Номер за номером «Фигаро» венчала шапка «Тайные махинации месье Кайо». Кальметт бил методично, «по площадям». Уличал Кайо в «черном» финансировании своей партии, махинациях с внешним долгом, давлении на суд ради освобождения жулика-финансиста Рошетта. В сговоре с международной олигархией в ущерб Франции, попустительстве Спитцеру, банкиру «израэлитского происхождения», утечках инсайдерской информации.
Информационный киллер публиковал опровержения Кайо, но издевательски просил его «потерпеть двадцать четыре часа» — до нового компромата.
Разбушевавшись, как Фантомас, Кальметт анонсировал 19 января переписку Кайо с немцами. Страшный козырь — измена родине. Кайо испугало другое: немцы узнают, что французы владеют ключом к их дипломатическому коду. Пуанкаре пообещал ему попросить Барту повлиять на Кальметта. Барту повлиял, но Кайо понял: все в заговоре против него.
31 января газета объявила: «Месье Кайо работает на короля Пруссии», его управление госдолгом выгодно немецкой экономике. Назавтра выяснилось: Кайо работает еще и на Италию с Австро-Венгрией.
«Что за таинственной и чудовищной властью обладает этот деловой месье, который, ради своей разорительной политики, в надежде продлить свою мерзостную власть над толпой, покушается на все, что составляет гордость и богатство нации…»
Но Кальметта сгубило не это, а вторжение в личную жизнь Кайо.
9 марта он намекнул: «Наступил решающий момент, когда нельзя отступать ни перед чем, как бы это ни противоречило нашим обычаям, как бы ни предосудительно это было для наших манер и вкусов».
13 марта — опубликовал письмо к Берте (1901): «ее Жо» хвалился, как ловко провалил налоговую реформу, выступая пылким ее сторонником. Преднамеренно внеся обреченный на заклание законопроект, он провел другие, важные реформы, но предстал двуличным циником. Хотя гораздо циничнее был текст Кальметта: «Впервые за тридцать лет журнализма я публикую частное письмо, интимное письмо, вопреки воле его обладателя, его адресата или его автора. Мое достоинство испытывает от этого истинное страдание…»
Утром 16 марта, упомянув манеру Кайо подчеркивать слова, он дал понять, что не за горами публикация переписки с Анриетт. Вечером — умер.
Злоключения писем Кайо — отдельная песня. Участники трагифарса сами не могли разобраться в их судьбе. Летом 1909 года Берта узнала о сопернице, взломав секретер мужа и обнаружив послания «возлюбленной Рири». Мужу она пообещала вернуть компромат, если тот порвет с гадиной. Кайо составил нотариально заверенное покаяние, забрал переписку и сжег. Но Берта сохранила копии. В 1910 году жена, найдя свежую партию любовных эпистол, предложила развод. Жозеф попросил отсрочки до выборов. Разведясь, снова забрал и сжег корреспонденцию. Но Берта сохранила копии и, очевидно, как бы она это ни отрицала, передала Кальметту.
Кайо костерил соратников-предателей, громыхал кулаком по столу и грозился набить Кальметту морду.
16 марта Анриетт наняла новую кухарку, выбрала в магазине автоматический браунинг, опробовала в подвальном тире — три пули в яблочко, — зарядила и поставила на предохранитель. Зашла в банк, домой, переоделась, оставила письмо мужу — «Я свершу правосудие» — и вызвала такси.
17 марта Кайо ушел в отставку, писатель Шарль Моррас сравнил его с «еврейским предателем Дрейфусом». Никто ему не верил, все возмущались попавшим в газеты изысканным тюремным меню Анриетт и повторяли: мадам Кайо убила не только Кальметта, но и карьеру мужа. Однако хоронить Жозефа было рано.
В мае он, как всегда, победил на выборах в родном Сарте. Местные крестьяне сочли драму бабской блажью. Обменялся на дуэли парой выстрелов с конкурентом и помчался спасать жену. Его стараниями Кальметт предстал «сутенером пера», обворовавшим содержавших его женщин, карьеристом, выгодно женившимся на дочке предыдущего редактора, махинатором, невесть как скопившим огромное состояние, немецким агентом. Депутат Паскаль Секкальди, испортивший бретерством свою адвокатскую карьеру, подогнал «корсиканскую гвардию» громил. Кайо нанял шумно сочувствующих демонстрантов, заполнил зал суда клакой и чуть ли не готовил побег жены. Его подруга Мадлен Гийемар должна была подменить Анриетт, которую умчала бы в Англию яхта герцога Деказеса, друга детства Кайо.
У Кайо, каким бы изгоем он ни казался, повсюду были друзья.
Председатель суда Альбанель, вместо ритуального «Обвиняемая, встаньте», обращался к Анриетт: «Не будете ли вы так любезны встать, мадам?» Жозеф оскорбился, когда адвокат семьи Кальметта назвал его просто «месье», и заставил исправиться: «месье министр».
Правительство сообщило, что, во-первых, никакой переписки с немцами не было, а во-вторых, ее нельзя обнародовать.
