Мы покидаем участок в восьмом часу, когда дневная жара уже сменяется приятным вечерним теплом. Проезжая по центру города, я замечаю, что уличные бары полны отдыхающих, наслаждающихся жизнью людей. Я чувствую укол зависти. Как чудесно быть таким беззаботным!
– Я бы все-таки предпочла оплатить твои услуги, – повторяю я, должно быть, уже в третий раз. Дарси ведет себя так, словно ему ничего не стоило вот так сорваться и он совершенно не был занят, но я знаю, что это не так.
– Все в порядке. Честно. Для чего еще нужны друзья? Если я когда-нибудь женюсь, а потом мне понадобится развестись, я приду и затребую с тебя долг.
– Идет. – Я признаю поражение.
– Как ты? – Дарси бросает на меня взгляд. – Я хочу сказать, выглядишь ты замечательно. Особенно для женщины, которая не спала, разбила машину, а потом была подвергнута допросу в полицейском участке.
– Я никогда не выглядела лучше, чем сейчас, – усмехаюсь я. Дарси, напротив, действительно выглядит прекрасно. Он не так уж сильно изменился с тех пор, как нам было по двадцать. Вероятно, он единственный из знакомых мне мужчин, про кого можно так сказать. У него нет «спасательного круга» на талии, а волосы так же густы, как в юности. Припорошившая их седина, как ни странно, только придает Дарси шарма. В сущности, выглядит он великолепно.
Я отворачиваюсь к окну. Забавно, как повернулась жизнь. Если бы я так рано не забеременела Хлоей, кто знает, как бы все могло сложиться. Мы с Робертом тогда постоянно друг к другу придирались. Я много училась и много времени проводила с Дарси. Мы, вне всяких сомнений, ощущали взаимное притяжение, и мысли из разряда «а почему бы и не…» мелькали у нас обоих. Один пьяный поцелуй – вот все, что у нас было, а потом я обнаружила, что беременна, и на этом все закончилось. Я никогда не рассказывала об этом Роберту. Не видела смысла. Они с Фиби тоже сблизились, много времени проводя вдвоем в квартире, пока я была на учебе. Помню, что задавалась вопросом, не было ли чего-то между ними. Я никогда не спрашивала. Чувствовала вину за то, что влюбилась в Дарси. А потом, когда мы приняли решение сохранить ребенка, наше с Робертом будущее было определено. В целом, я не жалела. Я любила Роберта. До сих пор люблю.
– Ну так что? – спрашивает Дарси. – Как твои дела? Помимо всего этого дерьма? Как семейная жизнь? Вы все еще до отвращения счастливы?
Как бы на это ответить?
– В основном – да, мне кажется, – отзываюсь я, весьма сдержанной похвалой унижая собственный брак. – Двадцать лет – большой срок, а мы – очень разные люди. Но не пойми меня неправильно, Роберт – замечательный. Я никогда не смогла бы сосредоточиться на своей карьере, если бы он не согласился взять на себя все домашние заботы, сначала с Хлоей, а потом и с Уиллом. Я ему за это очень обязана.
– Должно быть, его это тоже вполне устраивало. Я помню, ты рассказывала, как он с горем пополам ходил на лекции. Что он получил? Тройку? В те годы не нужно было прилагать много усилий, чтобы получить тройку. Тройка требовала лишь существенных усилий по уклонению от любой работы.
– Жестко! – Я не могу удержаться от смеха. – Но где-то и справедливо.
– Определенно справедливо. В том баре он работал за пиво и сигареты. Никто не мог понять, почему вы с ним сошлись.
– В самом деле?
– Ты была такой целеустремленной. Такой нацеленной на успех. А он просто… болтался.
– Это мне в нем и понравилось. Он был доволен собой. – Это в самом деле так. Роберт был таким нормальным – а я больше всего на свете желала нормальности. – Теперь он хочет открыть собственный бар. Наверное, это кризис среднего возраста.
Мы с Дарси покатываемся со смеху, и я чувствую себя предательницей. Но так приятно побыть с кем-то, кто протягивает мне руку помощи, вместо того, чтобы глядеть на меня как на умалишенную.
– Ну а ты? Как вышло, что ты до сих пор не женат? Я думала, девушки выстроятся в очередь, чтобы затащить тебя под венец.
– Что ж, несколько раз я оказывался на волосок от этого, но ты ведь знаешь, что такое адвокатура. Ненормированный график. А если я в деле – то я действительно в деле. Люблю этот ритм игры. С этим сложно соперничать.
– Я помню. Даже тогда мы все знали, что ты станешь номером один. Адвокат-суперзвезда.
– Как вышло, что нам стукнуло сорок, Крошка Спайс?
Вопрос Дарси вызывает у меня очередной приступ смеха. Мое старое прозвище. Эмма Бурнетт. Эмма Би. Крошка Спайс[15].
– Да уж. Сейчас, кажется, я больше похожа на Бабку Спайс.
– Для престарелой пташки ты еще хоть куда, – подмигивает он мне. – Я рад, что ты решила обратиться ко мне. Я был бы крайне раздосадован, если бы тебя судили за убийство, а весь куш сорвал кто-то другой. – Мне нравится, что саму мысль об этом Дарси находит смехотворной, и может над этим шутить, но улыбка у меня все равно выходит напряженная, и он это замечает. – Слушай, не бери в голову. Я знаю, что это не смешно. Просто иногда меня заносит.
– Нет-нет, так здорово, когда кто-то на твоей стороне.
Мы выезжаем за город. Глядя на мирный пейзаж за окном, я поясняю:
– Я не любила свою мать, это уж точно. Она пугала меня в детстве, и память об этом пугает меня взрослую. Но я не убивала ее. – Мысль, которая не давала мне покоя, наконец, облекается словами: – Почему ты так говорил о Фиби?
– Хотел указать на их лень. – Дарси поворачивается ко мне. – С этого места тебе придется мной руководить.
Я указываю на перекресток:
– Высади меня здесь. Свежий воздух пойдет мне на пользу, и мне нужно подвигаться, не то все тело онемеет.
– Уверена?
Я согласно киваю, и Дарси подъезжает к бордюру.
– Когда получу записи с парковки, я сообщу тебе. И – звони мне в любое время. – На мгновение замявшись, он продолжает: – Рад был снова тебя увидеть. В самом деле рад.
– Только в следующий раз, – говорю я, – давай пересечемся в баре, а не в полицейском участке. Заметано?
– Заметано, – соглашается Дарси, и тут в машине оживает система громкой связи, а на табло возникает имя – Вероника.
По его сконфуженному виду я делаю вывод, что это не деловой звонок, и внезапно с удивлением ощущаю, как у меня засосало под ложечкой. Само собой, у него кто-то есть. Сногсшибательная, стильная, интеллигентная тридцатилетняя женщина.
Выбираясь из машины, я чувствую себя донельзя глупо оттого, что на одну наносекунду позволила себе встрепенуться и возжаждать той жизни, какая у меня могла быть. Я закрываю дверь, машу на прощание рукой и, зафиксировав на лице улыбку, жду, пока он отъедет. Лишь после этого я позволяю себе ссутулиться и вместе со всеми своими синяками и ушибами отправляюсь домой.
Отсылка к имени участницы британской поп-группы «Spice Girls» Эммы Бантон, наиболее известной под псевдонимом «Baby Spice».