Имя матери Виктора Николаевича уже названо. Повторяю его и потому, что сын любил («чтил», по его словам) ее без памяти, и потому, что матушка сыграла немалую роль в жизни моего учителя.
Итак, Татьяна Капитоновна, урожденная Росинская - одна из нескольких дочерей священника, имевшего приходы вблизи Новгорода Северского, - родилась в небольшом городке Золотоноша неподалеку от Днепра. Образованная, хоть и домашнего воспитания, начитанная, характера непреклонного. Живя с мужем по армейским гарнизонам, хорошо прочувствовала все нюансы этой сугубо будничной, лишенной ярких красок жизни, и сделала далеко идущие выводы относительно судьбы сына.
В Брест-Литовске, хоть и укрепленном, но маленьком городке, даже гимназии не было. Сын поступил в прогимназию и отучился там 3,5 года [1, л. 9]. По счастью, к этому времени отец получил чин подполковника и перевод в Новгородскую губернию, Новгородский же уезд. Виктор тринадцати лет от роду поступил в Новгородскую гимназию, где и учился 5 лет до самого ее окончания 2 июня 1901 года [1, л. 9]. Новгород очень полюбился гимназисту Сороке.
Мальчик был бойкий, участвовал в кулачных боях, имел свою «дружину», самолюбиво переживал поражения и чрезвычайно гордился победами [2]. Где-то в VI-VII классах пришло новое увлечение - сочинительство, особенно стихи. Пробовал писать сам, мнил себя поэтом, но недолго. По собственным словам, дома хранил рукописи, гимназические журналы в общем переплете, с раскрашенными самодельными иллюстрациями. Гордился, что на титульном листе было обозначено: «Ведущий редактор и художник гимназист Виктор Сорока».
«Пробы пера» не мешали ни участию в кулачных боях, ни чтению книг по истории Новгорода. Отдавалось предпочтение Костомарову и Ключевскому, «про Петра Великого и его потешных, про Суворова, про подвиги наших моряков и солдат под Севастополем» [2, с. 36]. Любимым героем Виктора стал и остался на всю жизнь Александр Васильевич Суворов. Мечтая о карьере военного, гимназист старался подражать своему любимцу во всем: тщательно укреплял свое здоровье с помощью ежедневной утренней гимнастики, обливания холодной водой, постоянной длительной ходьбы пешком. Привык обходиться в быту без посторонней помощи. С ранних лет приучил себя к опрятности, научился стирать и гладить, пришивать пуговицы и белые подворотнички, готовить простую пищу, мыть посуду. С того времени и до последнего часа своей жизни всегда был тщательно подстрижен. Пришло время бриться - брился ежедневно, даже в конце жизни, когда едва видел. Выработал себе отменную походку - твердую, четкую - и выправку (плечи расправлены, грудь развернута, живот втянут). Особое внимание уделял состоянию зубов. Будучи единственным ребенком в семье, он нуждался в близких по возрасту, поэтому много времени проводил среди солдат - некоторые из них были совсем молодыми парнишками. Родители не препятствовали. Летом часто ночевал в солдатских палатках, ел из солдатского котла, слушал и горячо полюбил народные песни - русские, украинские, татарские. Многие запомнил и пел - слух и голос были хороши.
Некоторые солдаты мастерски играли на гармониках, балалайках, мандолинах. Потрясали своим мастерством ложечники. Заслушивался сын подполковника сказками - много было мастеров и охотников их рассказывать. Да и не просто рассказывать - разыгрывать в лицах [2, с. 36]. С удовольствием принимал участие в таких спектаклях.
В доме отца постоянно бывали «нижние чины»: младшие офицеры-адъютанты, писаря, денщики, ординарцы. Родители относились к подчиненным с большим уважением. Эту манеру - уважительного отношения к младшим по должности - Виктор Николаевич усвоил с детства и пронес через всю жизнь.
В старших классах гимназии репетиторствовал и тем зарабатывал карманные деньги. У родителей не просил (сам рассказывал).
