Делонкль утверждал, что поставит в Париже под ружье двенадцать тысяч бойцов, а по всей стране сто двадцать тысяч. Горы можно свернуть. Отчего не свернули? Историки насчитали в Париже три тысячи кагуляров, еще три тысячи в провинции. Делонкль блефовал, перетягивая на свою сторону военных (злые языки утверждали, что среди его благожелательных собеседников из военных кругов был и засидевшийся в полковниках Шарль де Голль). Он утверждал, что «Кагуль» создан не для переворота, а для отпора «красному» путчу, в случае которого подчинит свои силы армии. «Ага, — сказали генералы, — в случае „красного“ путча — добро пожаловать».
Для победы Делонклю не хватало самой малости — «красного» путча.
11 сентября 1937 года в районе площади Звезды, на улицах Буасьер и Пресбург, бомбы снесли фасады зданий Генеральной конфедерации французских предпринимателей и Объединения металлургической промышленности, похоронив под обломками двух полицейских. «Кагуль», вдохновляясь поджогом Рейхстага, свалил покушение наГ коммунистов.
Возможно, это была не первая крупная провокация «Кагуля»: его почерк находят в «расстреле в Клиши», чуть не расколовшем Народный фронт. 16 марта 1937 года Французская социальная партия де Ла Рокка показывала для ветеранов в зале «Олимпия» фильм Никола Фарка и Виктора Туржанского «Битва». Собралось около пятисот зрителей, включая восемьдесят женщин и несколько детей. По призыву мэра-социалиста Клиши, традиционного бастиона левых, и его заместителя-коммуниста шесть-семь тысяч манифестантов осадили здание, закидывая «фликов», чем бог послал. Полиция открыла огонь: пять демонстрантов были убиты, около ста ранены. Две пули задели даже Андре Блюмеля, секретаря кабинета министров. В своих рядах полиция насчитала двести пятьдесят семь раненых.
На премьера обрушился гнев и монархистов, и анархистов, и троцкистов, и сталинистов: «Полиция Народного фронта стреляет в народ!» Блюм, примчавшийся в больницу к раненым с гала-концерта в неуместном смокинге, остудил накал страстей: и осудил манифестантов, и принял вождей компартии, и похороны жертв, на которые, если верить «Юманите», пришел миллион человек, провел под эгидой Народного фронта. Осадок, однако, остался.
Так вот: возможно, бойню спровоцировали смешавшиеся с толпой кагуляры, первыми открыв огонь: презирая людей Ла Рокка за мягкотелость, они могли подставить их без угрызений совести.
Писатель Жорж Бернанос сохранил о тех днях пронзительное воспоминание: «Весна 1937 года была, несомненно, одной из самых трагических французских весен, весной гражданской войны. Политическое соперничество уступило место социальной ненависти, развивавшейся в невыносимой атмосфере обоюдной боязни. Страх! Страх! Страх! Это была весна Страха. Какими могучими должны были быть жизненные силы, чтобы в этой вязкой атмосфере все же зацвели каштаны. Лица и те были неузнаваемы»[22].
Решив, что Франция созрела, Делонкль назначил переворот в ночь с 15 на 16 ноября. Кагуляры в полной боевой готовности ждали приказов: предстояли штурм Елисейского и Матиньонского дворцов, министерств, стратегических объектов, аресты и ликвидации по спискам, включавшим даже планы квартир. Не дождавшись, на рассвете они разошлись. Всю ночь Делонкль и Эдмон Дюзеньер, он же Дюдю, он же Архиепископ, — отставной генерал авиации, ас Первой мировой — чуть ли на голове не танцевали, уверяя генералов, что тысячи коммунистов сосредоточились в Булонском и Венсенском лесах и вот-вот утопят Париж в крови. Филиоль как умел поднимал боевой дух Делонкля: «Хочешь, чтоб тебе глотку перерезали? Сейчас или никогда!» Утомленные клоунадой, генералы послали «Марию» к черту.
