обращал внимание на цвет, свет, форму, точность рисунка, выверенность поз. О сюжетах - ни слова.
Зато с любовью, подробно учитель говорил о мастерстве наших пейзажистов. Поленов, Саврасов, Айвазовский, Левитан, Федор Васильев, Шишкин, Куинджи. Каждый - целый мир. О каждом Виктор Николаевич знал бесконечно много.
Нельзя не сказать о А. И. Куинджи. В Русском музее много его работ, но знаменитейшая «Украинская ночь» представлена в виде эскиза. Остановившись возле него, Виктор Николаевич проникновенно произнес: Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь Не хочет воздух.
А сколько других превосходных картин Куинджи мы рассматривали с Виктором Николаевичем! «Лунная ночь на Днепре», «Радуга», «Сосновый лес с речкой». Учитель родился на Черниговщине и нежно любил Украину на протяжении всей своей жизни.
Отдельно хочется упомянуть М. Врубеля. Виктор Николаевич особенно ценил его «Богатыря» («стилизация под народное искусство»), «Шестикрылого Серафима» за глубокую одухотворенность, роднящую его с пушкинским «Пророком», и многое другое. Учитель не скрыл от нас, что художник был тяжело болен, дни свои закончил в психиатрической больнице. И имена художников «Мира искусства», и их картины до нас впервые донес наш учитель. Я во всяком случае познакомилась с этим направлением именно с помощью Виктора Николаевича. Не надо думать, что все это обилие имен художников, названий картин и их сюжетов, упомянутых мной, учитель обрушивал на нас одномоментно. Каждая экскурсия была точно и тонко выстроена, длилась два - два с половиной часа, как раз столько, сколько надо для детального, вдумчивого и неутомительного осмотра.
Виктор Николаевич привел нас и в Лицей, и на Мойку, 12. Тем, что Пушкин с тех пор навсегда вошел в мою жизнь, я обязана Виктору Николаевичу.
В 1948/49 учебном году Сорока-Росинский преподавал в трех классах нашей школы - в двух седьмых (выпускных) и одном пятом (моем). Учитель неоднократно говорил мне, что с тогдашними семиклассницами у него были обычные прозаические отношения, а искренняя любовь, душевная близость - только с нами. Он рассказывал мне впоследствии, что одним из самых прекрасных моментов его жизни был тот, когда 5 «д» стоя приветствовал аплодисментами его возвращение после болезни. Аплодисменты - после одной неполной недели (всего три урока!) совместной работы. Кстати, учебу всегда он называл работой. В шестом и седьмом классах Виктор Николаевич был нашим классным руководителем. При этом он преподавал еще в двух классах, где ученицы были на год моложе нас. И снова - там он был просто превосходным учителем, а с нашим классом неустанно длился роман. Влияние, впечатление, производимое на наш класс Виктором Николаевичем, было безмерным, безграничным.
В шестом классе Сорока-Росинский предложил нам красочную, наглядную форму соревнования между звеньями. В классе три колонки парт, каждая колонка - звено во главе с избранной звеньевой. Я - единогласно избранный председатель совета отряда, Нина Фомина - староста.
В классе было столько дел! У каждого звена - «свое» окно. Мы старательно озеленяли их. Кто мог, приносил цветок из дома. Складывали наши гроши и покупали многолетники в магазине.
