— Канаешь, щенок… Теперь будешь знать, как лазить по чужим горшкам!
К обеду вернулась мать. Она сразу же почуяла неладное.
— Валерка где?
— Спит твой Валерка. Я малость поколотил его в назидание, чтобы по карманам не лазил… Табак высыпал, молоко разлил, да и картошку выбросил…
— Ну и что?
— Кочергою отходил…
Она вошла в спальню. Валерка лежал на полу и тяжело дышал.
— Сынок, тебе больно?
— Мамка, я пить хочу. И мне холодно. Голова болит.
Она подняла малыша и положила на кровать. Пыталась накормить его, но он ничего не брал в рот. А только тихонечко скулил.
— Мамка, мамка, так голова болит… И спина ноет. И зачем он меня так? Я ведь извинился. Скажи, чтобы больше не бил… Скажи, я так его боюсь.
Она подошла к Парахневичу.
— Может, скорую вызвать? Уж очень плох Валерка.
— Никаких «скорых». Я — за доктора. Ему бы кулачком да по темечку.
— Прибил ты его…
— Прибил?.. Так и добить могу.
Валерка лежал на кровати и тяжело дышал. А ночью он вдруг захрипел. Подошел к кровати Парахневич:
— Храпишь, щенок? У-у-у, ублюдок… Я тебе сейчас помогу… И два раза ударил в грудь. Малыш замолчал.
— Вот так-то будет лучше и для тебя и для нас.
Эти два удара оказались роковыми. Поутру Парахневич подошел к кровати, где уже лежало бездыханное тело Валерки. Разбудил Грибовскую:
— Поднимайся, сука… Этот, твой, сканал… Надо срочно из дому убрать.
Она поднялась и с ужасом поглядела на сына.
— Пикнешь — убью и тебя. А теперь одевайся. Я знаю надежное место, где можно закопать труп.
Он одел Валерку и вынес его из дома. Старая Парахневичи-ха поинтересовалась:
— Куда в такую рань?
Ответила Грибовская:
— Валерка заболел, в город повезем…
— Так он же еще шустрил вчера…
— Шустрил и заболел…
Парахневич достал велосипед, привязал к раме лопату и усадил на багажник мертвое тело малыша: "Пусть думают, что он живой".
Отошли от деревни километров пять.
— Стой на шухере… Ежели что — дай знать.
Земля поддавалась легко. Он копал яму быстро и зло. Она стояла и наблюдала. О чем думала? Ей было все равно.
— Все, бери велосипед — и ни гугу. Скажешь, что малыша отвезла в детский дом.
Она молчаливо согласилась.
Около года скрывали они убийство Валерия. Знакомым, близким говорили том, что Валерка у сестры, в Бобруйске, а иным — малыш в детском доме, в Могилеве…
Мучила ли их совесть? Нет. Они проживали вместе и ни о чем не думали. Пьянствовали.
Суд приговорил Парахневича к 10 годам лишения свободы. Она получила год лишения свободы за укрытие содеянного.
("Частный детектив", 1995, N 15)
Ранним утром на одной и центральных улиц Алма-Аты было найдено тело 16-летней девчонки. По пояс раздетая, в потертых джинсах… Экспертиза установила: ее задушили и выбросили на ходу из машины. Так началась эта история, связанная с надругательством над умственно отсталыми детьми.
В глубине одного из окраинных алма-атинских микрорайонов неприметно расположилась школа-интернат, унылое здание с ободранной штукатуркой на стенах, запахом неуюта и бедности за разбитыми, зафанеренными окошками. Здесь тем не менее живут дети, это их дом. Они и здесь бегают, шалят и смеются. И еще потому, наверное, так шумно здесь, что живут в интернате не просто дети, а дети-олигофрены.
У олигофрении есть характерные признаки. Это склонность к бродяжничеству, повышенная психическая и половая возбудимость. Умственная недоразвитость вовсе не означает физическую неполноценность, и, начиная с 13 лет, эти полуподростки с мышлением малышей доставляют особенные хлопоты своим воспитателям.
Исчезновение Нины заметили сразу, наверное, потому, что она была из числа "относительно благополучных". Сотрудники Алатауского РОВД Алма-Аты нашли ее и вернули в интернат. Ее местонахождение указала воспитанница этого же интерната Шолпан. Она же рассказала все то, от чего бывалым сыщикам стало не по себе:
— Нас привезли в кафе, там было много мужчин, нам велели танцевать. Мы разделись и танцевали. Все смеялись. Потом мне дали "сникерс"…
Шолпан — очень хорошенькая внешне девочка, веселая по натуре. Ей нравится быть в центре внимания. Ей неведомо чувство стыда и cтpaxa. Она рассказывает, не таясь, что и как делают с ней мужчины. При этом Шолпан абсолютно свободна в выражениях. Упоминает и о сутенерше, которая покупает девчонкам из интерната красивые вещи, белье, а затем отправляет к клиентам. Три часа «работы» — 100 тенге (около 5 долларов по нынешнему курсу). Но деньги девочкам не дают. Дают или конфетку, или губную помаду.
Валя, 16 лет:
— Да он меня прямо на улице — повернул спиной и наклонил. Потом отошел, подошел к другой…
Она неряшлива, прихрамывает от рождения на одну ногу. От нее разит табаком и потом.
— А у мужика, который посадил в машину, я спросила: «того», мол, делать не будешь? Нет, говорит. А сам сразу набросился. Я заплакала, а он стал душить меня…