Я лежу без сна всю ночь, сдерживая зудящие позывы встать, проверить детей, спуститься вниз – в общем, провести все свои новые ночные ритуалы, которые теперь больше напоминают обсессивно-компульсивное расстройство, чем привычку. Я не могу так рисковать. В нашей постели и так слишком напряженно. Роберт повернулся ко мне спиной, но я знаю, что сегодня я не одинока в тщетном стремлении ко сну.
Динь-дон! Ведьма мертва.
Кажется, вместе с этим знанием должно было прийти облегчение. Дверь в мое детство окончательно закрылась. Свобода! Тем не менее я ее не ощущаю. Пока нет. Слова Фиби эхом отдаются у меня в голове.
Что произошло, Эмма?
После этих ее слов я повесила трубку, и все то время, пока Роберт купал Уилла и укладывал его спать, мерила кухню шагами. Потом, когда Роберт спросил меня, что сказала Фиби, я ответила, что не смогла до нее дозвониться. А потом я, эмоционально выпотрошенная, очень долго принимала ванну сама.
Потолок надо мной – настоящая шершавая вселенная. На что намекала Фиби? Это что, кружок по обвинениям? Я обвиняю ее в том, что она забила голову моего сына кошмарными картинками нашего прошлого, а она в ответ обвиняет меня в чем-то гораздо худшем? Часы бегут. Я размышляю о безумии. О том, что я проснулась ровно в 1.13 – точное время, когда моя мать решила размозжить себе голову о зеркало, и с тех пор не могу спать. Это все просто совпадения. Это должны быть совпадения.
Пока Роберт балансирует на грани сна и бодрствования, я как минимум дюжину раз открываю рот, чтобы заговорить с ним, но слова не складываются. Я не могу рассказать Роберту о ней. Не сейчас. После всего, что было сегодня. Так что я лежу в молчании, отчаянно желая выбраться из постели и отправиться бродить по дому, пока чернота не сменится полночной синевой, а потом сероватым полусветом, и я, наконец, смогу урвать хоть час сна для себя.