Так и не уснув, я лежу в постели, страшась за себя и в страхе от себя самой. Когда рассвет сменяется утром, я встаю и отправляюсь на кухню, чтобы приготовить хороший завтрак для Кэролайн – тост с яйцом, беконом и томатами. Почуяв запах съестного, она спускается вниз, где я уже как раз мою посуду. Вид у Кэролайн слегка ошарашенный. Я подвожу ее к столу, на котором уже ждет полная тарелка еды.
– Не стоило…
Я вручаю ей нож и вилку:
– Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя. Тебе же нужно идти на работу.
Это только часть правды. Я не уверена сама в себе. Ночью я так испугалась, что во время одного из своих провалов во времени, сама того не сознавая, могла задушить тебя, что решила приготовить завтрак, чтобы хоть как-то облегчить свою вину.
– Почему бы тебе не поговорить со своей сестрой прямо сейчас, с утра? – предлагает Кэролайн. – Она же в пабе работает, верно?
– Да, в «Хэнд энд рэкет».
Представляю себе лицо Фиби, заявись я к ней на работу. Мгновение спустя мы бы уже кидались друг в друга пивными кружками, потом приехала бы полиция, и у меня бы снова были неприятности.
– Так иди и выясни все. Я уверена, что все это – просто недопонимание.
– Ты права.
Мне так неловко за все, что я вчера вылила на Кэролайн. Я была настолько перевозбуждена, что просто удивительно, почему она не указала мне на дверь.
– Может, так я и сделаю.
У меня пищит телефон – пришло письмо от Дебби Вебстер из Хартвелла. Очевидно, их сервер в порядке и система снова работает. В письме говорится, что у моей матери были и другие посетители, и мисс Вебстер может передать им мой номер на случай, если они пожелают связаться со мной. Я наскоро отвечаю «Да, благодарю вас», испытывая смесь любопытства и разочарования, потому что письмо оказалось не от Дарси. Разочарования явно больше. Господи, ну почему же он не…
Не успел еще мой ответ улететь в просторы Сети, как телефон снова оживает и на дисплее возникает имя Дарси. Мое сердце внезапно уходит в пятки.
– Хорошая новость, – говорит он, прежде чем я успеваю произнести «привет». – Ты чиста. Звонили из полиции: на записях с камер видно, как ты покидаешь больницу и не возвращаешься ни через один из других входов. Если кто и ведет нечестную игру, то это не ты.
Подхваченная волной облегчения, я вскакиваю на ноги и принимаюсь ходить взад-вперед, не зная, плакать или смеяться. Я не делала этого. И что бы ни случилось прошлой ночью, тогда я тоже ничего не сделала. Обнимать подушку – значит просто обнимать подушку. Это вообще ничего не значит. Или все-таки…
– Спасибо тебе, Дарси. Огромное спасибо!
– Мне нужно идти. Если понадоблюсь еще – пиши. И давай все-таки уже выпьем пива, да?
– Да-да, конечно!
– Отлично. – Дарси на мгновение умолкает. – Было здорово снова увидеть тебя, Крошка Спайс.
Дарси отключается, а я стою, улыбаясь Кэролайн:
– Я чиста.
– Вот и славно.
На ее лице отражается невероятное облегчение, в чем я совершенно не могу ее винить.
– Нужно было попросить его проверить записи с Фиби, – замечаю я.
– Пойди и поговори с ней, прежде чем бросаться обвинениями. Она твоя сестра.
– Ладно, ладно, – соглашаюсь я. Кэролайн не выглядит убежденной. – Я обещаю. А потом я вернусь и все расскажу. – Я отворачиваюсь к раковине, чтобы домыть сковороду, прежде чем она успевает хоть как-то отреагировать. Нравится ей это или нет, среди всего этого дерьма она – мой единственный друг. А я пойду на все, лишь бы не сидеть в одиночестве в этом гостиничном номере. – Но сначала мне нужно еще кое-куда съездить.
– Что ты здесь делаешь?
Не самое радушное приветствие от супруга.
– Не нужно так удивляться, это мой дом.
– Наш дом. – Роберт придерживает входную дверь, но не делает и шага в сторону, чтобы я могла войти внутрь. – Выглядишь ужасно. Ты спала?
– Есть доказательство, что я никоим образом не могу быть причастна к смерти своей матери. На больничных камерах есть записи, на которых видно, как я покидаю здание. – Я стараюсь не выглядеть слишком победоносно, но ничего не могу с собой поделать. – Так что, по меньшей мере, это обвинение ты можешь с меня снять.
– Скажу тебе две вещи. – Выражение лица Роберта ничуть не меняется. – Я и так никогда не думал, что это сделала ты. И во-вторых – утром уже звонили из полиции. Сказали – Дарси сообщит тебе.
– Ты разве не рад? Разве это не означает, что…
– Твой отъезд был связан вовсе не с этим, и прочие наши проблемы никуда не делись, так ведь? – Говоря вполголоса, Роберт выходит на крыльцо, прикрывая за собой дверь, а я изо всех сил пытаюсь заглянуть в дом в надежде хоть мельком увидеть Уилла за кухонным островком. – Ты что же, считаешь, что все эти проблемы испарились? – продолжает Роберт. – Уилл до сих пор отказывается говорить о своих рисунках. Когда я спрашиваю его, когда психолог спрашивает его, что он рисует, все, что отвечает нам Уилл, – «Мамочку». Зачем ему врать, Эмма?
– Я и не думаю, что он врет. Конечно нет. Но не лгу и я. – Я умолкаю, но слова снова льются потоком. – Это Фиби, Роберт. Кто же еще. Говорит, навещала нашу мать, чтобы та обрела мир в душе? Это не так. Она называла ее чудовищными словами, отвратительно себя вела… Кое-кто из Хартвелла рассказал мне.
