Я не умерла.
Она только что прошла мимо, ведя за руку Уилла. Я судорожно хватаю ртом воздух, делаю глубокий вдох и, перекатившись, встаю на колени. Меня захлестывает волной тошноты и боли, перед глазами угрожающе темнеет, и в этой темноте мелькают звезды. Но у меня совсем нет времени. В 2.18 она нашла моего мальчика в чулане. У меня остается четыре минуты, чтобы подняться наверх.
Мою голову заполняют воспоминания.
Согнувшись, в проеме стоит мамочка. Ее неестественно широкая улыбка виднеется из-под неряшливого занавеса волос. За ее спиной – зернистая тьма. Стоит глухая ночь. Ни она, ни я не шевелимся. Звук грозы слышен так отчетливо, словно где-то в доме открыта дверь. Сквозняк подтверждает предположение. Быть может, это задняя дверь открыта?
Вспышка молнии освещает маму. Она промокла до нитки. У нее странные глаза. Пустые. Смотрят на меня, но не видят. Они смотрят на что-то сквозь меня. Так она пугает меня еще сильнее, чем обычная «странная мамочка». Мне почти хочется, чтобы она снова начала меня трясти – тогда было бы ясно, что это моя мамочка.
Склонив голову набок, она еще какое-то время молчит, прежде чем заговорить: «Ах, вот ты где». Голос у нее мягкий. Спокойный.
«Тогда» и «сейчас» сливаются вместе. Я ползу к чулану. Они сейчас должны быть уже около его спальни. Прямо передо мной зияет чернотой распахнутая дверца чулана. Еще одно воспоминание. На этот раз – недавнее.
– Это мамочкино тайное убежище, только никому не говори. – Взгляд Уилла возвращается ко мне. – Ты тоже можешь им пользоваться, если хочешь, – говорю я. – Есть кое-что о секретах, что ты должен знать, – шепотом продолжаю я, стараясь изобразить воодушевление. – О них никому нельзя рассказывать. Даже папочке. Договорились? Оно должно быть только нашим – это убежище. Наше тайное место.
Я вползаю внутрь и хватаю старую клюшку для гольфа, а потом рывком вздергиваю себя на ноги. Так быстро, как только могу, я принимаюсь карабкаться вверх по лестнице, крепко вцепившись в перила. Взобравшись наверх, я хватаюсь за парапет. Внезапно моего слуха достигают странные звуки, исходящие с лестничной площадки.
– Мамочка… – я слышу едва различимый шепот. Хлоя лежит, распластавшись у самой стены, не в состоянии даже поднять голову. Она пытается указать мне на комнату Уилла, но мне все ясно и так. Я проживаю этот момент с тех самых пор, как мне самой было пять. Я ускоряюсь. Мне не важно, что я истекаю кровью, не важно, что я почти не чувствую ног. Я слышу, как мой сын молотит ногами по своему матрасу, и в тот же миг толчком открываю дверь его комнаты.
Рядом с кроватью, склонившись над Фиби, стоит мамочка, ее волосы свисают вниз, закрывая лицо. Крепко держа подушку, она душит мою старшую сестру. Ей приходится прикладывать усилия, потому что Фиби отчаянно отбивается, и из-под подушки доносятся приглушенные панические возгласы. Но все, что я вижу – ноги Фиби, молотящие по матрасу, ноги, которыми она пытается пинаться и лягаться, а затем задирает их в воздух и вертит, словно пытаясь что-то сбросить. Фиби.
Я делаю шаг вперед. Старые доски скрипят. Мамина голова поворачивается в мою сторону, в широко распахнутых глазах застыло удивление.
– Эмма, – изумленно произносит она. Выпрямляется. А потом внезапно, без предупреждения, заваливается на сторону и замертво падает на тонкий ковер.
Кэролайн стоит, склонившись над Уиллом, ее волосы свисают вниз, закрывая лицо. Крепко держа подушку, она душит моего сына. Он отчаянно отбивается, и Кэролайн приходится приложить усилие. Один из ее наушников вываливается, и дребезжание музыки по сравнению с шумом барабанящих по матрасу ног Уилла кажется мне звоном мушиных крылышек.
Подняв над головой клюшку, я делаю шаг вперед. Пол скрипит под ногами. Голова Кэролайн поворачивается в мою сторону, в ее глазах застыло удивление.
– Эмма, – изумленно произносит она. Выпрямляется.
В это мгновение весь мой гнев воплем выплескивается наружу – получается нечто среднее между криком и хрипом. Изо всех сил размахнувшись клюшкой, я бью прямо по черепу Кэролайн. Ее голова дергается в сторону, а затем Кэролайн оседает на ковер.
– Пошла ты, Кэролайн, – переводя дух, бормочу я, возвышаясь над ее телом с поднятой клюшкой – на случай, если она пошевелится. – Пошла ты!
На голове Кэролайн зияет вмятина от удара клюшкой. Ее зрачки беспорядочно перемещаются из стороны в сторону. Теперь она никуда не уйдет.
Рухнув на кровать, я прижимаю к себе Уилла.
– Все кончено, малыш.
Снаружи, перекрывая шум грозы, доносится вой сирен. Я крепче обнимаю сына, и тут, спотыкаясь, из коридора появляется другое мое дитя и опускает голову на мое колено. Только теперь, обняв обоих своих детей, я принимаюсь рыдать от облегчения и позволяю себе провалиться в забытье. Они в безопасности. Все наконец позади.