19 ноября начались облавы и аресты. Делонкля взяли 26-го: его заманил в ловушку разжалованный инспектор Бонни (37). По вине Аристида «Дагора» Корра, специалиста по античной литературе, куратора убийства Роселли и хранителя зашифрованной картотеки, полиция захватила списки руководства. Шеф «разведки» Анри «Биб» Мартен, в миру — любимый народный доктор, безотказный и бескорыстный, ну совсем как доктор Петио (38) или Селин, 4 декабря сжег документы и бежал с Убийцей в Сан-Ремо, чуть-чуть опередив посланную за ним опергруппу.
Началась война, и, казалось бы, кагуляры должны были пойти на службу к нацистам, но столь однозначный выбор сделали далеко не все. Создателей кровавой милиции, оберштурмфюрера Жозефа Дарнана и гауптштурм-фюрера Жана Бассомпьера (31), расстреляли после войны. Убийца возглавлял милицию в Дижоне. Возможно, именно он привел карателей из дивизии СС «Дас Райх» в городок Орадур-сюр-Глан, название которого стало с тех пор синонимом ужаса. 19 июня 1944 года немцы расстреляли или сожгли заживо шестьсот сорок два человека — практически все население. Еще лет двадцать назад местные жители закидывали камнями машины с немецкими номерами. Убийце дьявольски везло: он ушел из Франции, ушел, тяжело раненный, из Германии и, трижды приговоренный на родине к смерти, спокойно работал в испанском представительстве «Л’Ореаль». Еще недавно там же занимали весомые должности его дети.
Статусные коллаборационисты побаивались психопатов в колпаках, резавших людей в метро. Даже в благоприятной обстановке оккупации кагуляры оказались не способны взорвать в ночь со 2 на 3 октября семь парижских синагог без того, чтобы не покалечить случайно немецких патрульных. Когда 27 августа 1941 года в премьера Лаваля без особого толку разрядил пистолет двадцатиоднолетний рабочий-монархист Поль Колетт, Филиоля от греха подальше упрятали в лагерь на год с лишним.
Делонкль, освобожденный в начале войны по ходатайству Военно-морского ведомства как незаменимый специалист, отомстил министру внутренних дел Марксу Дормуа (прозванному шансонье Фантомарксом), разгромившему «Кагуль». 26 июля 1941 года бомба, спрятанная под кроватью в отеле, где Дормуа сидел под домашним арестом, оторвала ему голову. Адскую машинку подложила двадцативосьмилетняя Флоран Жеродиас — под таким именем она остановилась в отеле, — в свою очередь, очевидно, «подложенная» под Дормуа. На самом деле ее звали Анн Феликс Мюрай, а как актриса она выступала под псевдонимом Анни Морен. После войны убийца бежала в Испанию. Но нервические интриги и закулисные шашни Делонкля с адмиралом Канарисом настолько всех утомили, что 7 января 1944 года его просто пристрелила в огромной квартире на улице Лезюера — по соседству с домом доктора Петио — банда марсельцев (50), работавших на гестапо. По слухам, убийцы получили за работу триста тысяч франков.
Самая дикая судьба ждала «антинемецкого фашиста» доктора Мартена: он провел полжизни в подполье, сидел при всех режимах. В Виши его посадили за то, что в декабре 1940 года он ни более ни менее как похитил Лаваля. Он бежал, отважно сражался в партизанах и Седьмой армии США. В 1948 году его осудили за участие в «Кагуле», но он снова бежал. В 1950-х Мартен попался за создание очередного подполья, но был признан не совсем вменяемым и социально не опасным. Медицина обманулась: доктор ввязался во все заговоры против де Голля и последний, десятилетний, срок получил в возрасте шестидесяти восьми лет.