Большое впечатление на гимназиста-старшеклассника производили губернские балы. Виктор Николаевич уверял, что описание бала в семье Лариных по случаю именин Татьяны - точнейшее описание губернского бала в Новгороде: Мазурка раздалась. Бывало, Когда гремел мазурки гром, В огромной зале все дрожало, Паркет трещал под каблуком, Тряслися, дребезжали рамы; ...................
Но в городах, по деревням Еще мазурка сохранила Первоначальные красы: Припрыжки, каблуки, усы Все те же: их не изменила Лихая мода, наш тиран, Недуг новейших россиян.
По рассказам Виктора Николаевича, в гимназические годы он не только зачитывался беллетристикой, но и серьезно увлекался историей. Терпеть не мог математику и математическую географию, греческий и немецкий языки. Французский язык, напротив, давался удивительно легко. Гимназические обычаи требовали, чтобы по окончании учебных занятий перед переводными или выпускными экзаменами все учебники складывались в огромную общую кучу и торжественно сжигались. Готовиться к экзаменам было не по чему. И не готовились, сдавали так, «на арапа». Впоследствии в беседах со мной Виктор Николаевич резко осуждал эту глупую привычку, но что было, то было. Из песни слова не выкинешь - будущий замечательный педагог не был пай-мальчиком.
Окончен VIII класс гимназии. Привожу снятую и заверенную в ЦГИА СПб. копию с подлинного аттестата зрелости № 902, выданного Виктору Сороке Новгородской гимназией 2 июня 1901 года [1, л. 9 - лицевая и оборотная стороны]. Обращают на себя внимание два обстоятельства: 1) положительная характеристика выпускника по части поведения, прилежания и любознательности; 2) из восьми экзаменов, проходивших в течение одного месяца - с 30 апреля по 30 мая, - два (история и французский язык) сданы на «отлично», как и было выставлено предварительно; три (Закон Божий, русский язык с церковно-славянским и словесность, а также латинский язык) сданы на «хорошо», а предварительно по каждому их этих предметов оценка была «удовлетворительно». Тройки («удовлетворительно») остались по немецкому и греческому языкам, по математике и математической географии (по последнему предмету экзамена не было).
Таким образом, гимназист Сорока существенно улучшил вид своего аттестата зрелости, показав, что в нужную минуту может сконцентрировать внимание и напрячь память.
Мечты о карьере военного, взлелеянные с детства, разлетелись в прах. Матушка твердо решила и отца уговорила - сын должен получить блестящее образование. Лучшим университетом России в конце XIX - начале XX века был Императорский Санкт-Петербургский. Дворянин, сын подполковника, получавшего в это время 1740 руб. в год (жалованье, столовые, квартира в натуре) [1, л. 13], имел право учиться в нем. По воспоминаниям Виктора Николаевича, материнские поучения носили примерно такой характер: «В военное училище - только через мой труп. Любишь Суворова, любишь и отлично успеваешь в истории - поступай на историчес кое отделение историко-филологического факультета (университет избран раз и навсегда), становись военным историком. Напиши историю Суворовских войн».
Итак, по рассказам учителя, до 1 августа 1901 года вчерашний гимназист отдыхал, посетил родных, живших неподалеку от Новгорода Северского в Золотоноше, побывал на хуторе Сороковщина, прежде принадлежавшем семье отца. Вернувшись к родителям, простился с гимназическими друзьями, с Великим Новгородом, собрал все необходимое - метрическую выпись (заблаговременно заказали в Брест-Литовске), послужной список отца, заполненный, подписанный по форме, аттестат зрелости, свидетельство о приписке к призывному участку. Получил родительское благословение - небольшую икону с изображением Михаила Архистратига, предводителя небесного воинства; отец подарил серебряные, на цепочке, карманные часы-луковицу. Швейцарские.
Матушка для верности отправилась в столицу вместе с сыном (как бы не поступил в военное училище!). Нашла подходящее жилье - на Петербургской стороне приличная вдова-чиновница за умеренную плату сдавала небольшую удобную комнату со столом. В квартире было чисто, уютно, имелась кухарка, она же горничная. Дрова (дело шло к холодам) заблаговременно запасены, наколоты, аккуратно уложены в сарайчик во дворе. По мере надобности дворник доставляет их в квартиру. Матушка сама все осмотрела и осталась довольна.
