– Она вернулась, чтобы добраться до меня. Так и есть. Фиби всегда завидовала мне, с тех пор, как мы были маленькими.
– Может быть, присядешь? Пожалуйста, садись. Я только допишу сообщение, это по работе, – говорит Кэролайн.
Она была удивлена – или шокирована, вновь увидев на своем пороге меня, это было очевидно. Однако она меня впустила, и я, бормоча извинения за столь поспешное возвращение, внесла в дом пакет с рыбой в кляре, картофелем-фри и двумя бутылками вина.
– Не могу, меня трясет. – Я отпиваю очередной большой глоток вина. За неполные пять минут, что я здесь, я уже успела вылакать почти весь бокал, попутно рассказывая о том, что Фиби делала в Хартвелле. Кэролайн, разделавшись со своими делами, садится и аккуратно распаковывает контейнер с едой.
– Не могу поверить, что раньше этого не замечала, – наполняя заново свой бокал, говорю я больше для себя, чем для Кэролайн. – Она не навещала нашу мать ради какого-то там прощения. Как я могла на это купиться? Просто ей всегда удавалось внушить мне чувство вины, вот почему. С той самой ночи. Бог знает, что мама собиралась сделать со мной после того, как придушила бы Фиби, но моя сестра так и не простила мне, что это не меня мать попыталась убить первой, хотя именно я спасла Фиби жизнь. Уж по крайней мере если бы не я, мать бы не остановилась. Мне было пять. Я могла просто убежать, но я не стала. Я отправилась наверх за Фиби. Вряд ли она когда-то задумывалась над этим.
Я украдкой бросаю взгляд на Кэролайн, ожидая какой-то реакции.
– В таких вещах бывает трудно признаться, – наконец произносит она. – Возможно, она стыдилась своих чувств.
– Ты говоришь, как психиатр.
– Давай. Облегчи душу.
Можно подумать, меня придется уговаривать.
– Она стала завидовать мне, когда появилась хорошая семья, которая хотела забрать меня из детского дома. Потом они передумали, но это уже ничего не могло изменить. В том, что никто не хотел ее брать, не было моей вины. У нее были проблемы – Фиби была злой, угрюмой и к тому же – старше. Но я-то была ни при чем. Нас обеих помотало по приемным семьям, не только ее. Разница между нами заключается в том, что я всего добивалась тяжким трудом. Фиби же никогда не прилагала достаточных усилий. А потом случилась эта история с Робертом. То есть в тот момент она говорила, что ей это безразлично, даже смеялась.
Кэролайн смотрит на меня с любопытством:
– Что за история с Робертом?
– Звучит хуже, чем есть на самом деле. Фиби познакомилась с Робертом раньше, чем я. Они, конечно, были едва знакомы, но да, действительно, сначала он встречался с ней. Всего несколько раз, ничего серьезного.
Прекратив расхаживать по комнате, я отпиваю еще один большой глоток вина и прислоняюсь к столу.
– Я все никак не могла понять – почему сейчас? Почему именно сейчас она так внезапно появилась и хочет меня уязвить? А потом до меня дошло. Мы с Фиби обе всегда переживали, не повторится ли то, что случилось с нашей матерью, с одной из нас. Это у нас в крови, так говорила мама. Ее двоюродная бабушка окончила свои дни в психушке. Мама часто говорила, что я тоже сойду с ума, как она. Но что, если это Фиби свихнулась в свои сорок лет? Она тогда исчезла – уехала на какой-то ретрит, и с тех пор я едва ли виделась с ней. Что, если в это время у нее в голове вызревал план? Откуда мне знать, что это не она задушила нашу мать? В последний раз в тот день я видела ее выходящей из отделения в сопровождении медсестры. Фиби сказала, что ей нужно ненадолго сходить домой, но что, если она этого не сделала? Что, если она подождала, увидела, как я ухожу, а потом воспользовалась возможностью убить нашу мать собственными руками?
– Но Эмма… – уставившись на меня широко открытыми глазами, заговаривает Кэролайн, но я не могу остановиться.
– Ты не видишь? Таким образом она представила все так, будто я это сделала. Кроме того, есть еще все те вещи, которые она говорила маме в Хартвелле. Мне точно стоит сообщить об этом в полицию. Пусть знают, что у них есть еще один подозреваемый.