Чье окно красивее? Виктор Николаевич предложил каждому звену еженедельно вывешивать на специальную доску «рапортичку» - лист бумаги с фамилиями и оценками каждой по каждому предмету. Но оценки не выставлять цифрами, а рисовать цветные кружки: красный - «5»; синий - «4»; зеленый - «3»; коричневый - «2»; черный - «1». В конце недели совет отряда (председатель, староста, три звеньевых и два члена совета) подводил итоги работы. Итожить по цветным значкам было быстро и удобно. Лучшее звено получало на классном собрании «переходящий цветок» на свое окно - очень красивую бегонию, которую Виктор Николаевич купил сам. Очень скоро выяснилось, что из-за моих вечных пятерок мое звено практически побеждало каждую неделю. «Неладно!» - сказал Виктор Николаевич и предложил совету отряда мои красные кружки - а других не было - выставлять, но не учитывать. Вот так я расплачивалась за свои отличные успехи и примерное поведение. Было обидно. Но любить Виктора Николаевича я не перестала ни на миг: надо было помогать и ободрять тех, кто слабее. С тем я и жизнь прожила. Кстати, моя «ведомая» Люся Гудкова диктанты из роно и гороно регулярно писала на твердую тройку, а раза два получила четверку. Конечно, в труднейших диктантах самого Виктора Николаевича у Люси случались и двойки, но в четверти и за год - твердая тройка. Была у меня в шестом классе и еще подопечная - Вера Фадеева, закоренелая двоечница по русскому языку. С ней я занималась у нее дома после уроков около четверти. Однажды я, как обычно, пришла на урок, отзанималась положенное время и собралась домой. В этот момент в комнату вошла мама Веры, поблагодарила меня, сказала, что больше уроков не нужно - у Веры появилась твердая тройка. Женщина подала мне бумажку - 25 рублей! Мой заработок впервые в жизни. На эти деньги вся наша семья могла прожить целый день. Домой я не шла, а летела вприскочку. Мама и бабушка хвалили и благодарили меня. Но все-таки деньги за оказанную помощь смущали меня, я поделилась своими сомнениями с Виктором Николаевичем. Он меня успокоил: зарабатывать уроками - это обычная гимназическая практика, а родители Веры просили Виктора Николаевича найти для дочери надежного репетитора. Учитель порекомендовал меня. Так что все в порядке.
...Продолжались наши волшебные уроки русского языка и литературы. Они были все сложнее. По-прежнему писали труднейшие по орфографии и пунктуации диктанты - ежедневно. Учились писать изложения - строго на заданное количество страниц; например, «Капитанскую дочку» - ровно на полторы страницы, за каждую лишнюю строку оценка снижалась на один балл. Пробовали писать сочинения - это уже в седьмом классе. Помню тему: «Утро в городе». Танечка Троянкер, описывая путь в школу, написала: «Пахнет углем и канализацией». Виктор Николаевич очень хвалил автора за наблюдательность, прочел сочинение вслух. Как классный руководитель, Виктор Николаевич побывал в семье каждой из нас, лично убедился, кто, как и с кем живет. Беднейшим помогал, как мог - устраивал на бесплатное питание, давал небольшие деньги на еду из собственных скромных средств. И все так, как написано в Евангелии - тайно, «чтобы правая рука не знала, что делает левая». Об этих посещениях, помощи и подарках, которые он делал нам на дни рождения, мы узнали друг от друга, только став взрослыми. Виктора Николаевича уже не было в живых.
Когда Сорока-Росинский пришел в мой дом, у меня был день рождения. Учитель познакомился с каждым из присутствовавших, особенно «вкусно» и почтительно побеседовав с бабушкой Василисой Егоровной (чувствовалось, как ему понравились бабушка и ее имя), нашел приветливые слова для каждого в отдельности, вручил мне «королевский подарок» - отрез коричневой материи на форменное платье, посидел за скромным праздничным столом не более 20 минут и, попрощавшись, ушел. Мой дядя сразу сказал мне: «Ривочка, тебе необычайно повезло. У тебя необыкновенный, редкий, превосходный учитель».
Классный руководитель уделял большое внимание внешности каждой из нас: аккуратно заплетенные косы (мы все носили косы разной длины и толщины), выглаженные банты, белые воротнички, наглаженные передники (это уже в 1950-1951 годах, когда ввели обязательную форму - коричневое платье с черным передником в обычные дни, то же платье с белым передником и белыми лентами в косах - в праздничные). Вычищенная обувь, развернутые плечи (не горбиться!), втянутый живот. Виктор Николаевич не только осматривал, но буквально обнюхивал каждую из нас (нет ли дурного запаха изо рта, от немытого тела, от несвежего белья). Если что замечал, делал замечание так тактично, что никто из окружающих даже не догадывался. А мне о том, что обнюхивал нас, рассказал только много лет спустя.