Заказали форменный студенческий мундир со шпагой, тужурку, шинель, фуражку [3], обувь, несколько пар белья.
В августе 1901 года Виктор Сорока подал Его Превосходительству господину ректору Санкт-Петербургского Императорского университета прошение о зачислении на историко-филологический факультет, приложив все необходимые документы [1, л. 4-а]. Дал официальную подписку о непринадлежности ни к какому тайному обществу, а также об обязательстве не участвовать ни в каком денежном сборе и т. п. [1, л. 7].
Все формальности соблюдены. В. Сорока зачислен студентом избранного им исторического отделения историко-филологического факультета под № 3067 [4].
В те годы общими предметами исторического отделения, обязательными для всех без исключения студентов, были логика, психология или введение в философию, методология истории.
Аттестат Виктора Сороки. 1901 г. На двух листах
Фото Виктора Сороки из его личного дела в Императорском Санкт-Петербургском университете. 1901 г.
Титул обложки «Общий список студентов Императорского Санкт-Петербургского Университета 1903-1904 г.»
С. 114 «Общего списка студентов». Под № 3155 Сорока Виктор Николаевич, императорский стипендиат
Специальные предметы - русская история, история Востока, история Греции и Рима, история славян и Византии, история Романо-германского Запада (средняя и новая), история церкви. Среди специальных предметов дозволялось выбрать два-три. История философии и история искусств, в качестве хотя бы и необязательных предметов, рекомендовались всем студентам историко-филологического факультета. Обязательным было изучение греческого и латинского языков, а также одного нового. В. Сорока избрал английский, его толково, по словам учителя, преподавал В. Р. Вильсон. Общие предметы и испытания по ним предписывались в течение первых двух лет пребывания в университете. Для допущения к испытаниям в испытательных комиссиях требовалось: 1) выдержать испытания на факультете по общим предметам; 2) выдержать испытания там же по новому языку; 3) представить удостоверение, что студент в течение 2 полугодий принимал участие в практических занятиях по греческому и латинскому языкам в классических просеминариях; 4) представить удостоверение в том, что студент в течение 4 полугодий принимал участие в практических занятиях по двум предметам отделения. Такой регламент был выработан к 1905 году [5]. Вполне возможно, что в 1901-1904 годах он чем-то отличался, но общий дух сохранялся - строгий, академический дух.
В. Сорока принял его, с удовольствием (по воспоминаниям) окунулся в занятия. Много читал и специальной литературы и, разумеется, художественной. Свел знакомства с однокашниками и старшекурсниками - как всегда, без намека на амикошонство. Хорошо знал своего однокурсника по факультету Александра Блока, но тесной дружбы с ним не водил. «Белоподкладочник» Блок воспитывался в семье командира Гренадерского полка, был принят в профессорской среде. К зданию университета подкатывал на лихаче. Сорока, сын армейского подполковника, самолюбивый, чуждый какого-либо искательства, занимался репетиторством, чтобы меньше «тянуть» (слово учителя) с родителей - надо было платить за учебу (50 руб. за семестр), за квартиру (20 руб. в месяц) [6, с. 30] и вообще иметь деньги.
Столица ослепила, оглушила своей красотой. Время здесь мчалось с бешеной скоростью. Поражал и сам Императорский Санкт-Петербургкий университет - профессорами и преподавателями, зданиями, аудиториями, 400-метровым коридором, столовой, торжественно открытой 1 октября 1902 года и сразу получившей имя тогда уже покойного профессора О. Ф. Миллера, который многие годы хлопотал о ее открытии [6].
Были увлечения - шведская гимнастика, хоровое пение... Театр - вот что неудержимо манило к себе юного провинциала. Он стал завсегдатаем Мариинки, Александринки, театра В. Ф. Комиссаржевской. Всякий раз место его было на галерке. В Мариинке чаще всего давали русскую оперу. Чайковский, Римский-Корсаков, Бородин, Мусоргский, Серов пленяли и завораживали не только музыкой, но и сюжетом, исполненным драматизма. Ставили в Мариинке и итальянскую, и французскую, и немецкую оперу. В те годы по распоряжению, сделанному еще Николаем I, любую оперу исполняли только на русском языке. Настоящую итальянскую оперу на итальянском языке слушали в Михайловском театре. Там студент Сорока бывал нечасто - Михайловский был театром избранной светской публики, студенту-провинциалу не по карману, да и общество слишком блестящее, чужое. О балете Виктор Николаевич никогда не упоминал.