Адвокат подмигивал присяжным: ну, вы же знаете этих женщин. И вообще, о чем речь: в смерти Кальметта виноваты доктора и только доктора. Мадам же стреляла шесть раз, потому что не хотела убивать. Так, пугала, но револьвер — такой зверь, раз начал стрелять, не остановишь. Ну и потом, Юг и Польнье оправдали, а Бог троицу любит.
Мадам подтверждала, что хотела напугать Кальметта, иначе бы ее муж убил негодяя сам. Закатывала глаза:
«У меня был такой маленький браунинг»; «Он сам бросился под пули»; «Я не думала, что попала в него»; «Так получилось».
Месье сокрушался: «Она на скамье подсудимых по моей вине»; «Она подарила мне немыслимое счастье»; «Я не смог оградить ее от злобы людской…»
Драматург Анри Бернштейн свидетельствовал о высоких душевных качествах Кальметта. Пацифист Кайо уличил его в давнем уклонении от военной службы.
28 июля Анриетт оправдали.
1 августа — война. О Кайо забыли все, кроме Клемансо, вернувшегося к власти в ноябре 1917 года. Против Кайо он был готов обняться с яростным монархистом Леоном Доде (23), обвинявшим Кайо в «систематическом предательстве».
В самом начале войны Кайо, которому на улицах не давали проходу «королевские молодчики», спровадили — а фактически выслали — в Южную Америку, в 1916-м — в Италию. Но где бы он ни был, вел себя крайне неосторожно: мягко говоря, не фильтровал знакомства. Вокруг него так и вились международные авантюристы, о работе которых на немецкий Генштаб знали, кажется, все, кроме Кайо. Какой-то, прости господи, граф Минотто, «маркиза» Риччи, вор, двоеженец и турецкий агент влияния Поль Боло, именовавший себя Боло Пашой: в 1918 году его расстреляют за шпионаж. Разве что Маты Хари не хватало в этой компании. Тайн никаких Кайо не выдал, поскольку не владел ими, но шла война. 14 января 1918 года его арестовали и дважды судили по смертоносному обвинению: «сотрудничество с врагом». В итоге в феврале 1920 года его приговорили к трем годам, но за «сношения с врагом» и «невольную помощь» немцам — словами, связями и самой своей оппозиционностью.
Карьера Кайо выдержала и это. В Париж он вернулся, когда к власти пришли друзья — «левый картель».
1 января 1925 года его амнистировали, потом реабилитировали. Отдалившись от левых, он еще трижды возглавил министерство финансов, а затем — финансовую комиссию сената, до 1940 года определяя финансовую политику страны, и умер в своем поместье 21 ноября 1944 года.
Мадам окончила школу Лувра и опубликовала (1935) образцовый труд о скульпторе Далу. Последнее свидетельство об Анриетт, умершей 29 января 1943 года, — в дневнике Эрнста Юнгера. 24 сентября 1942 года ему рассказали, что мадам Кайо видели на званом обеде: «Она явилась в длинных красных перчатках, доходивших до локтя»[10]. К концу жизни ей стал изменять вкус.
P. S. В телефильме Янника Андреи «Дело Кайо» (1985) Жозефа сыграл Марсель Бозуффи, Анриетт — Брижитт Фоссе. Дело Жанны Юг отражено в фильме Жерара Ури «Преступление не окупается» (1962).
Ночь с 11 на 12 апреля 1919 года инспекторы Белен и Бранденберже провели, чертыхаясь и ворочаясь, на площадке четвертого этажа дома номер 76 по улице Рошешуар. Закон запрещал ночные аресты, а рядом, за дверью, спал с любовницей «зверь», слишком опасный, чтобы упустить его. Едва пробил законный час, они протерли глаза, постучались и спросили месье Люсьена Гийе — под этим именем «зверь» снимал квартиру. Им открыл почти карлик, лысый, но с окладистой черной бородой. Взгляд глаз, глубоко сидевших под удивленно вздернутыми, кустистыми бровями, журналисты окрестят «волчьим», «гипнотическим», «факирским». Невозмутимый, он извинился за то, что, непривычный к ранним пробуждениям, сразу не угостил гостей сигаретой. Сохранил спокойствие и тогда, когда его назвали настоящим именем.
Анри Дезире Ландрю.
Сын кочегара и портнихи, рожденный в Париже 12 апреля 1869 года.
Синяя Борода XX века.
Перекусив после допроса сэндвичем, он уснул сном младенца.
На парламентских выборах 1919 года четыре тысячи человек испортили бюллетени его именем. Звезды кабаре Морис Шевалье и Мистингетт, принцесса Елена Греческая, старейшина «Комеди франсез» Сильвен боролись за места в зале суда с тысячами поклонников, съехавшимися в Версаль на поездах Ландрю, как прозвали их журналисты. Уличные аккордеонисты и шарманщики пели от его имени «Жалобу убийцы».
Когда огласили смертный приговор, он успел взять у писательницы Колетт автограф. Зачем? Перед кем он собирался хвастаться на том свете знакомством с ней?
