10 апреля (Спасти рядового Райана Прасковью)
Я – разочарование (как всегда)
Попытаться вспомнить, куда закатились потерянные мной совесть и чувство собственного достоинства.
Даже не пытаться (они еще в детстве пали смертью храбрых под напором воспитательных методов моей мамули)
Из окон полиции почему-то полетели разноцветные воздушные шары и громкая музыка когда мы вышли на крыльцо отделения (странно)
Левушке сделать инъекцию и перевязку. Заставить Параню осмотреть рану ушастого носорога.
Леднев хмырь.
– О боже, моя дочь падшая женщина, – задрав руки в молящемся жесте, выдохнула мама, начиная моноспектакль одного актера. Бедняга Станиславский поди в гробу перевернулся бы, увидь такое кощунственно-бездарное исполнение. – Моя дочь потаскуха. Ты себя в зеркало видела? Где ты шлялась всю ночь? Боже, Лариса, ты…
– Разочарование, я знаю, – буркнула я, ковыряясь ключом в замке моей новой двери.
Разочарованием я стала едва родившись. Сначала я на свет появилась почти на месяц раньше срока, длинная, тощая, похожая на гуманоида Алешеньку. «Жутко некрасивый ребенок. Вся в отца своего придурочного» – вздохнула мамуля, впервые увидев родную кровиночку. Отец мой полковник, молча взял на себя все заботы о маленькой Ларисе. Но долго не выдержал. Пять лет всего, потом сбежал к какой-то «шлюхе», ну, мама так ее называла. «Шлюха» – красивая тетка в центнер весом, работала в столовой поваром, и всегда была улыбчива и готова к свершениям. Папа расцвел, родил от нее двух ребятишек, вышел на пенсию и теперь наслаждается жизнью в собственном загородном доме, с самоваром, вишневыми пирогами и женой, у которой все в руках превращается в сказку.
Второй раз я разочаровала маму не поступив в музыкалку. Как она мечтала, в класс скрипки. Сначала приемная комиссия умилилась, увидев перед собой скрипучую девочку, с бантами больше головы, в плиссированной юбочке, гольфах до колена и блузочке с жабо. Некоторые из педагогов уже потирали свои паучьи лапки, готовые каждый момент схватить бедного ребенка, затащить в казематы, дать ему в руки ужасный инструмент и заставить днями пилить на нем «Сурка». Но радовались они ровно до тех пор, пока я не открыла рот и не запела нехитрую песенку про того самого несчастного толстячка грызуна. Слуха музыкального, как оказалось, у Ларисочки тоже не оказалось, простите за каламбур. Как его не искали, невозможно найти того, чего нет.
«Ты даже на это неспособна» – вздохнула мамуля, волоча довольную меня за руку домой. «Разочарование, может хоть в школе станешь отличницей»
Три ха-ха.
В школу я пошла через год. Все в тех же бантах, красивом сарафане и с ранцем за плечами. Чтобы мой мозг нормально развивался мама начала меня откармливать, как племенного порося, и поэтому сарафан, купленный мамой заранее слегка потрескивал при моих движениях. А мне казалось, что я закована в какие-то рыцарские доспехи. Улыбка на моем лице не стиралась, из-за слишком тугих косичек, а букет ярких астр был до судорог сжат пальцами, потому что мама сказала, что если я сломаю хоть одну, она этого не вынесет. Астры я сломала все, упав в лужу прямо на плацу школы. Поэтому до конца учебы меня так все и звали «Хрюша».
А вот отличницей я так и не стала. Напротив замечательного, всеми любимого предмета под названием «Музыка» у меня всегда красовалась гордая натянутая музычкой тройка. Все остальное было отлично. Но мама смотрела мой дневник и вздыхала.
«Разочарование. Может хоть в мединститут поступишь, и я смогу тобой гордиться»
В мединститут я, кстати, поступила с первого раза. Но… Сама забрала документы и пошла в ветеринарию. Только это тайна, и мы маме об этом не скажем.
– Боже, кто тебя так валял, что ты вся измятая, как из…? – мама закрыла ладошкой рот, не дав вырваться некрасивому слову. – Я знаю кто. Этот наглый прощелыга, который только пользуется твоей глупостью, а жениться не собирается. Этот твой Леднев, развращенный огромными деньгами и властью.
