По крайней мере, сна теперь у меня ни в одном глазу. Припарковавшись, я беспокойно наматываю круги возле машины, в то время как мой мозг разгоняется на полную. Услышанное не укладывается у меня в голове. Я все воспринимаю сквозь призму. Пытаюсь сформулировать для себя новую информацию коротко и понятно, чтобы суметь ее осознать.
Несколько недель назад Фиби взяла с собой Роберта, собираясь навестить нашу мать. Роберт был в курсе того, что Фиби вернулась. Роберт был в курсе того, что наша мать была жива, и знал, что она совершила. Предъявляя мне претензии, почему я никогда ничего не рассказывала, – он знал. После ухода полицейских, изображая удивление оттого, что она все эти годы была жива, он знал, но намеренно заставлял меня чувствовать себя скотиной. Он все время знал. Почему он ничего не сказал мне?
Тайны.
Кусочки мозаики занимают положенные места, и открывается ужасная картина. Я-то думала, что Фиби открыла на меня охоту по собственному почину. Но что, если у нее был компаньон?
Что, если моя сестра и мой муж спланировали все это вместе?
Дрожа, я прислоняюсь к машине – слишком быстро и оглушительно выстреливают в моей голове мысли. Если Роберт был в Хартвелле с Фиби, значит, он знал обо всем. О числах. О том, что натворила мама. Он мог рассказать Уиллу об удушении. Он мог сподвигнуть Уилла рисовать эти картинки, а зная историю моей семьи, не мог не догадываться, какой эффект окажут эти рисунки на меня, когда я их увижу. Он знал, что я решу, что схожу с ума. Более того, он знал, что так будут думать и другие люди. Неудивительно, что Уилл стал сам не свой – бедняжка разрывается между двумя родителями.
Роберт проводит с ним все время. Если кто и знает, как манипулировать нашим мальчиком, так это он. Не рассказывай мамочке. Не так уж невозможно предположить, что Уилл ничего бы не рассказал. Все истории о детских травмах связаны с секретами, которые мы храним. Мы никому не рассказывали, насколько неадекватной стала наша мама. Если Роберт велел Уиллу ничего мне не рассказывать, тот не стал бы. Он был бы напуган и растерян, но не рассказал бы.
Освежающий вечерний бриз овевает прохладой мое горящее лицо, пока мозг продолжает гудеть. Если Роберт заодно с Фиби, она могла пробраться ночью в дом, пока я была наверху, и написать числа на доске, а еще надиктовать их поверх моих писем на диктофоне. Роберт мог дать ей ключ. Дом большой, и, засыпая, я совсем не обязательно должна была услышать ее, будучи такой уставшей.
Я ведь была уверена, что кто-то наблюдает за мной снаружи. Это могла быть Фиби. Роберт мог подмешивать что-то мне в еду, чтобы я не могла уснуть. Что там рассказывала Нина о том укурке, который сидел на наркотиках и не мог спать? Могли они намеренно культивировать во мне параноидальную идею о том, что я повторяю путь своей матери?
Теперь даже слова Сандры о Фиби обретают больший смысл. Может быть, она говорила нашей матери те ужасные вещи, чтобы вызвать у нее какую-то реакцию? Подстроила все так, чтобы мама оказалась в больнице, а затем заставила меня навестить ее? Меня поражает очередная догадка. Роберт опоздал на встречу в школе после того, как я побывала в больнице у матери. Никто ведь не искал его на записях с камер. Что, если он задушил нашу мать, пока Фиби пила свой кофе?
Мог ли он и вправду все это совершить? Голова у меня идет кругом. А Фиби? Она могла? Но зачем им это было нужно? У Фиби еще могли быть свои извращенные резоны – из-за наших запутанных отношений и ревности. Но зачем это Роберту?
Деньги.