– Адвокат дъявола снова в деле, – обрывает меня Кэролайн. – Но у тебя из доказательств – только слова пациентки. Тебе известно хоть что-то о диагнозе Сандры? Не бывает ли у нее галлюцинаций, например?
– Не имею ни малейшего понятия. Но она была вполне… нормальна. С чего бы ей лгать?
– Галлюцинации – это не ложь. Она может верить в то, что на самом деле все это видела. А если ей нравилось общество твоей матери, она могла вроде как приревновать при появлении Фиби. Я не пытаюсь убедить тебя, что все было не так, как она сказала, просто пойми – она не самый надежный свидетель. Тебе лучше дождаться, пока твой друг Дарси раздобудет доказательства, что ты покинула больницу до того, как твоя мать умерла. Тогда ты сможешь во всем разобраться.
Понимая, что в словах Кэролайн есть смысл, я сдуваюсь, словно шарик.
– Я помню, как спрашивала, не думаешь ли ты, что это Фиби разрезала тебе шину, – продолжает она, – но убийство – это уже уровень посерьезнее, чем выплеск сестринской зависти.
– Что, если она хочет настроить против меня мою семью? Если она навредит им?
– А что, если нет? Это ведь самый очевидный ответ. – Кэролайн пережевывает ломтик картошки-фри. – Тебе нужно хорошенько выспаться. Ты не можешь сегодня больше ничего делать. Она не станет вредить твоей семье. Зачем ей это? Они ведь и ее семья. А ты идешь по очень скользкой дорожке, домысливая, на что Фиби может быть способна. Ты говорила, что уже оставила ей одно злое сообщение на автоответчике. Остановись на этом. – Видя, что я приканчиваю очередной бокал вина, Кэролайн интересуется: – Ты разве не за рулем?
– Возьму такси, – бормочу я в ответ. – Или пойду пешком. Или буду спать на пороге своего дома.
– Не глупи, – ненадолго замявшись, произносит Кэролайн. – Ты не в том состоянии, чтобы оставаться одной. Можешь сегодня переночевать здесь.
Это вынужденное предложение, я понимаю, но внезапно ощущаю успокоение. Провести ночь рядом с Кэролайн. В ее доме. Может быть, я даже смогу поспать.
– Спасибо, – отвечаю я, обескураженная тем, что угрожающие пролиться слезы подступают к уголкам глаз. – Утром я буду в порядке. Просто все это стало для меня шоком.
– Давай выпьем чаю, а потом я хотела бы лечь пораньше. Завтра я подменяю коллегу. Тебе, наверное, тоже нужно постараться уснуть.
После чаепития, во время которого я получила разочаровывающее сообщение от Дарси, где говорилось, что у него на руках пока ничего нет, я следую за Кэролайн наверх. В комнате для гостей я ожидаю, пока она примет душ, чтобы затем и самой воспользоваться отделанной плиткой ванной для инвалидов, где мне приходится чистить зубы пальцем – так во рту становится хотя бы немного посвежее. Когда я выхожу, Кэролайн ждет меня в коридоре.
– В задней комнате есть кое-какие книги, если захочешь почитать. Не обращай внимания на беспорядок. Я собиралась все это развезти по благотворительным магазинам, но знаешь ведь, как это бывает. Вечная нехватка времени. Там в основном криминальные романы и семейные саги Барбары Тэйлор Брэдфорд из восьмидесятых, зато есть из чего выбрать. Это книги моей мамы.
– Спасибо. Увидимся утром, – благодарю я. Когда Кэролайн уходит к себе, я чувствую, что из вежливости должна взять книжку, хотя и сомневаюсь, что чтение чем-то может мне помочь. Я и так уже повела себя достаточно странно.
Третья спальня расположена в другом конце коридора. Там прохладно – радиатор полностью отключен. На меня накатывает чувство стыда – самой мне давненько не приходилось волноваться о счетах за отопление. Комната вся заставлена коробками. Из одной торчат рамки для фото, в других – интерьерные картины и всякие безделушки – старые фарфоровые куклы и звери из дутого стекла, явно не во вкусе Кэролайн. Откровенно говоря, и не в моем тоже, но мне они почему-то кажутся уютными и согревающими сердце.
