10 апреля (пусть прилетят инопланетяне и заберут меня на опыты (хоть бы, хоть бы)
Все таки купить хотя бы кетгут и спирт (йод)
Бронированные жалюзи пришлось срезать автогеном (я все таки потеряла ключи, и запасную связку, и Парашину тоже и голову с мозгом)
У Клео стресс (у меня тоже) купить креветок и чесночного соуса и хлебных палочек с кунжутом.
Квасу еще купить.
Леднева ненавижу (он меня проклял сегодня, когда опоздал на дебаты)
Я никогда не выйду замуж.
– Что за вакханалию вы устроили на пороге отдела полиции? – противный, очень знакомый фальцет даже Паранин свисток заглушил. Я вытянулась в струнку в захвате лапищи Буя, похожей на ковш экскаватора, и попыталась прикинуться ветошью. Мама теперь точно меня размотает. Или, чего лучше, заставит на скрипке играть фуги, с нее станется.
«Дорогие зеленые человечки, умоляю, прилетите и заберите меня на опыты, можете даже зондировать во все места, я не буду вырываться. Даже позволю вам нм мне луч смерти протестировать. Только, пожалуйста, прилетайте скорее, милые, милые…»
– Я спрашиваю… – да уж, серомордые пришельцы все таки сволочи. И предатели поганые. Тяжелый полковничий взгляд уперся прямо в мое обреченное лицо. Взгляд пожитого моего суженого, которого мамуля за меня сватает. Поликарп Дормидонтыч в полицейской форме – это вам картина, пострашнее тех, что писал Иероним Босх, должна я вам сказать. – Лариса? О, боже, вы что творите? Вы же почти моя жена, а ведете себя, как… Как… Как девка с улицы красных фонарей. Устраиваете дебоши возле моей работы, компрометируете. Как я потом коллег на свадьбу приглашать буду. Вы, Лариса, порочите мое доброе имя. Я сообщу моей будущей теще, что ее дочь просто б…
Я почти кто? Ни фига себе, новости. Тут не поплыть бы умом от таких откровений. Наверное поэтому я онемела, и не смогла сказать, что думаю об женишке.
– Еще слово скажешь, и можешь про свои матримониальные планы забыть. Клянусь, – как-то уж слишком спокойно пообещал меценат и слуга народа, покрасневшему лицом, полковнику. Я вот сейчас не поняла, это он что, за меня вступился? Еле живой, кровью истекающий носорог, решил меня защитить? Дурак что ли? Да я сама могу за себя постоять. А уж тем более уделать этого таблеточного мачо, назвавшего меня…
– Как ты меня назвал? – Встрепенулась я, все еще болтаясь в ручище охранника Леднева.
– А как можно назвать девку, одетую по проститутски, которую за шкирку таскает какой-то бугай? – взвизгнул Дормидонтыч. Леднев превратился в статую, Парашка свистнула в свисток. Черт, я одета прилично, ну да, костюм маловат, и блузка расстегнулась на груди немного. Но вид у меня пуританский. Ах он…
Что-то грохнуло, окно полицейского участка разлетелось на осколки, Дормидонтыч посмотрел на меня удивленно и свалился на ступени, как подкошенный.
– Это что? Стреляли? – испуганно вытаращила глаза Параня, глядя на красивую синюю шишку, наливающуюся на лбу полковника. Да уж, ну спасибо, мамуля, такого ухаря мне подогнала. Прямо закачаешься.
– Сам ты проститут старый, – буркнула я обиженно, совсем не жалея валяющегося на ступенях подтасканного жениха.
– Это, ну, мы тут… – высунулась из разбитого окна виноватая физиономия Бекетова. – Шампанское открыли, в честь избавления, так сказать, а вы что там с полканом сотворили? – напрягся бравый представитель внутренних органов, явно раздумывая, задержать нас снова, даже вроде руку к кобуре потянул. Зачем спрашивается? Пистолет то у него все равно в столе лежит. Но в результате внутренней борьбы с собой и душевных терзаний, я увидела, что в нем все же одерживает верх здравый смысл и страх, что Параня с Буем вернуться в его владения.
– Бог шельму метит, – хмыкнул Леднев, перешагнул через поверженного Дормидонтыча и спокойно пошел к машине.
– Сами своего бугра вырубили, прямо пробкой в лоб, – прорычал Буй, встряхнув меня так, что у меня чуть почки не оторвались. – А потом тень на плетень наводите. Законопослушных граждан ни за что задерживаете. Подумаешь, в фонтане мы с этой вон купались, – кивнул он на Параню, застывшую со свистком в зубах, в позе Марии Магдалены с полотен Ботичелли. – Мы просто пытались зеленку отмыть, а нас заластали. Нарушение прав человека это.
– Да, Но если хотите, мальчик, я могу остаться, – просвистела моя подруга. Мальчики, судя по бледности, не хотели.
– В машину, быстро, – рявкнул Леднев, так, что у меня на позвоночнике вырос колючий ледяной гребень, как у доживающего последние минуты своей жизни, диплодока. А он умеет быть убедительным. Наверное и с ногастой своей он вот такой. Сука.
Твари все таки инопланетяне. Я так на них рассчитывала.
– Когда вы так командуете, я вся дрожу, – ехидно пробубнила я, загибаясь от странного, зудящего чувства. Яростного, раздирающего душу злостью и… чем-то похожим на… Да нет. Ерунда. Такого не может случиться. Я же не дура.
– Правильно делаешь, – хмыкнул этот мерзавец, усаживаясь рядом со мной на сиденьи, слишком близко. Настолько, что я его бедро почувствовала своим. – Всме дрожат, свинка.
– Тут вообще-то места много. Отодвиньтесь, – жалко пропищала я, проклиная буя, заблокировавшего все дверцы проклятого, похожего на крокодила, лимузина. Подонок и стекло закрыл, разделяющее зоны водителя и пассажиров.
– Я замерз. Знобит меня, говорят греться надо обо что-то большое. А если бы ты еще разделась до гола, тогда теплообмен был бы вообще… – вредно хмыкнул поганец. И я почувствовала, что его и правда потряхивает. Или это меня? Не важно. Черт, если у него температура – дело труба.
– А морду вам вареньем не помазать? Вы антибиотики колете, как я велела?
– Велела? О, да. Детка. Когда ты так командуешь, я тоже дрожу.
– Точно, дрожите, как кобель той-терьера. У них, знаете ли, система кровообращения несовершенная. До некоторых органов кровь не доходит. – Поэтому наверное, им нужно греться об кого-то большого? Об тюленя, например. Он толстый и красивый.
– Ах вы… Да я… А ну выпустите меня. Дурак рогатый. Валите к своей выдре в красном платье. Я о нем беспокоюсь, а он… Гамадрил…
– Вообще-то ты первая начала, – прорычал чертов олигарх.