Догадка услужливо всплывает в моей голове. Если дело не в любви, оно в деньгах. Так нас учили в юридической школе. Это два основных мотива любых поступков. Конечно, есть и другие, но в целом людьми движет либо первое, либо второе. Роберт уже какое-то время чувствует себя некомфортно – нам обоим это известно. Он несчастлив оттого, что вынужден быть отцом-домохозяином, кризис средних лет заставляет его жаждать стать владельцем этого пресловутого бара. Он хочет большего, а моя карьера его унижает. Но если я не буду работать, сколько бы денег у нас ни было – даже если мы продадим дом – надолго их не хватит, и он уж точно не сможет вести роскошную жизнь, если только…
В памяти всплывает разговор. – Просто подпиши эти бумаги, это продление страховки. – Мне кажется или они задрали цену? – Да, но это золотой стандарт. Оно того стоит.
Когда на прошлой неделе пришел счет и нужно было оплатить страховую премию, стоимость меня шокировала. Я как раз собиралась обсудить это с Робертом, но меня отвлекло обсуждение моего дня рождения. Что за страховку он купил? Я подписала не читая. Существует ли страховой полис для защиты от утраты дохода вследствие психического заболевания? Он что, рассчитывает завладеть всем? Домом, страховой выплатой и деньгами на счету? Он еще не в курсе того, что меня уволили, но если завтра я окончательно слечу с катушек, он может потребовать возврата.
Деньги и любовь.
Роберт любит Фиби? Или он просто ею воспользовался?
Кажется, кто-то ее толкнул.
Боже мой. Он что, подождал, пока она выполнит все, что от нее требовалось, а потом решил от нее избавиться? Он знал, что тем утром я собиралась встретиться с Фиби. Мог он добраться туда первым и, шагая рядом, вытолкнуть ее на дорогу? Если он все это время знал, что она вернулась, он мог знать, и где она живет, и где работает, и когда ее смена. Хлоя говорила, что его вечно нет дома. Он был с Фиби? Я никак не могу все это осмыслить. За кем же я замужем?
У меня звонит мобильный, и от неожиданности я вздрагиваю. Это Кэролайн.
– Привет, Кэролайн! Послушай, – начинаю я.
– Да, – негромко обрывает она меня. – Просто хотела удостовериться, что ты благополучно вернулась в отель. И что сушилка…
– Это не я. Все это. Думаю, это был Роберт, – не могу сдержаться я. – Или они с Фиби сообща. Он все знал о моей матери. Знал, что она сделала. Фиби брала его с собой, когда навещала маму, а он скрыл это от меня. Видишь? Должно быть, они…
– Эмма, послушай меня, – снова обрывает меня Кэролайн. – Тебе нужна помощь.
Звук ее голоса кажется мне странным – он немного приглушен и доносится словно бы издалека, как будто она сейчас едет в машине. Я вдруг вспоминаю ее недавний взгляд. Кэролайн посмотрела на меня как на сумасшедшую. Мне нужно доказать ей… Она должна увидеть в моих словах логику.
– Нет-нет, во всем этом есть смысл. Роберт знал о той фишке с молочными бутылками – он мог сам разбить их, а потом нарочно наступил на осколки. Он должен был знать о ее числах. Что, если он не давал мне спать по ночам, подмешивая какое-то средство, потому что знал, что это заставит меня думать, будто я на нее похожа…
– Погоди, разве это не ты подмешивала снотворное ему в питье?
– Только «Найт-Найт», вряд ли это считается. Они могли подмешивать мне что-то, вызвавшее паранойю. Что, если Роберт задушил мою мать, а потом толкнул Фиби под тот фургон, потому что больше не нуждался в ней, а все деньги хотел оставить себе? Или потому, что она передумала и хотела все мне рассказать? Этот новый страховой полис…
На заднем плане слышны какие-то сигналы. Три долгих гудка. Не окончив фразу, я, нахмурившись, умолкаю. Все в моем теле замирает. Этого не может быть. Или может?
– Боже, прости меня, я ведь отвлекаю тебя от работы, – произношу я. – Мне не стоило так много болтать. Все это не твои проблемы. Еще раз спасибо за душ и прочее.
Я отключаюсь прежде, чем Кэролайн успевает сказать что-то еще, и, чувствуя, как вскипает в моих жилах кровь, прыгаю обратно в машину. Я точно знаю, куда нужно ехать. Я точно знаю, где сейчас Кэролайн.