– Мама, я страшно устала, – выдохнула я, наконец попав ключом в скважину. – И Прасковья в беде. Давай ты мне потом как-нибудь расскажешь, что я снова не оправдала твоих надежд. Что я старая, толстая никому не нужная дева, и что у тебя никогда не будет внуков. Которые тебя наконец сделают счастливой и не будут разочарованием.
– Что? Прасковья? Она тебе дороже? Да она все время в беде, сколько я помню это лярву. Ты готова ради этой, меня бросить? Я всю жизнь живу только для тебя, стараюсь всю жизнь. А ты неблагодарная дрянь. Ты… Это все его тлетворное влияние. Правильно, чему может научить человек, выгоняющий свою будущую родственницу и ее друзей из конференц-зала. А мы старались, готовились. Поликарп Дормидонтыч на баяне играл, тетя Аделаида пела частушки оперным голосом. А этот мерзавец… Вызвал охрану. Ему эти желтолицые гоминиды дороже тебя. Сделку я ему сорвала, видишь ли, миллионную. Боже, ты знаешь сколько позора мы натерпелись, когда нас как щенков шелудивых выводила охрана? И ты готова променять мать на этого… Яйценосного упыря. Я знала, что ты слаба на передок, но чтобы настолько…
– Мама, – заводиться бессмысленно. Сделаю только хуже. Мама меня раскатает в блин, пережует и выплюнет. На ходу сняла платье. Подошла к шкафу. Вызволять подругу из обезьянника надо нарядной. Например, вот этот костюмчик брючный с блузой и лоферами можно надеть. Буду выглядеть строго и в то же время элегантно. А потом…
– Что, снова поедешь к этому? Или ты и узкоглазых партнеров его обслуживаешь, на поток поставила? – маму бесит, что я молчу. А я просто стараюсь абстрагироваться. Ну, я так привыкла. Такой защитный механизм. И нет, я не такая. Никому не позволяю вытирать о себя ноги. Но мама… Это же мама. Я ее боюсь.
– Ты еще и расистка, мама? Это плохо и не толерантно. Скажи мне, почему ты хочешь сделать меня счастливой насильно? Я уже взрослая, самодостаточная. Я сама могу решить, что мне надо. Пожалуйста, просто дай мне самой наделать глупостей, выучиться на них и…
– Потому что ты не умеешь учиться. Ты…
– Я девственница, мама. И да, разочарование. Да я спала сегодня в одной постели с Ледневым, но он ко мне не притронулся, не захотел. Довольна? А теперь прости, но мне пора. И сделай одолжение, больше не ходи свататься к олигарху. Мы с ним ненавидим друг-друга, у него есть невеста, красивая и длинноногая. А я… Разочарование, мать твою. Не быть тебе мама тещей и в этот раз, уж прости, – все таки не выдерживаю я. Мне обидно. Да, сегодня очень. И больно. И я не знаю от чего, ведь я все это уже слышала не один раз. Может быть от того, что мама права? Я и этот чертов ушастый носорог разные, не монтирующиеся индивиды. И ему подходит ногастая, а мне видать только накачанный таблетками Дормидонтыч.
– Сама за своего Дормидонтыча выходи, – пропыхтела я, пытаясь застегнуть брючки на пузе и при этом подскакивая как пухлый кузнечик.
– Он старый для меня, – спокойно сказала мама, скинула с любимого кресла Клео, и уселась как вдовствующая королева на трон. Для нее старый, а я значит замуж за неликвид выходи. Ну, конечно, я же страхолюдина и разочарование. Блин, да что ж так все гадко то? Вторая часть марлезоенского балету, который досматривать у меня нет времени. Я накинула на плечи пиджак, пуговицы застегивать не стала, все равно не сойдется, и если это увидит мама мне не жить. – Ты куда, я не договорила.
– Дверь захлопнешь, – рявкнула я уже из коридора и ломанулась по ступеням вниз, позорно поджав хвост. Лучше бы меня вчера вечером вместе с параней загребли в обезьянник. Тогда бы мне не было сегодня так мучительно омерзительно. И так обидно, блин. Даже Буя сегодня этот хмырь не отправил меня домой отвезти. Гад и мерзавец. Но, такой…
– Козел, – прервала я поток своего идиотизма, садясь в остановившееся передо мной такси.
– Чего? – удивленно посмотрел ан меня водила в зеркало заднего вида.
– Я говорю, едем в полицию, – вызверилась я на ни в чем неповинного дядьку. Хотя, как неповинного. Все они одной мирой мазаны.