Виктор Николаевич много внимания уделял ученицам с острыми семейными проблемами. Он всячески развивал таланты Нины Фоминой, ободрял ее, часто хвалил (по-моему, слишком часто), внушал ей веру в себя и свои успехи. Зато как счастлива была Нина похвалам учителя, как расцветала! Она в самом деле прекрасно сыграла в «Золотом петушке» Шамаханскую царицу. Плавные движения, пленительная улыбка, манящий голос - вот так Нина! Наш волшебный учитель сумел разглядеть сценический талант за неброской внешностью, угловатостью, рассеянностью, даже некоторой нелепостью в обычной жизни. В 8-м классе, уже без участия Виктора Николаевича, мы самостоятельно поставили сцены из «Снегурочки». Нина Фомина превосходно сыграла Леля. Прав, прав был учитель, когда, видя и развивая искорки таланта в каждой, справедливо хвалил Нину.
Виктор Николаевич позже рассказал мне, что у Нины был отчим, который притеснял, унижал ее. Мама, родившая второго ребенка от второго мужа, находилась полностью под влиянием недоброго человека, превратила дочь в няньку и уборщицу, не интересовалась ее школьными делами. Нина жила в холодном, неродном доме, всем чужая, «второсортная». Вера в себя была нужна ей как воздух.
Много лет спустя я узнала, что Виктор Николаевич сильно опекал, «подкармливал» (его выражение) моих одноклассниц Ларису Алексееву, Капитонову, еще кого-то, кто жил особенно неблагополучно (сильно пьющие отцы и отчимы при хорошо знакомых мне бедности и тесноте). Никто в классе не догадывался об этом. Когда нам было уже за тридцать, я встретила Ларису Алексееву. Она, продавщица в гастрономе, мгновенно увидела меня, обслужила красиво и вне очереди, рассказала, что часто вспоминает добром Виктора Николаевича. От Ларисы я узнала, что самые слабые в учебе мои одноклассницы, вынужденные пойти в ремесленное училище после семилетней школы, получили рабочие профессии, дружат между собой, нередко собираются вместе и тепло вспоминают Виктора Николаевича и нас, «ведущих», хороших и отличных учениц, кто помогал им, вытягивал, как мог. А в школе «ведомые» и «ведущие» не дружили между собой. «Ведущие» выполняли свой долг по слову учителя: «сделал сам - помоги товарищу».
Виктор Николаевич договорился с работниками кинозала Дома культуры связи о том, что по воскресеньям, перед началом двенадцатичасового фильма несколько хороших чтиц из класса будут декламировать стихи, а за это «артисток» и еще человек десять будут бесплатно пускать в кино. Все так и было: мы читали стихи отменно, а потом стайкой человек в пятнадцать тихо рассаживались на приставные места.
Страстный театрал, наш учитель устраивал походы в театр.
Сначала на свои деньги покупал билетов 25, потом раздавал тем из нас, кому родители давали деньги на билет. Кто не мог, деньги не возвращал, а в театр шло человек тридцать. В толпе всех не пересчитаешь, а брал Виктор Николаевич обычно ложи: там можно было притиснуться друг к другу, на два стула сядут трое - никто и не заметит. Помню, что первый поход был в Новый театр (теперь им. Ленсовета) на «Доходное место» А. Н. Островского. Накануне Виктор Николаевич выразительно, «в лицах», прочел пьесу. Некоторые возмутились: зачем смотреть, если знаешь содержание? Учитель объяснил, что знание сюжета не мешает, а помогает смотреть спектакль, так как основное внимание зритель уделяет режиссуре и актерским работам.
Запомнился мне поход на инсценировку «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского в Театре им. Ленинского комсомола. Виктор Николаевич горячо любил Достоевского, но в те времена можно было познакомиться лишь с этим, далеко не самым сильным его произведением. И инсценировка была посредственная. Но всетаки это был Достоевский, и Виктор Николаевич хотел, чтобы мы запомнили его имя. Мы запомнили. Я запомнила.
