Покинув офис, от злости и унижения я некоторое время просто бесцельно катаюсь по городу. В моей голове роится туча доводов, я не могу выкинуть оттуда полицию и рисунки Уилла. Только свернув на эту улицу, я наконец соображаю, куда направляюсь. Я еду к дому Кэролайн.
Я разглядываю ее входную дверь. Меня тянет подойти и постучать, узнать, чем она занимается, побыть в ее обществе. Сейчас, когда я так близко, это желание больше напоминает нестерпимый зуд. Оно напоминает мне мои ночные ритуалы. Нечто компульсивное. Я ведь отправила ей сообщение, но совершенно не помню, как и когда сделала это.
Почему мне так важно с ней подружиться? Мне никогда не нужна была куча друзей, но тогда, за обедом, я что-то почувствовала. Словно мы с ней – родственные души. Словно между нами есть какая-то связь. Словно вспыхнула искра. Теперь, оказавшись здесь, я понимаю, что желание видеть ее сидело у меня на подкорке все это время, даже несмотря на события прошлой ночи.
Уже почти дотянувшись вспотевшей ладонью до дверцы авто, я останавливаюсь. Не могу же я без предупреждения появиться у нее на пороге. Это так странно. Она еще решит, что я ее преследую. После того, как я практически силой затащила Кэролайн на обед, она может подумать, что здесь есть сексуальный подтекст. Может, даже сочтет меня сумасшедшей.
Вот какая мысль меня останавливает. Я не сумасшедшая. Однако в следующий миг дверь ее дома открывается, и я с бешено колотящимся сердцем в панике ныряю вниз, вжимаясь в сиденье. Приподняв голову лишь настолько, чтобы иметь возможность хоть что-то разглядеть, я успеваю увидеть, как Кэролайн с тугим пучком на затылке, одетая в униформу, садится к себе в машину.
К счастью, в мою сторону она не смотрит. Дождавшись, пока она отъедет, я выпрямляюсь. Что я творю? Это усталость и травма, вот и все. Просто хотелось увидеть дружеское лицо.
Убивая время, я проверяю почту в телефоне. Я убеждаю себя, что делаю это, потому что я – профессионал, но на самом деле я просто даю ей фору. Я боюсь последовать за ней – это будет означать, что я и впрямь безумна.
Несколько минут спустя я уже смеюсь над тем, что спряталась в машине, вместо того, чтобы выйти и поздороваться. Ощущения, что я что-то делаю не так, уже нет, но и желания поехать домой у меня не возникает, поэтому я решаю найти местечко, чтобы перекантоваться и пообедать. Собравшись было позвонить доктору Моррис, чтобы рассказать ей, что я все еще не могу спать, я затем отказываюсь от этой идеи. О, так полиция считает, вы убили свою мать? Неудивительно, что таблетки не работают.
Вернувшись в центр города, я паркуюсь рядом с модным хипповым заведением – никого из своих коллег я здесь точно не встречу. Оно расположено неподалеку от колледжа, и я примерно на пятнадцать лет старше, чем кто-либо из персонала, не говоря уж о клиентуре, однако женщина за стойкой вполне дружелюбно настроена. Должно быть, это одно из тех местечек, где можно заказать кофе и цедить его целый час, не вызывая презрительных взглядов и не рискуя быть выставленным за дверь.
Я занимаю угловой столик возле окна, ожидая, когда принесут мой капучино из соевого молока и кусок органического морковного торта. Я совсем не голодна, но для того, чтобы со всем разобраться, нужны силы. В животе упрямо урчит, и я каждые несколько секунд проверяю, не пропустила ли звонок из полиции, которая спешит сообщить мне, что смывы оказались в полном порядке и смерть моей матери была вызвана исключительно последствиями повреждения головного мозга. Однако меня каждый раз ждет разочарование.
Проходит час. Я вяло ковыряю торт, а кофе остыл. Я не могу расслабиться. Бессонница заставляет меня подвергать сомнению буквально все, даже собственную невиновность. В голове все время туман. У меня провалы в памяти, и мне это известно.
Я уснула на работе. Если я смотрю на что-то слишком долго, то словно проваливаюсь в какое-то непонятное состояние между сном и явью, отключаюсь. Могло ли случиться так, что я отключилась и забыла об этом? Но я бы уж точно помнила, если бы сделала это? Да и зачем мне убивать ее? Я даже ее не знала. Потому что ты ненавидела ее. Потому что ты боишься, что станешь так же безумна, как она? Потому что не желаешь терпеть ее числа в своей голове.