Как чудесно иметь мать, которую любишь ты и которая любит тебя. Иметь вот такие коробки, полные общих воспоминаний. Внезапно меня пронзает видение – как в больничной палате на моем запястье сомкнулись сухие холодные пальцы матери и как пугающе распахнулись ее глаза. Что она видела в тот момент? Она видела меня? Видела хоть что-то?
Поеживаясь, я подхожу к стопке книг, прислоненной к стене. Толстые, потрепанные книжки в мягких обложках, купленные в благотворительных лавках, в которые они, вне всяких сомнений, в скором времени вернутся. Несколько томиков Уилбура Смита, несколько – Ширли Конран, и куча детективов. Я достаю из стопки томик Иэна Рэнкина, потому что о нем, по крайней мере, слышала.
Потушив свет, я направляюсь в отведенную мне комнату. Проступающие из темноты тени и силуэты снова заставляют меня почувствовать себя пятилетней девочкой – изнутри этот дом так похож на дом моей матери, что на лестничной площадке я ускоряю шаг, радуясь, что вышла на относительно светлое место. Надеюсь, чтение поможет мне отключить мозг и уснуть до рассвета. Однако едва укрывшись одеялом, я уже чувствую, как мое сердце вновь ускоряет ритм. Тревога. Бессонница. Волнение. Однако еще довольно рано, поэтому, настроившись на чтение, я открываю книжку.
Когда стрелка часов переваливает за одиннадцать, а позади уже пять глав книги, дисплей моего телефона, лежащего на прикроватном столике, внезапно загорается, а вибрация заставляет меня подскочить от неожиданности. Бросив взгляд на дисплей, я ощущаю спазм в желудке. Поехали.
– Фиби, – холодно говорю я. Никаких больше истерик, хватит на сегодня. Я пока не разгадала игру своей сестры, но Кэролайн права: пока я не докажу, что чиста, нужно попридержать коней.
– Не имею понятия, что ты хотела мне сказать своим сообщением, – ледяным голосом произносит Фиби. – Но в том, что ты находишься в здравом рассудке, оно меня не убеждает. Ничто не может оправдать такую реакцию.
– Не переворачивай все…
– С тобой что-то не так, Эмма. Твоя секретарша рассказала полиции о диктофоне. Мамины числа? Бога ради, Эмма…
– Это не то, что…
– А на что это похоже? Что это тогда? Судя по тому, что я слышала, у тебя упорхнула кукушка, когда мама попала в больницу. Только это была не кукушка. А твой рассудок. – Фиби издает долгий вздох. – Тебе нужно куда-то уехать. Сделать перепрошивку.
– Что ж, я как раз занимаюсь этим, с тех пор как мой супруг попросил меня из дома.
Фиби ни словом не обмолвилась о Хартвелле. О том, что рассказала Сандра – о тех ужасных словах, которые Фиби говорила нашей матери. Она опустила эту часть как ничего не значащую, и я пока не буду к этому возвращаться – пока не окажусь вне подозрений. Но что это, как не признание вины, если она была?
– О чем, я полагаю, тебе уже известно, – продолжаю я, – благодаря исключительной близости к Роберту.
Интересно, не разъедает ли ее ухо яд, капающий с моего языка? Если это и так, то она вновь не подает вида.
– Я имела в виду специальное учреждение. Где за тобой смогут присмотреть, пока твой день рождения не окажется позади. Все твои обвинения… Это паранойя. – Она говорит о психушке. Вроде той, в которой содержалась наша мать, с той лишь разницей, что ее пациенты еще не совершили преступления. Мое лицо вспыхивает огнем. Она назвала меня сумасшедшей. – Так будет лучше, – мягко продолжает Фиби. – Для всех. Для твоей семьи. Ты ведь сама себе сейчас не доверяешь. Я знаю это. Потому что знаю тебя, Эмма. Я ведь твоя сестра.
– Пошла ты на хер, Фиби, – бросаю в ярости я, невзирая на собственное обещание сохранять спокойствие. – Я вижу, в какую игру ты играешь. Пошла ты!
Зарывшись кипящей от гнева головой в прохладную подушку, я нажимаю сброс и отключаю телефон.