Можно быть фашистом-патриотом и сражаться с фашизмом чужим, посягнувшим на твою родину. Не случайно, что с Гитлером, в отличие от Муссолини и Франко, контактов у «Кагуля» считай что и не было: так, пустяки, самое большее — покупка партии «шмайссеров». Не удивительно ни то, что многие кагуляры служили режиму Виши, соблазнившись идеей «национальной революции», ни то, что часть из них затем примкнула к Сопротивлению. Но кагуляры были и рядом с де Голлем с первых же дней его борьбы: их забрасывали с английских самолетов в оккупированную Францию, они раскидывали сети подполья, бежали из гестапо, выживали на «марше смерти» узников Маутхаузена. Жутковатый «Да-гор» шпионил за немецкими судами и умер героем — расстрелянный в качестве заложника, он не назвал нацистам своего имени.
В конечном счете «Кагуль» победил и захватил власть во Франции. Только не путем военного переворота, а благодаря мировой войне, рассеявшей кагуляров по все стороны баррикад. Заговорщики, ставшие голлистами, генералами или министрами, — это само собой. Но не только. Солидарность кагуляров оказалась сильнее политических взглядов. Вот хотя бы социалист Франсуа Миттеран.
В юности он вместе со своими друзьями по католическому коллежу Сен-Поль вращался среди кагуляров. И не просто «вращался». Говорят, что вишистский премьер Лаваль наотрез отказался включить Миттерана в свой кабинет: «Этого кагуляра? Никогда!» Перед маршалом Петеном ходатайствовали о награждении Миттерана орденом казначей кагуляров Габриэль Жеанте и кагуляр-журналист Симон Арбелло.
Кагуль был для Миттерана родной семьей не только 340 в метафорическом, но и в буквальном смысле слова. Его брат Робер в 1939 году женился на Эдит Кайе, племяннице самого Делонкля. В крестные матери своего сына будущий президент выбрал мать Жана Мари Бувье, своего однокашника и — в 1942–1947 годах — любовника маркизы Мари Жозеф де Корбье, художницы и сестры Миттерана. В 1937 году Бувье, «похожий на ребенка, не желающего взрослеть, из свиты Питера Пэна» юноша взахлеб рассказывал товарищам по офицерской школе в Алжире, как участвовал в настоящем убийстве: благодаря его болтовне, полиция вышла на убийц Роселли. В июне 1947 года заступничество Миттерана, министра по делам ветеранов и жертв войны, позволило Бувье (его мать укрывала Миттерана, когда тот переметнулся в Сопротивление), отличившемуся при немцах в Комитете по еврейским делам, выйти из тюрьмы до суда. В 1948 году его, спохватившись, приговорили к смерти, но Бувье уже укрылся в Бразилии.
Наконец, кузеном Миттерана был журналист Жан Андре «Асмодей» Фоше, с шестнадцати лет — член фашистской партии Дорио, вишистский пропагандист, в 1946 году заочно приговоренной к смерти. Расстрела Фоше, три года скрывавшийся в подполье, избежал. В 1960-х годах он ухитрялся одновременно поддерживать OAS (впрочем, фанатики французского Алжира подозревали его в работе на спецслужбы), Миттерана на президентских выборах, а также возглавлять чуть ли не все французское масонство и — одновременно — «Ассоциацию друзей Эдуарда Дрюмона», отца французского антисемитизма.
Вокруг Миттерана-президента тоже буквально кишели кагуляры и их отпрыски. Так, его пресс-атташе и начальником секретариата работал Юбер Ведрин, будущий министр иностранных дел, сын кагуляра Жана Ведрина, в 1947 году заведовавшего кабинетом Миттерана-минист-ра. Да что говорить, если Франсуа де Гросувр (18), правая рука Миттерана, считается тем самым фантазером, который обрядил кагуляров в колпаки. Но, когда выведенные из себя лицемерной левизной Миттерана правые депутаты Франсуа д’Обер, Ален Мадлен и Жак Тубон подняли тему его опасных связей, левое большинство в феврале 1984 года объявило их демарш аморальным и на месяц лишило неприкосновенности.