Телефон все так же молчит. Роберт не звонит, полиция не звонит, то же с работой. Уткнувшись в свои записи по бракоразводному процессу Маршаллов – мне нужно ознакомиться с результатом медиации, внезапно я краем глаза замечаю за окном знакомый красный жакет. Я озадаченно сдвигаю брови. Девушка в красном жакете занимает место на уличной веранде бара в стиле «городской шик» напротив и зажигает сигарету.
Эта девушка – Хлоя.
Я наблюдаю, как моя дочь глубоко затягивается, а затем выдыхает дым. Когда, черт побери, она начала курить? Мне казалось, что весь смысл этого вейпа, который она повсюду таскает с собой в качестве модного аксессуара, состоит в том, что она не станет курить по-настоящему. Ведь для нее сигареты – прошлый век.
Кроме того, я уверена, что из дома Хлоя выходила в другой одежде. Она выглядит утонченно. Старше. Что она делает? Мне известно, что расписание в колледже сейчас довольно комфортное, вместо лекций – повторение пройденного, но тем не менее я уверена, что в данный момент Хлоя должна быть на учебе. Она что, прогуливает, чтобы встречаться с парнем?
Я отодвигаюсь от окна, чтобы она не смогла меня заметить. Я не начинаю привлекать к себе внимание, размахивая руками, не выбегаю на улицу и не окликаю ее потому, что все материнские инстинкты в моем теле кричат: на моих глазах происходит нечто тайное. Нечто настолько секретное, что моя дочь скорее руку даст на отсечение, чем поделится этим со мной. Она нервно вглядывается в экран своего мобильника. Нервно или возбужденно? Возможно – и то, и другое.
И вот наконец появляется тот, кого она, очевидно, и поджидала. Затушив сигарету, Хлоя встает, и, взявшись за руки, эти двое направляются в бар. Мой желудок делает сальто, а потом, по мере того, как я осознаю истину, наливается свинцом.
Черт побери, Хлоя. Это просто адский ад.
Я заказываю еще кофе и медленно его пью, жалея, что у меня и в самом деле нет такой подруги, как Кэролайн, которой можно было бы позвонить. Ощущение песка под веками и колотящееся сердце напоминают мне, что адреналиновый всплеск только маскирует эту долбаную усталость, но сейчас сна у меня ни в одном глазу. Заставив себя дождаться, пока Хлоя выйдет из бара и скроется в направлении колледжа, я отправляю ей сообщение:
«Привет, Хло. Я сегодня заканчиваю раньше. Не садись на автобус, я за тобой заеду. Будет время поболтать, пока едем домой. Увидимся в полтретьего. Люблю, мама».
И начинаю ждать.
– Я же говорила, тебе не стоило беспокоиться. – Хлоя кидает сумку на заднее сиденье, в последний раз затягивается своим вейпом – никаких сигарет перед матерью – и, бросив вейп в дверной карман, забирается в машину, не выпуская из рук мобильника.
– Знаю, что не стоило, – отвечаю я, трогаясь с места. – Но мне хотелось. У нас как будто больше не бывает времени для самих себя.
Хлоя передергивает плечами:
– Потому что ты вечно на работе.
– А тебя вечно нет дома. Но это нормально. Потому что это и есть жизнь. – Я не желаю провоцировать конфронтацию там, где ее можно избежать. Она моя дочь, я люблю ее, и мой гнев направлен не на нее. Она снова в джинсах, волосы собраны в конский хвост, а макияж никуда не делся, но стал сдержаннее. Сколько усилий ей понадобилось, чтобы провернуть это обратное превращение из восхитительной молодой женщины в подростка! – Иногда мне хочется послушать, как у тебя дела, немного более подробно, чем бывает, когда мы случайно столкнемся на лестнице и перебросимся парой фраз.
Хлоя бросает на меня косой насмешливый взгляд:
– Уверена, что пятнадцатиминутная поездка на машине обеспечит нам поистине глубокую и содержательную беседу. – Она вся ощетинилась, но я только широко улыбаюсь в ответ:
– Проедемся по живописным местам. По пригородам. Мы же с тобой знаем, что значит хорошо проводить время, так?
Хлоя не смеется над моей хромой шуткой. Пока я пробиваюсь в плотном потоке, размышляя, как бы получше начать разговор, мы обе храним молчание. Все заготовленные в кафе вступительные слова уже вылетели у меня из головы. Оказывается, у меня очень мало опыта в ведении сложных разговоров с дочерью. В общем и целом, она действительно чудесный ребенок. Но это… Вероятно, все лучшее Хлоя приберегала на потом.
– Что с тобой происходит, мам? – Хлоя первой прерывает молчание. – В чем тебя подозревает полиция?