– Врач? – сдвигает брови Роберт. – Почему же они позволяли ей приходить, если…
– Я говорила не с врачом, а с пациенткой, но…
– Ради всего святого, Эмма! – с раздражением обрывает он меня. – Послушай сама себя. Ты до такой степени во власти паранойи, что веришь россказням всяких психов.
– Психов? – Мне становится обидно за Сандру. – Очень политкорректно. Можешь собой гордиться. Тебе отлично известно, что Фиби всегда мне завидовала. Нам. Всему этому. Разве так уж безумно будет предположить, что она может пожелать все это у меня отнять? Она знает, что я боюсь того, что случилось с нашей матерью. Боюсь, что это произойдет со мной. Она играет на этом страхе. Заставила тебя клюнуть на это, да еще и пугает Уилла. А что, если это у нее не хватает пары винтиков в голове? – Я меряю шагами дорожку. Мой голос сейчас больше похож на рычание. – Готова поспорить, она сама не ожидала, как легко ты на все это купишься. Я – адвокат, Роберт. Самый собранный человек из всех, кого ты знаешь.
– Была такой. Но что ты скажешь про последние несколько дней? Ты стала другим человеком. Как будто тебя переклинило. А что до веры… Я верю нашему сыну, Эмма, – еще сильнее понижает голос Роберт. – Я хочу сказать… Господи, да я просто пытаюсь защитить его. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы все это поскорее разрешилось. Ради меня и ради тебя. Но лучше, если ты побудешь на расстоянии, пока не пройдет твой день рождения.
Почва уходит у меня из-под ног. Мои пальцы еще хранят ощущение от сжатой подушки – этой ночью я стояла, склонившись над кроватью, не имея ни малейшего понятия, как я туда попала. Он прав. Вероятно, лучше будет держаться от них подальше, пока не минует мой день рождения. Это чувство страха… не себя ли я боюсь?
– Я не хочу, чтобы сюда приходила Фиби, – твердо произношу я. – Это чистая правда. Я могу не доверять самой себе, но и ей я доверяю не больше. В нас обеих течет одна и та же дурная кровь. – Ей я собираюсь сказать то же самое.
– Что здесь происходит? А. Это ты. – Едва Хлоя замечает меня, ее лицо тут же приобретает угрюмое выражение. – Я пошла на автобус. Увидимся, папа!
Хлоя шагает прочь, не замедляя шага, и я тут же меняю тактику. Оставив Роберта, я догоняю дочь.
– Хлоя, постой. Я тебя отвезу.
– Мне хватило последнего раза.
– Перестань, мы обе знаем, что это не моя вина. По крайней мере, притормози, дай поговорить с тобой. – Приходится бежать трусцой, чтобы не отставать от нее. – Ты порвала с Джулианом? – Хлоя не отвечает, только с каменным лицом смотрит в землю. – Бога ради, Хлоя. Мне все равно придется рассказать папе. Я не могу вечно от него это скрывать.
Тут Хлоя останавливается, наконец встречаясь со мной взглядом.
– Если ты расскажешь, я все буду отрицать. И кому он теперь поверит?
– Ух ты. Это интересно.
Я не намерена сдаваться. Не потерплю такого от собственного ребенка.
– Что ж, давай попробуем, Хлоя? Вначале, вероятно, так оно и будет, но поверь мне, зерно сомнения в его душе прорастет. – Хлоя вновь ускоряет шаг, вся кипя гневом, и я хватаю ее за руку. – Я не хочу воевать с тобой, Хло. Я тебе не враг. Я беспокоюсь, вот в чем дело. Обо всем. – Я бросаю взгляд на дом. – О тебе и всей этой ситуации. О том, что происходит с Уиллом. О Фиби. Она приходила к нам? Она проводит время с Уиллом наедине? Твой папа не хочет меня слушать, но ей нельзя доверять. Я знаю.
– Прекрати это, мама! Перестань! – Хлоя поворачивается ко мне, и я ожидаю увидеть ярость на ее лице, но вместо этого вижу, что она чуть не плачет. – Пожалуйста, перестань! Ты разве не видишь, что ты делаешь? Ты пугаешь нас! Всех нас! Папу, Уилла, меня. Ты хочешь, чтобы я порвала с Джулсом? Но зачем? С ним я чувствую себя в безопасности.
– А со мной не чувствуешь? – Я непроизвольно отступаю на шаг.
Хлоя пожимает плечами, уже почти рыдая.
– Как это теперь возможно? Похоже на то, что ты… не знаю… внезапно сломалась. Вся эта чушь про тетушку Фиби. Твое странное поведение. Ты не спишь… – Хлоя судорожно вздыхает. – Тетушка Фиби сказала, что это случилось с вашей мамой. Мамой, о которой ты нам никогда не рассказывала. И с другими членами вашей семьи. С какой-то двоюродной бабушкой, которую упекли в психушку.
– Кажется, Фиби постаралась на славу.
– Может и так, но это ведь не она заставляет тебя так поступать? Ты все делаешь сама. И это меня чертовски пугает!
На этот раз, когда Хлоя уходит прочь, я не бросаюсь следом. Не могу заставить себя даже пошевелиться, внезапно взглянув на себя со стороны – так вот какой, должно быть, видят меня они. Неуравновешенной. Неопрятной. Ненадежной.
Нужно поступить, как сказала Кэролайн. Пойти и увидеться с Фиби. Выяснить все лицом к лицу. Что я, в сущности, теряю?