В конце 1930-х кагуляры собирались в офисе «Л’Оре-аль» Эжена Шуллера. Там же многие из них встретились после войны. Самого Шуллера спасли от репрессий показания Миттерана и еще одного друга его юности — Андре Бетанкура. Бетанкур, начав войну как истовый нацистский пропагандист-юдофоб, закончил ее в несколько сомнительном ореоле борца Сопротивления. Очевидно, его благоденствию способствовало то, что в Швейцарии, куда в 1943 году его послали ариезировать — очищать от евреев — компанию «Нестле», он был завербован американской разведкой.
Шуллер отблагодарил тех, кто свидетельствовал в его пользу. Миттеран стал директором издательства «Рон пу-эн» и редактором дамского журнала «Вотре ботэ», принадлежащих Шуллеру, а также шефом его предвыборного штаба. Бетанкур — директором группы косметики «Л’Ореаль». Женившись на дочери Шуллера, он вырос до вице-президента компании, сенатора, а затем и министра. В 1986 году Миттеран подумывал поставить его во главе правительства, но это было бы уже слишком. Бетанкур взял в «Л’Ореаль» многих кагуляров, включая Жака Корреза, свидетеля гибели Делонкля, женившегося на его вдове, эсэсовца, дважды получившего по десять лет тюрьмы, но не отбывшего их.
Недавно имя Лилиан Бетанкур, богатейшей женщины и обладательницы третьего по величине состояния Франции, оказалось у всех на слуху в связи со скандалом похабного свойства. С ней судилась родная дочь из-за того, что мама одолжила миллиард евро некому жиголо. Так вот, Лилиан — дочь Шуллера и вдова Бетанкура. А значит, в ее состоянии есть чуточка общака «Кагуля».
А что же жертвы, принесенные во имя преуспевания Миттерана и Бетанкуров?
Теперь известно, почему погибла Летиция Туро. Вдова рабочего любила танцы и свидания в грязных отелях, но не была, как решили газетчики, проституткой. Не была она и итальянской шпионкой, хотя два ее одновременных любовника-офицера служили в стратегических точках — на линии Мажино и в порту Тулона. Нет, кладовщица свечного заводика Летиция, начав, как полагают, с мелкого доносительства на сослуживцев, работала на частное сыскное агентство, затем на полицию. Среди ее любовников оказался Жеанте, друг Миттерана. Заподозрив Летицию, известную им как «Иоланду», кагуляры подстроили классическую ловушку — слили ложную информацию о партии оружия. Пустую «машину с оружием», о которой донесла девушка, задержали на швейцарской границе.
Дальше на сцену вышел Убийца. Вжик!..
Ее дело имело странное продолжение. В июне 1962 года полиция получила анонимное признание «уроженца Перпиньяна», учившегося в 1930-х в Париже на врача.
Он якобы убил Летицию из ревности: вертихвостка, встреченная на танцульках, отвергла его руку и сердце.
Но на письмо полиция особого внимания не обратила.
Ну а наш бедный Дмитрий Сергеевич, его-то за что? Разобраться в этом было недосуг ни довоенному, ни послевоенному следствию, увенчавшемуся в октябре
1948 года процессом выживших и попавшихся кагуляров второго ряда. О них просто забыли. Но есть одна версия, кажущаяся правдоподобной в силу своей абсурдности: Навашина убили ни за что.
В конце 1936 года лидеры «Кагуля» встречались с маршалом и академиком Луи Феликсом Мари Франсуа Франше д’Эспере, героем Марны. В свои восемьдесят он еще не наелся человечинки и, впечатывая трость в пол, восклицал: «За Францию!» Не доверяя штафиркам, потребовал, чтоб они доказали свой боевой дух кровопролитием. Вряд ли маршал был знаком с историей нечаевской организации, но нечаевщиной от его требования повязать соратников кровью так и разит. Слежка за «красными» была коньком Мартена: имя жертвы в подарок кровожадному маразматику вытянули наугад из его картотеки. Жребий выпал Навашину.