Александринка - это богатый репертуар, чисто петербургская актерская школа. На галерке слышно каждое слово. А место - Невский во всей красе; здание театра построено по проекту К. И. Росси, венчается дивной скульптурной группой. Только приближаешься к театру, и все обыденное уходит. Душу наполняет восторг от предстоящей встречи с прекрасным. Театральная горячка студента Сороки заметно усилилась, когда появилась Вера Федоровна Комиссаржевская. В 1904-1906 годах она арендовала театральный зал в бельэтаже Пассажа, открыв здесь свой театр. На сцене актриса не играла, а жила. Тоненькая фигурка, дивный голос и звенящая душа, обращенная к душе каждого зрителя (точно для него одного играла). Зал бушевал, овациям не было конца. Виктор Николаевич рассказывал позже, что был в числе самых преданных поклонников актрисы, не пропускал ни одной премьеры.
Но учеба - главное. Впереди - труд, посвященный Суворовским войнам. С занятиями Сорока успешно справлялся. Репетиторство - дело привычное. Надо сделать за время учебы как можно больше.
11 сентября 1902 года студент третьего семестра В. Сорока просил разрешить ему поступить в число слушателей Археологического института [1, л. 5] и уже 14 сентября получил справку о том, что «...со стороны университета не встречается препятствий к слушанию лекций в означенном институте» [1, л. 6]. Археологический инсти тут зачислил В. Сороку слушателем 19 сентября [7, л. 50, № 1032], 3 октября освободили его от платы за обучение [7, л. 60, № 1330].
Несколько слов об Археологическом институте. Он входил в Министерство народного просвещения, состоял под покровительством Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Александровича. Работал в тесном контакте с Императорским Санкт-Петербургским университетом, но обладал определенной автономией. В начале XX века директором был профессор Н. В. Покровский, специалист по христианской археологии [8]. Вот перечень наук, читавшихся в Археологическом институте: историческая география, архивоведение, христианская археология, дипломатика, первобытная археология, палеография и археография, нумизматика, юридические древности, польско-литовские древности. Слушатели посещали лекции, писали рефераты. Кому-то удавалось принимать участие в экспедициях по различным уголкам России. Учились студенты всех факультетов университета, офицеры, священники, учителя... После 2 лет учебы сдавали экзамены по каждой из перечисленных дисциплин и получали свидетельство [8].
Зная Виктора Николаевича, могу предположить, что в 3-м и 4-м семестрах (1902/03 учебный год) студент исторического отделения В. Сорока был добросовестным слушателем Археологического института.
По рассказам Виктора Николаевича, он, примерный студент, через университетского инспектора по делам студентов испросил и получил разрешение ректора на поездку за свой счет в Германию для работы в архивах Мюнхена во время летних каникул - с 1 июня по 10 августа 1903 года. Заграничный паспорт сроком на 5 лет выдали за подписью Управляющего казенной палатой и Правителя канцелярии. Жил в Мюнхене очень скромно, работал много. Совершенствовался в немецком (прежде ненавистном) языке. Уже понимал чужую речь, и его понимали.
Все изменилось с осени 1903 года (5-й семестр), когда приват-доцент Николай Онуфриевич Лосский в Психологическом кабинете производил демонстрации аппаратов и психологических экспериментов в связи с читаемым им курсом «Результаты исследований экспериментальной психологии» [9].
Кто был Н. О. Лосский, который, как увидим далее, оказал могучее влияние не только на интересы студента В. Сороки, но на судьбу Виктора Николаевича Сорока-Росинского? Приват-доцент Николай Онуфриевич Лосский «в 1901 учебном году был в командировке за границею - в Страсбурге, Лейпциге и Женеве, где занимался в Психологическом институте профессора Вундта (в Лейпциге); в Женеве познакомился с устройством психологического кабинета профессора Флурнуа» [10]. В 1903 году находился в командировке в Геттингенском университете, где в кабинете профессора Мюллера на практике «знакомился с правилами психологического экспериментирования и с методикой преподавания экспериментальной психологии» [11]. А в 1904 году приват-доцент Н. О. Лосский в течение обоих семестров «не только читал общую методологию наук в связи с теорией познания, но и вел практические занятия (упражнения и рефераты) в связи с читаемым им курсом» [12].