В неизменном котелке и английском сюртуке Ландрю казался типичным средним французом: надежным, рассудительным, экономным, галантным, кичащимся манерами и благонравием. Мечта вдовушек: как было не поверить ему, когда он представлялся чиновником МИДа, учителем церковной школы. Его — с 1891 года — жена, дочь прачки и сама прачка, сидела дома, вязала, воспитывала четверых детей. Она знала, что муж находится в розыске за мошенничество, скрывается, и не задавала лишних вопросов. Навещая семью, Ландрю всегда привозил милые, пусть и подержанные, подарки, никогда не задерживал денежные переводы.
Следователи ломали голову, кому Ландрю в своих записях присвоил порядковые номера от одного до семи: не кроется ли в этой шифровке кровавая тайна. Все объяснилось по-бухгалтерски трогательно. Номер первый — мадам Ландрю. Второй — он сам. Номера с третьего по шестой — их дети. Седьмой — Фернанда Серге, любовница, прожившая с Ландрю почти два года. Нумерация требовалась Ландрю, чтобы не забыть о гостинцах ни для кого из своих родных.
Он обладал загадочной сексуальной силой, против которой не могли устоять ни богомольная Луиза-Жозефи-на Жом, десять лет добивавшаяся от Ватикана развода, поскольку муж — экий мерзавец — в первую брачную ночь овладел ею, ни проститутка Мари Терез Маршадье, в тридцать семь лет заведшая свой «отель де пасс» — «отель для перепиха». Серге, считавшая Ландрю отставным силовиком, чуть ли ни контрразведчиком, поэтом и романтиком, потупив глаза, призналась на суде: «Несмотря на свой возраст, он обладал юношеской прытью». Перед казнью он попросил женщину, а если нельзя, то хотя бы модную стрижку — чтобы не разочаровать зрительниц. За четыре года он соблазнил — или, по меньшей мере, встречался с ними — двести восемьдесят три женщины, которым обещал жениться под девяноста шестью псевдонимами. От Дюпона — под этой фамилией, столь банальной, что она означает во Франции «месье Никто», Ландрю снимал виллу — до аристократического Фореста де Бержье и сюрреалистического Тартемпиона дю Кюше.
Десять наложниц, сына первой из них и трех собак последней он убил. Тела, кроме трупиков задушенных собачек, так и не нашли.
«Покажите мне трупы!» — у Ландрю был универсальный ответ на все вопросы.
Просеяв сто кило пепла на загородной вилле «Эрмитаж» (на арендованной им ранее вилле «Лодж» печи не было), следователи извлекли девятьсот девяносто шесть граммов человеческих останков: зубы, фрагменты черепов, костей рук и ног. Проблема в том, что печь была очень невелика: сварить суп еще можно, а вот испепелить трупы… Знаменитый судебно-медицинский эксперт доктор Поль и его ассистенты, задыхаясь от дыма, обливаясь слезами и надрывно кашляя, сумели сжечь в ней расчлененного барана. По их расчетам, избавиться в печи от трупа было возможно за одни сутки.
Сомнения, однако, оставались. Сосед видел, как Ландрю топил в пруду объемистый пакет. Пруд прочесали — безрезультатно. Местный рыбак утешил «фликов»: «Знаете, у наших щук и карпов отменный аппетит». Другой сосед припомнил беседу с Ландрю о том, как выкармливать кур в условиях военного дефицита зерна. Ландрю советовал кормить их мясом. Откуда взять? У него есть знакомый на парижских бойнях, готовый продать мясные ошметки за бесценок.
«Покажите мне трупы!»
А их нет! Куры склевали?!
Чинный буржуа, Ландрю страшился, что его заподозрят в немыслимой пакости — в том, что пропавших женщин он не убил, а продал в аргентинские бордели. Настаивал на чисто деловом характере своих отношений со слабым полом: он просто помогал поиздержавшимся за годы войны дамам распродавать мебель, а воздыхателем притворялся, чтобы завоевать их доверие.
«Покажите мне трупы!»
В детстве Ландрю мечтал стать священником, пел в церковном хоре. В армии дослужился до сержанта. В делах был не слишком удачлив, работал бухгалтером, продавцом, механиком, в 1900 году открыл фабрику мопедов. Историки до сих пор спорят, существовали ли мопеды марки «Ландрю», разорился ли Ландрю на их производстве или, собрав деньги с заказчиков, просто смылся.
Ленин назвал анархистов «взбесившимися от ужасов капитализма мелкими буржуа». В 1901 году взбесился Ландрю. Устроился на работу курьером и первым делом украл служебный велосипед: с велосипедами у него явно был связан какой-то комплекс, в котором не разобрался бы и Фрейд. В 1904 году получил два года за мошенничество, в 1905-м — еще тринадцать месяцев, в 1906-м — еще три года, а в 1910 году — снова три года за кражу десяти тысяч франков у вдовушки, с которой познакомился по брачному объявлению. Отец его от отчаяния повесился в Булонском лесу. Законы были жестоки: когда летом 1914 года Ландрю продал за двадцать тысяч чужой гараж и скрылся, его заочно приговорили к четырем годам тюрьмы и пожизненной ссылке в тропический ад Гвианы.