Смотрели мы «Вишневый сад» в Александринке. Были очарованы «Девушкой с кувшином» в БДТ им. Горького. Слушали «Евгения Онегина» в Театре оперы и балета им. Кирова. Виктор Николаевич по-настоящему любил оперу, романсы, постоянно без слов что-то «попевал» (его словечко).
Были на открытии стадиона имени Кирова в Приморском парке Победы. Когда штурмом брали трамвай, двое ловких молодчиков вырвали у Виктора Николаевича из специального кармашка серебряные часы-луковицу, подарок отца и память о нем. Виктор Николаевич рассказал мне, что одного молодца ему удалось задержать и обыскать. «Я умею это делать, - прибавил Виктор Николаевич в ответ на мой удивленный взор, - но, видимо, воришка передал часы своему подельнику, а тот немедленно сбежал. Понимаешь, Рива, эти часы отец подарил мне, когда я уезжал из родительского дома в Петербург. Было это в 1901 году. Часы шли идеально, недорогие, но швейцарские. Я сумел сберечь их в самые трудные, самые голодные годы Гражданской и Великой Отечественной войн. Никогда не расставался. А прохвостам они нужны даже не на хлеб (шел май 1951 года), а на водку. Они не подозревают, что можно любить не только отца - его уже нет, а саму память об отце». Виктор Николаевич купил себе обычные мужские часы на ремешке и сменил френч, где был оскверненный и обобранный кармашек для часов, на черный костюм-тройку.
Много фильмов посмотрели мы вместе с нашим наставником. В те годы стало появляться цветное кино. Самый первый отечественный цветной фильм, который я видела, назывался «Садко». Перед походом в кино учитель подробно рассказал, что Садко - герой новгородских былин - «богатый гость», купец, побывал и в Индии, и у морского царя. Но никакие сокровища, чудеса, заморские красавицы не заставили Садко забыть отчий дом - «господин Великий Новгород» - и девушку Любаву, ласковую красавицу и скромницу, которая не один год ждала своего суженого. И дождалась! Была выпущена целая серия картин о выдающихся людях нашего отечества - дилогия «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы», «Николай Пирогов», «Мичурин», «Композитор Глинка», «Мусоргский». От каждого фильма оставалось прекрасное впечатление. Главный герой - всегда борец, созидатель, у него трудная судьба, он не плывет по течению, он вынужден всего добиваться своим умом, талантом, смекалкой, трудом. Не каждый при жизни дождался признания своих современников, но история каждому отвела на своих страницах его законное место.
Сорока-Росинский всегда смотрел эти фильмы с глубоким интересом. Герои его волновали. Он говорил, что жизнь надо делать именно с таких людей. После каждого культпохода - страстное обсуждение увиденного. Виктор Николаевич не выносил «теплохладности» ни в жизни, ни в искусстве. Во всякое дело он вкладывал свою громадную душу без остатка. От нас требовал того же.
Всем классом мы смотрели кинофильм «Молодая гвардия». Первый вариант романа А. Фадеева - тоненькая книжечка - вышел из печати раньше и был захватывающе интересен. Фильм нам всем, включая учителя, понравился. Еще бы! Ребята чуть старше нас, зрительниц 14-15 лет, на оккупированной врагом территории боролись, как могли. Эти ребята за свои убеждения претерпели смертные муки пыток и отдали жизни. Они напоминали жителям Краснодона, что наша страна не побеждена и не будет побеждена. Герои! Настоящие. На все времена.
Мы писали изложения о подвигах Сергея Тюленина, Ульяны Громовой, Любы Шевцовой, Олега Кошевого. Каждая выбирала «своего» героя и писала искренне, от всей души.
После просмотра кинофильма «Педагогическая поэма», что сделан по роману А. С. Макаренко, учитель был очень задумчив, но ни словом тогда не обмолвился о зловещей роли Антона Семеновича в его собственной судьбе.