Молодой ученый, только что прошедший стажировку у самых выдающихся специалистов Европы, Николай Онуфриевич Лосский преподавал новейшую таинственную науку страстно, с огромным увлечением. К тому же он был блестящим оратором. Не напрасно Лосский так великолепно читал лекции и вел практические занятия. Увлек, сманил он студента Виктора Сороку. Был оставлен Археологический институт. Виктор Сорока с головой, не по обязанности, погрузился в таинственный мир молодой науки.
Можно предположить, что между приват-доцентом и студентом сложились доверительные отношения. Оба были молоды. Н. О. Лосский был старше своего студента лет на 5-7 [16]. Обоих влекла новая - не только для России, но и для Европы - наука экспери ментальная психология. В это же время В. Сорока познакомился лично со знаменитым психиатром, неврои психопатологом ака демиком Владимиром Михайловичем Бехтеревым, членом Совета Санкт-Петербургского философского общества. В. Сорока состоял в нем членом-соревнователем (студенческий «чин» в научном обществе, сохранялся даже в 50-е годы XX века) [13, с. 135].
«В Психологическом кабинете студент IV курса историко-филологического факультета В. Сорока производил, пользуясь в затруднительных случаях указаниями преподавателя, эксперименты для разработки некоторых вопросов индивидуальной психологии, например, вопросов об индивидуальных особенностях памяти, воображения, внимания и т. п.» [13, с. 59]. В это время на историкофилологическом факультете обучались 373 человека. В годовом отчете было отмечено не более пяти.
В. Сорока был не только упомянут в цитированном документе.
Студент получил императорскую стипендию - 300 руб. в год [14] и освобождение от платы за обучение до окончания университета [15]. В Императорском Указе отмечено, что только Императорскому Санкт-Петербургскому университету даровано право ежегодно награждать императорской стипендией 100 лучших студентов (по представлениям факультетов), для чего из казны отпускалось 30 000 руб. в год [14].
Летние каникулы Сорока снова провел в Германии, теперь уже в Геттингенском университете у профессора Мюллера, к которому имел рекомендательное письмо от приват-доцента Н. О. Лосского [17]. Затруднений с выездом за границу не было - студент Сорока был на хорошем счету у начальства. Имел заграничный паспорт. Деньги на поездку снова дали родители. Как и в прошлом году, жил очень скромно, личные траты сократил до минимума, много работал - у профессора Мюллера, в библиотеке. С немецким языком совсем освоился.
Осенний семестр 1904 года прошел в привычных трудах, регулярных занятиях, любимых развлечениях. Студент обладал превосходной памятью, умело планировал свое время. «Глазомер, быстрота и натиск», «тяжело в ученье, легко в походе» - с детства запомнившиеся выражения любимого героя А. В. Суворова стали привычными правилами жизни В. Сороки.
1905 год буквально перевернул жизнь России и, в частности, жизнь Императорского Санкт-Петербургского университета. «Кровавое воскресенье» 9 января, многочисленные выступления рабочих столицы и других городов, волнения среди учащейся молодежи - гимназистов, реалистов, студентов, возникновение множества политических кружков, объединений, партий - все это имело следствием резкое ужесточение мер полицейского и жандармского ведомств. Университет по большей части был закрыт. Некоторые профессора читали лекции на дому. Там же зачитывались и обсуждались рефераты [18]. Положение принимало столь серьезный характер, что профессора М. И. Ростовцев, И. М. Гревс и И. А. Покровский (два последних - с историко-филологического факультета) выступили с требованием отменить плату за обучение, так как университет закрыт не студентами, а полицией [19, с. 3]. Поговаривали, что все студенты автоматически останутся на 2й год, так как 1905 год им не зачтется.
В феврале 1906 года получили дипломы об окончании историко-филологического факультета всего 23 человека [21].