– Я ничего не сделала. Это ошибка.
– Я спрашивала не об этом. Я хочу знать, в чем тебя подозревают. Тетушка Фиби была очень расстроена. А папа вел себя странно.
– Я не хочу это обсуждать. Я тебе уже сказала – тебе не о чем беспокоиться.
Нужно как-то повернуть этот допрос в другом направлении.
– Я слышу, как ты ходишь по ночам, – продолжает Хлоя. – Спускаешься вниз. Я не всегда сплю. Я слышала разговор Фиби с папой. Что-то о твоем сорокалетии. – Хлоя бросает взгляд в окно. – Я хочу сказать… Господи, мама, если ты поэтому так странно себя ведешь – это всего лишь цифры. Не о чем так переживать. Ты, наоборот, должна чувствовать прилив сил. Я вот жду не дождусь, чтобы стать старше.
Мне становится смешно оттого, что она считает тщеславие причиной моего эксцентричного поведения.
– Спасибо, Хлоя. Я это учту. Если уж зашла речь о моем дне рождения, что там планируется за вечеринка?
– Вечеринка отменена. Так сказал папа. После этого происшествия с Беном. И всего прочего, что с тобой происходит.
– Я справлюсь, если там будет только наша компания. Папины друзья из школы – совсем не плохие люди. Они же тебе тоже по душе, да?
– Нормальные вроде, – опустив взгляд, пожимает она плечами, продолжая вертеть в руках свой телефон. – Но вечеринки все равно не будет. Папа и Фиби считают… – Замявшись, Хлоя явно жалеет о том, что брякнула лишнее.
– Папа и Фиби считают что? – Я выпрямляю спину. Роберт и Фиби. С каких пор они снова стали сближаться?
Хлоя пожимает плечами.
– Что у тебя что-то вроде паранойи. Из-за твоей матери. Так, по крайней мере, папа сказал.
Давая выход гневу, я немного утапливаю акселератор. Он ведь сказал мне, что постарается убедить Хлою, что волноваться не о чем, а сделал ровно наоборот.
– Как выясняется, у твоего отца есть собственные секреты, – замечаю я. – Этот бар, к примеру. Думаю, у него начался кризис среднего возраста. – Мой тон становится суровым. – Ну, или это моя паранойя.
Солнечные лучи бликуют на ветровом стекле, и я еще прибавляю скорость. Паранойя. Да как он смеет? И как он смеет обсуждать меня с Фиби в подобном тоне? Почему бы им не обсудить это со мной?
– Скажи-ка мне, Хлоя, – начинаю я как бы между делом. – Это паранойя заставляет меня думать, что ты спишь с мужем Мишель, или все-таки тот факт, что я сегодня видела вас вместе? – Глаза Хлои округляются, а челюсть натурально отпадает. Я крепко держу руль. – Даже не думай это отрицать. Я не идиотка. А вот как ты можешь быть такой идиоткой? Как же все твои разговоры о феминизме? О женской солидарности?
Хлоя ничего не говорит, но лицо у нее очень сердитое.
– Джулиан на двадцать лет старше тебя, – продолжаю я. – Ты же у них нянькой работала. Господи боже, Хлоя, да ты же ходячее сексуальное клише. Это отвратительно.
– Это не отвратительно! Отвратительно то, как ты об этом говоришь! – Шея Хлои покрывается розовыми пятнами. Она дерзко смотрит мне в глаза. – Я не собираюсь ничего отрицать. Через несколько месяцев мне исполнится восемнадцать. Я не ребенок. Я взрослая женщина, и я его люблю. – Хлоя отворачивается к окну и принимается смотреть на извивающуюся дорогу. – Притормози или вообще остановись. Ты слишком быстро едешь.
– Любишь? Ты только думаешь, что любишь его. – Позади меня едет машина, и остановиться я не могу, да и слова Хлои я едва разбираю. Ярость доводит меня до белого каления. Паранойя. Мой муж, который вроде как должен меня любить и поддерживать, считает, что у меня паранойя. Как Хлоя могла добавить еще и это ко всему, что происходит у нас в семье? – Ты не знаешь, что такое любовь. Это не любовь – это глупая ошибка. Он использует тебя. Ты льстишь его престарелому эго.
– Ему тридцать шесть, он не настолько стар.
Настолько стар. Эта реплика только доказывает, какая она еще юная. Я бросаю взгляд на дочь.
– Мишель в курсе. Не знает только, кто. Она приходила ко мне, справлялась, с чем останется в случае развода. Она знает, что что-то происходит. Господь Всемогущий, она ведь решила, что это я!