P. S. «Кагулю» посвящены кинолента «Тени над Нотр-Дам» (ГДР, 1966) Курта Юнг-Альзена и телефильм Марселя Бдюваля «Семья! На-пра-во!» (2009). Эксцентричной бандой кагуляров в «Бархатном сезоне» (СССР, 1978) Владимира Павловича верховодит герой Альгимантаса Масюлиса. Убийство братьев Роселли навеяло знаменитую сцену убийства в «Конформисте» (1970) Бернардо Бертолуччи: Альберто Моравиа, по роману которого поставлен фильм, был их кузеном. Убийство также — весьма произвольно — показано в «Румбе» (1986) Роже Анена, кстати, свояка Миттерана. О гибели братьев снят игровой фильм «Убийство братьев Роселли» (1974) Сильвио Маестранци и документальные «Братья Роселли» (1959) Нело Ризи и «Дело Роселли (преступление режима)» (2007) Стеллы Савинио. Существует также документальный фильм Вильяма Кареля «„Кагуль“, расследование крайне-правого заговора» (1996).
Несимпатичное прошлое Миттерана ворошили Серж Моати в телефильме «Миттеран в Виши» (2008) (Миттеран — Матье Биссон, Жеанте — Филипп Жеанку, Жан Ведрин — Алексис Лоре) и Робер Гедигян в «Прогуливающемся по Марсову полю» (2005) (Миттеран — Мишель Буке).
Когда переписывают историю, меняют названия улиц, но вот перенумеровать дом пытались лишь однажды. С улицы Лористон, 93, недавно съехала Франко-арабская торговая палата, обидевшаяся на то, что мэрия отнеслась к ее требованию сменить номер дома на 91-бис с вежливым терпением психиатра.
Во время оккупации этот дом, по воспоминаниям кинокритика-нациста Люсьена Ребате, выглядел так: «Едва войдя, погружаешься в гангстерский фильм. Повсюду типы с жуткими рожами, готовые фигуранты для „Лица со шрамом“, охраняют коридор, закинув ноги на столы в анфиладах комнат, многие — без пиджаков, вот с текущими пушками на бедрах».
Протокольными были у них и рожи, и прошлое, и будущее. Да и настоящее тоже, несмотря на имевшееся у каждого удостоверение немецкой полиции. Но, во-первых, это были хоть и настоящие, но документы прикрытия. Во-вторых, на всех подлинных удостоверений не хватало, и приходилось самим печатать дополнительные тиражи. В-третьих, как с такой ксивой, да не пойти на дело.
Короче говоря, четырехэтажный особняк, конфискованный у бежавшего в США Иосифа Вейнберга, занимала контора, известная — несмотря на то, что из-под крыла абвера она перейдет в ведение гестапо лишь в середине войны, — как французское гестапо.
Собственно говоря, настоящее, немецкое гестапо в Париже было одно — на авеню Фош. Французских же, полулегальных формирований, которые для простоты тоже называли гестапо — не менее семи. Лучшие люди «корсиканского гестапо» с бульвара Фландрен полегли в вендетте с улицей Лористон. Над «грузинским гестапо» на авеню Ваграм, 52, чуть ли ни реял триколор с двуглавым орлом, и заправлял им действительно грузин Анри Одичария, а в подручных у него ходили перс Обершмуклер, бразилец Гама и русский Кащенко. Шеф «гестапо из Нейи» Фредерик Мартен сменил фамилию на Рюди де Мерод и именовал себя князем. А еще в одном гестапо загубил сотни жизней опаснейший агент Ги де Маршере, утонченный пианист, полиглот и белоэмигрант. На суде он объяснит, что был одержим дьяволом — такое древнее проклятие лежит на роде Маршере.
Но в легенду вошло гестапо на Лористон. Его шеф Анри Лафон не был одержим дьяволом, а просто наряжался им на костюмированных балах.
