Нина берет трубку с четвертого гудка:
– Эмма? У тебя все хорошо?
– Прошу прощения за такой поздний звонок. Я знаю, сейчас середина ночи.
– О, я никогда не ложусь раньше двух. Я сова, а не жаворонок. Все в порядке. Так что у тебя случилось? – Теплый ночной дождь льет с такой силой, что из-под капота валит пар. Я завожу двигатель и включаю обдув. – Ты что, в машине?
– Да, я в… Забудьте. Я не за рулем. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Это важно. Вчера вы упомянули кое о чем, но я сразу не придала этому значения. – Самый вменяемый из своих вопросов я задаю первым. Ответ должен дать мне какую-то почву. – Когда вы сказали, что социальные службы не позволили взять нас с Фиби под опеку, то добавили что-то вроде «особенно после трагедии, которая произошла с той семьей». Что за трагедия? Я не понимаю.
– Божечки. – В трубке я слышу шаги Нины, потом щелчок зажигалки. Нина тихонько затягивается. – А я-то всегда считала, что ты знаешь.
– Знаю что?
– Что с ними случилось. С той семьей, что хотела тебя удочерить.
– Они передумали.
Я помню, как воспитательница в детском доме усадила меня и сообщила, что, к несчастью, в новый дом я не поеду. Помню, какой несчастной я себя чувствовала, когда пришлось разбирать свой маленький чемоданчик. Помню торжествующий вид Фиби. Торжествующий ли? Я снова возвращаюсь к этому воспоминанию, на этот раз стараясь анализировать все с точки зрения взрослого. Да, она выглядела довольной. Но ведь она могла радоваться тому, что мы побудем вместе еще какое-то время. Может быть, ее ранил тот факт, что я с таким воодушевлением восприняла перспективу начать новую жизнь без нее. Весь тот гнев, который звучал в ее словах, когда Фиби бросила мне в лицо, что я безумна, – все это была ее боль и отверженность.
– Нет. Так, должно быть, тебе сказали – и я могу понять, почему, учитывая все, через что тебе пришлось пройти, но произошло совсем другое. Это и в самом деле ужасно. Такая трагедия. Как раз когда они уже ехали за тобой, произошла автокатастрофа. Лобовое столкновение. Отец семейства погиб сразу. Его жене посчастливилось выжить, но она осталась парализованной – отказали обе ноги.
Во рту у меня мгновенно пересыхает, и голова снова идет кругом.
– У них были собственные дети? – выговариваю я.
– Да, – отвечает Нина, хотя ответ был мне ясен еще до того, как она заговорила. – Маленькая девочка. Несколькими годами старше тебя. Хвала Господу, в той аварии она осталась невредима. Сидела на заднем сиденье. Однако как мне кажется, такое не могло пройти для нее без последствий. Второй участник аварии скрылся. Бедняжка осталась там, в машине, с мертвым отцом и серьезно раненной матерью. Она пробыла там около получаса. Должно быть, это было ужасно.
Достаточно ужасно, чтобы сойти с ума.
Все встает на свои места, когда я вспоминаю ванную комнату для инвалидов, которую Кэролайн, жившая вместе с матерью, так и не переоборудовала. Переход от заботы о матери к профессиональной сестринской работе – наиболее практичное карьерное решение, в особенности если ты и так всю жизнь этим занимаешься. Мне вспоминается ее фото – первый день в школе. На фото все они выглядят гордыми и счастливыми. Полная семья. А потом явилась я и все разрушила. Что она должна была почувствовать, когда, читая своей матери книгу, вдруг услышала, как я выкрикиваю свою фамилию? Не ту, что я приобрела в замужестве – она ровным счетом ничего бы ей не сказала, нет, тогда я назвалась Эммой Бурнетт. По мнению Кэролайн, Эмма Бурнетт была повинна в крушении их семьи, даже в гибели отца. И вот она, здесь и сейчас. Приведенная волей случая. Это была не моя вина – совершенно очевидно, что не моя, но Кэролайн тридцать пять лет именно меня винила в том, что произошло.
– Эмма? – Нина напоминает о себе. – Ты еще там?
– Простите… да-да, конечно. Спасибо, вы мне очень помогли. – Прежде чем продолжить, я медлю. – Есть кое-что еще. Вы можете решить, что это безумие…
– Не тяни.
Небо освещает вспышка молнии, и через какое-то мгновение с высоты с грохотом обрушивается молот грома, а о ветровое стекло разбивается очередной заряд дождя.
– Как вы считаете, время всегда имеет линейную структуру? Или в ней иногда могут случаться сбои?
– Тема серьезная, в самый раз для такого позднего времени… – Я слышу, как Нина глубоко затягивается своей самокруткой. – Я не так уж хорошо разбираюсь в физике этого вопроса, но совершенно точно знаю, что наш мозг способен на большее, чем то, для чего мы привыкли его использовать. Предназначен для большего. А время – это материя, которую не до конца понимают даже ученые. Я слышала о людях, которым снилось, что с ними прощается друг, а проснувшись, они узнавали о его смерти. Знаю, что некоторые считают феномен дежа вю вспышкой информации о будущем. Тарологи – я сейчас не имею в виду шарлатанов – опираются на ощущения будущего больше, чем на видения. Люди, чувства которых обострены до предела, часто утверждают, что предчувствовали грядущий кризис. Жены рыбаков умоляют их не выходить в море из-за дурного сна или ощущения угрозы, а потом их мужья не возвращаются домой. Так почему ты спрашиваешь?
– Как вы считаете, эти вспышки, эти предчувствия… могут передаваться членам одной семьи?
Мне кажется, я знаю ответ, но хочу услышать это от кого-то другого. От кого-то, у кого полки ломятся от книг по всякому непонятному дерьму.
– Ну конечно. Я бы даже сказала, определенно. ДНК – вот ответ.
– Благодарю, – отвечаю я ей. – Огромное спасибо. Вы очень помогли. Мне нужно идти.
– Но Эмма, что…
Глядя в ветровое стекло перед собой, я нажимаю на сброс. Что мне делать? Вернуться в больницу и попытаться убедить полицию, что у меня нет мании преследования, и я точно знаю, что некто хочет навредить моей семье, и поэтому они немедленно должны послать кого-то ко мне домой? Я набираю номер Роберта и слушаю бесконечные гудки. С телефоном Хлои – то же. Сразу переключается на автоответчик. Кэролайн сейчас в моем доме. Вот почему она сказала, что у меня ее ключи. Она прибежала к Роберту, в безопасное место, чтобы спрятаться от его безумной жены, которая в любую минуту может оказаться у нее на пороге. Она в моем доме. Она собирается напасть на мою семью.
Я думаю о своей матери. О себе. О рисунках Уилла.
Я была так обеспокоена тем, что повторяю прошлое. Вдруг все это время я смотрела на проблему под совершенно неверным углом?
Вдруг все то, что случилось в прошлом, было лишь предвестьем будущего?
Фиби сказала, что я пела мамину песню. Которую пела наша мать за тридцать лет до того, как ее сочинили. Она могла узнать о песне единственным путем.
Это все было предупреждением. Вспышками знания о чем-то ужасном, что должно произойти в будущем.
Я смотрю на часы на торпеде.
Время только что перевалило за час ночи, а я как минимум в получасе езды от дома. Спешно выруливая с парковки, я размышляю о маминых числах. 113155218222. Очередные кусочки мозаики встают на свои места. 1.13 ночи, 1.55 ночи, 2.18 ночи. И 2.22. Мне нужно добраться домой до 2.22. У меня мало времени.
Я мчусь в самое сердце бури.