– Ты? – Хлоя издает неприятный смешок, словно это предположение – самое нелепое на свете, словно сама мысль о том, что некто может возжелать меня трахнуть, в высшей степени смехотворна. – Да он бы и близко к тебе не подошел.
Это укол ревности, я понимаю и прекрасно помню всю энергию всепоглощающей юношеской любви. Однажды и у нас с Робертом было так. Если он слишком долго смеялся над чем-то вместе с Фиби или что-то другое напоминало мне, что в ту первую ночь Роберт пришел с ней, я места себе не находила от ревности. Мы с Фиби – запутанный клубок старых обид, ревности и любви. Паранойя.
– Прекрасно, потому что если бы он это сделал, возвращаться к себе домой ему пришлось бы поджав хвост. – Меня поражает внезапная догадка. – Он хочет взять твоего отца в долю в этом баре. Не твоя ли это была идея?
Хлоя вновь презрительно передергивает плечами.
– Я знаю, что папа сыт по горло тем, что застрял дома. Я решила, что ему это пойдет на пользу. И Джулсу он нравится, и…
– А ты подумала о том, как отреагирует твой отец, узнав о вас? – Джулс? Никогда не слышала, чтобы Мишель так сокращала его имя. – Твой отец собирается вложить все твои деньги на учебу в этот идиотский бар. Деньги, которые я с большим трудом зарабатывала, чтобы отложить для тебя. Когда все это выплыло бы наружу, что бы тогда случилось? Боже, зачем я только вас заметила! Теперь придется с этим разбираться.
– Я рада, что ты теперь в курсе. – Хлоя сверкает глазами. – Он любит меня. Он собирается уйти от нее, и тогда мы станем жить вместе. Он ждет только окончания моих экзаменов.
Теперь настает моя очередь смеяться.
– Ну да, конечно. Я уверена, что Джулиан действует исключительно в твоих интересах, и он непременно оставит свой большой дом и чудесную семью ради того, чтобы поселиться в шалаше с одной эгоистичной семнадцатилетней особой, которая слишком глупа, чтобы увидеть, что он на самом деле из себя представляет. – Я вхожу в поворот на скорости, ощущая тягу мотора. – Он будет трахать тебя, пока не натешится вдоволь, а потом и думать о тебе забудет.
– Ненавижу тебя, – уставившись на свои ладони, произносит Хлоя тихо и холодно. Мое сердце пускается в галоп. Плохой коп – снова я. Роберт – никогда. Всегда только я.
– Я люблю тебя, Хлоя. Покончи с этим прямо сейчас, и я ничего не расскажу отцу. Никому не нужно об этом знать.
– Я тебя ненавижу, – громче повторяет она.
Искоса поглядев на нее, я вдруг вспоминаю ее двухлетней, бурлящей яростью, за миг до истерики – брови сведены так плотно, что кажется, будто над глазами – два капюшона, челюсти сжаты, губы – в ниточку.
– Это не так. Ты только думаешь, что ненавидишь.
Даже тон у меня сейчас такой же, как тогда, только Хлоя уже не малышка – она почти взрослая. Внезапно она набрасывается на меня.
– Нет, правда! Я правда ненавижу тебя! – рычит она, а потом дергается в сторону, тянется к дверной ручке. Что она собирается сделать? Выпрыгнуть из долбаной машины на ходу, лишь бы избавиться от меня?
– Хлоя, бога ради! – Я протягиваю руку и хватаю ее, судорожно оттаскивая назад.
– Пусти! – Оттолкнув меня, она вырывается, и мы принимаемся толкать друг друга. Я еще пытаюсь следить за дорогой.
– Что с тобой такое? – Она снова нападает, осыпая меня ударами. Машина виляет на ходу. Я резко отталкиваю ее, защищаясь, и она ударяется головой о пассажирское окно. – Хлоя, успокойся!
Впереди не видно ничего, кроме извивов сельской дороги. Бросив взгляд назад, я замечаю, что другой водитель отстал, явно обеспокоенный моей эксцентричной манерой вождения.
– Мама, берегись!
В салон врывается чудовищный рев клаксона. Сердце уходит в пятки, когда до меня доходит, что я свернула на дорогу с односторонним движением. Поняв, что прямо нам в лоб мчится грузовик, я в панике выкручиваю руль влево. Хлоя, зажмурив глаза, вжимается обратно в свое сиденье, отвернув в сторону голову и выставив вперед руки. Лишь теперь мне на глаза попадается ее вейп. Это за ним она тянулась, а вовсе не к ручке.
Кажется, мои ноги стучат по педалям. Машину раскручивает, и все, что теперь я вижу – стремительно приближающееся дерево. Теперь закрываю глаза и я.