Одни говорят, что улица четыре года не могла уснуть из-за нечеловеческих криков истязаемых патриотов. Другие — что пытали по другим адресам, благо гестаповцы реквизировали еще несколько домов, включая бывшее посольство США, а кричали от восторга девушки на еженощных оргиях. Третьи — что в доме не было места ни для пыток, ни для оргий: только скучные кабинеты.
Легенда же гласит, что там вырывали ногти, пели — не кто-нибудь, а Тино Росси, Морис Шевалье, — отрезали головы, пировали, курили опиум, кололись и совокуплялись одновременно и непрерывно. И «месье Анри» еженощно объезжал бары и бордели на белом «бентли» с чернокожим шофером. И весь Париж знал, что сказочных размеров алый букет на заднем сиденье предназначен для звезды кабаре «Бель-ами» Кармен Пальмы, которую, хотя она немецкая еврейка, никто не тронет, потому что она великая любовь «месье Анри». И весь Париж был готов отдать последнее за номер его телефона, потому что он мог все, даже вытащить человека из эшелона на полпути в Освенцим, и охотно вытаскивал, и порой не брал денег, потому что не знал, что делать с деньгами, которые у него уже есть.
И даже Лаваль, премьер Виши, раздобыл заветный телефончик, потому что даже ему помочь мог только Лафон. И серийный убийца, доктор Петио (38), напевая, утрамбовывал в домашний крематорий тех, кто скрысятничал у «месье Анри» тонну-другую золота. И миллиардеры, короли черного рынка, били с «месье Анри» по рукам и открывали шампанское за удачный гешефт, и его не смущало, что они путают французский с идишем и зовут их Мендель Школьников или Жозеф Жоановичи (42). И немецкие патрули удалялись на цыпочках, когда повздорившие «типы» выхватывали на людях свои пушки. И даже, когда те, обнаглев, обнесли склад продуктовых карточек, постреляв солдат вермахта, немецкие власти лишь попросили, чтоб они так больше не делали.
Легенду о французском гестапо не отличить от его подлинной истории. Реальность оккупированного Парижа уже ирреальна. Французское гестапо ирреально вдвойне.
Представьте себе такую картину. «Месье Анри» растолковывает хозяину ресторана, что затовариваться на черном рынке и работать во время комендантского часа запрещено. Но, если очень хочется, надо делиться. А то, не ровен час, в подсобке найдут английского парашютиста, а в зале — стволы, гранаты и коммунистические прокламации. Хозяин, оценив шутку, смеется. Лафон, пожав плечами, удаляется, чтобы через пару дней вернуться вдесятером: стволы наперевес, «Немецкая полиция!», пинками опрокинутые столики.
И тут же из подсобки выбегает, подняв руки и бормоча по-английски — «Сдаюсь, сдаюсь», — человек в форме королевских ВВС. чуть ли не с парашютом за спиной. Гестаповцы вытаскивают из-под столиков листовки и гранаты, хозяину уже сломали нос и ставят беднягу к стенке.
Но тут один головорез прячет пистолет и, почтительно кланяясь, просит автограф у актера-кумира, Жана Маре или Рэмю. А тот узнает в бандите легендарного футболиста Александра Виллаплана. И всем сразу становится хорошо. За исключением тех, кого походя — по подозрению, за косой взгляд, из коммерческого интереса или по старой памяти — уже увезли в никуда и навсегда на черном «ситроене».
Даже если эта история — вымысел очевидца, каждая деталь абсолютно достоверна. Включая то, что Лафон на всякий случай «приватизировал» сбитых летчиков, пойманных его людьми.
Да что там летчики. Когда в засаду угодила подпольщица Женевьева де Голль, племянница генерала, на Лористон долго думали, куда бы припрятать такую надежную валюту, как она, на которую, в случае чего, можно обменять собственную жизнь. Разум все же взял верх, ее отдали немцам.
Какое ж это гестапо?! Это же банда, банда, банда!