Всем классом смотрели «Падение Берлина» с Геловани в роли Сталина. Фильм не обсуждали. Просто культпоход, внеклассная работа воспитателя.
Смотрели «Кубанских казаков». Виктор Николаевич из всего сюжета выбрал одну линию - трудный путь друг к другу главных героев, взволнованно говорил об этом. А нам - глупым девчонкам - герои казались старыми: ей около сорока, а ему под пятьдесят. Какая любовь в такие годы?! «Нет, девочки, вы не правы. Станете старше, поймете. Как там у Пушкина: "Любви все возрасты покорны..." Александр Сергеевич знал, что говорил». Виктор Николаевич был абсолютно очарован, захвачен чудесной музыкой И. О. Дунаевского к фильму, очень убедительно говорил: «Эти песни немедленно подхватил народ. Их поют буквально повсюду. Что может быть выше награды автору, чем народное признание?» Еще воспоминание, всплывшее из глубин памяти. В 50-е годы на экраны вышел фильм-опера «Князь Игорь», роскошный, цветной, в исполнении прославленных солистов Большого театра. Партию Игоря пел А. Пирогов, Кончака - Д. Михайлов. Учитель с увлечением рассказывал о походе Игоря и его брата на половцев, о пленении Игоря, о муках совести князя - погубил целое войско, а сам остался жив, и, наконец, о решении бежать из плена, чтобы снова собрать поход, отомстить за Русь. Не скрыл, какой чудовищный вред наносила княжеская междоусобица становлению молодой Руси. Рассказал, что либретто оперы не вполне соответствует «Слову о полку Игореве», хотя само по себе написано хорошо. Сообщил, что Игорь и сам Виктор Николаевич - земляки, оба из Новгорода Северского. Восхищался музыкой А. П. Бородина (тут же я узнала, что Бородин - не профессиональный музыкант, а талантливый профессор-химик). Очень хвалил певцов - солистов, хор, огненные половецкие пляски. Был в прекрасном расположении духа.
...С Виктором Николаевичем мы побывали на детской железной дороге, совершили настоящее путешествие по всему маршруту. Дорога была в районе Коломяг - Озерков, добраться в те годы до нее из центра города было нелегко. Но с неутомимым, знающим все на свете учителем нам все было «по зубам». Добрались-таки и не пожалели: мы словно побывали в сказочном государстве.
Небольшой вокзал. Окошечко кассы. Малютка-поезд с паровозом и несколькими пассажирскими вагончиками. Весь обслуживающий персонал - подростки среднего школьного возраста: начальник станции, кассиры, проводники, контролеры, машинист и его помощник, стрелочники, дежурные по станции - ребята в отлично сшитой форме железнодорожных работников, в фуражках, на плечах пиджаков - погоны со шпалами. Юные железнодорожники строго и старательно исполняли свои обязанности. Мы были восхищены! Смотрели во все глаза и на них, и на проплывающий за окнами пейзаж. Так и ехали, останавливаясь на каждой промежуточной станции.
Виктор Николаевич был очень доволен и железнодорожниками, и нами. Он говорил, что ребята с юных лет получают навыки серьезной работы, которая может в будущем стать их профессией. Нами учитель был доволен потому, что в воскресенье собрался почти весь класс, нам было интересно, мы живо разговаривали друг с другом, почтительно и кратко задавали вопросы обслуживающему персоналу. Виктор Николаевич сказал, что наша детская железная дорога - превосходный вариант слияния школьного и профессионального образования.
...В школе было пять параллельных седьмых классов. Наш - 7 «д». Не знаю, по чьей инициативе (может быть, самого Виктора Николаевича) было принято решение, что каждый старший класс (а мы и были старшими, школа в ту пору была неполной средней) по очереди выпускает стенгазету «Школьная жизнь». Ее вывешивали по понедельникам на стенде в актовом зале четвертого этажа. Газеты, даже школьные, выполнялись по трафарету: в центре верхней части ватманского листа - портрет И. В. Сталина. Передовица - о событиях в мире и стране. Две-три заметки - о жизни школы и выпускающего класса. В правом нижнем углу - «почтовый ящик», похожий на Мойдодыра, со словами: «Милые детки, пишите заметки в следующий номер нашей газетки!» и подпись: «7 "а" класс» или какой-либо иной.
Подходило время нашего 7 «д». За три недели до назначенного срока на общем собрании отряда Виктор Николаевич объявил, что газета - это очень серьезно. Избрали редколлегию - тех, кто хорошо рисовал, у кого был красивый почерк, кто грамотно писал, сочинял стихи, писал интересные изложения и сочинения. Главным редактором избрали Арину Леонтьеву, она удовлетворяла всем требованиям.
Художники потрудились на славу: сделали красивый, яркий, «броский» (слово Виктора Николаевича) заголовок - «Наша жизнь» на фоне прелестного, слегка туманного пейзажа Исаакиевской площади (она находилась в двух шагах от нашей школы). Заголовок был съемным. Далее - лист ватмана, заключенный в общую рамку, разделенный на четыре колонки строгими вертикальными линиями, аккуратно выполненными красками. В каждой колонке - от одной до трех заметок; каждая заметка заключена в отдельную рамку («дай рамку» - Виктор Николаевич), в начале каждой заметки - маленькая фотокарточка автора, в конце - имя и фамилия. О чем заметки? О самом важном в жизни школы и о жизни нашего класса: об успехах в учебе (особое внимание - успехам «ведомых»), о лучшем за неделю звене; отрывки из лучших сочинений, чьи-то стихи, рассказ о походе или поездке куда-то всем классом. Все кратко: имена, даты, факты. В правом нижнем углу - имена и фамилии ответственного редактора и всех членов редколлегии.
Наша газета произвела настоящий фурор. На каждой перемене и по окончании уроков целую неделю газету буквально облепляли читатели - учителя и ученицы пятых-седьмых классов. И так - каждый выпуск, каждый пятый понедельник всего учебного года. Менялись авторы («никаких монополий!» - Виктор Николаевич), события, острота стиля, стихотворные и прозаические строчки (у каждой свой талант), но тон нашей газеты был задан раз и навсегда. Не менялась редколлегия («работала добросовестно, с огоньком» - Виктор Николаевич). Заметки писали даже самые слабые из «ведомых». Их редактировали члены редколлегии, а если задача оказывалась «не по зубам» (Виктор Николаевич), призывались «ведущие». Получалось «очень прилично» (Виктор Николаевич). А «ведомые» видели в газете свои фотографии, читали свои заметки, свои имена и фамилии. Никто не был обойден, задвинут в угол.
В это же время мы начали издавать рукописный журнал «Проба пера». Здесь полностью помещались лучшие сочинения, стихи, рассказы, рецензии на увиденный кинофильм, спектакль, впечатления о походе-поездке по городу или за город, о прочитанной и до глубины души взволновавшей книге. Каждая статья сопровождалась фото автора и одной-двумя небольшими картинками из газет, старых журналов, открыток, иллюстрировавшими текст.
Элла Эппель не только великолепно декламировала стихи. Она и сама их писала. В одном стихотворении был изображен наш класс. В характере каждой девочки Элла подметила что-то особое, индиви дуальное. Вот крохотный отрывок, который я помню до сих пор: ...Горячо стихи читает Курицына - кипяток! Всех волнует, разжигает... Всех упрямей Умбденшток!..
Были там наши планы на будущее, рассуждения о выборе профессии, об общественной жизни.
Серьезная, начитанная, рассудительная, худенькая, маленькая, в очках с толстыми стеклами, Ирочка Дурнопейко буквально огорошила нас своей мечтой. Ира написала, что хочет быть шпионом. Не разведчиком, не контрразведчиком, именно шпионом. Эта профессия казалась Ире самой яркой, самой привлекательной. Училась Ира все больше на тройки, четверки и пятерки бывали редко. Но какая мечта! А я, рассуждая о своем будущем, видела себя историком, и не просто историком - профессором. Вот так и написала: хотела открыть свою Трою, прославиться, получить признание.