Корби смущенно улыбался.
Его предшественнику дозволялось многое: он обхватил Фила за плечи, хлопнул по загривку, неловко пожал руку. Оглянулся на Ника: того тоже представили (Ник покраснел от удовольствия).
– Так. Ладно, – сказал Ингвар. – Значит, до утра время есть. Дети, погуляйте пока что… а вы, господа Корби и Власик, со мной. Пройдемся, обсудим план действий…
Тут он обернулся к остальным:
– И никакого сегодня пива. Поняли?
* * *
«Филик», – толкнул меня кто-то и вытолкнул из сна.
– Ты чего, блин? – я вытаращил глаза: Ник сидел рядом и держал меня за руку. А другой зажимал мне рот. – Ты охренел, что ли? (это я произнес уже шепотом).
– Тихо, тихо, подожди, – шепнул он.
Он переполз поближе и улегся рядом. Его дурацкая черная челка щекотала мне ухо.
– Да говори уже, – я повернулся к нему, чтобы читать по губам: рядом похрапывал великий конунг Ингвар (нет, я все никак не мог привыкнуть звать его отцом – особенно наедине со своими мыслями).
– Они говорили про тебя.
Надо отдать Нику должное: он начал с главного. Я сразу понял, о ком он. Что-то наши полководцы там обсуждали. Значит, и меня тоже? Отлично.
– Корби говорил: молодой ярл, ты то есть, может не выдержать крови. Может сорваться.
– Не сомневаюсь, что он так говорил.
– А Ингвар на это только засмеялся. Он сказал: пусть молодой ярл тоже узнает цену золота.
– А Власик что сказал?
– Он сказал – ты непременно забоишься… Ты же из мирной земли, войны никогда не видел… А Ингвар опять засмеялся. Почему же не видел, – сказал. – Он же визионер. Тут Власик попримолк, видно, удивился. И они начали говорить, кого на какой катер ставить… я тут ушел.
Я полежал, подумал. А потом мне отчего-то стало весело.
– Ну а зачем ты мне-то это все рассказываешь? – спросил я.
– Фил… Может, мы вернемся?
– Ты – опять?
– Нет, Фил, я прошу тебя, послушай. Можешь ты послушать? Мы украдем у Ингвара ноутбук… Включим этого Перуна и исчезнем отсюда. Ты же хотел увидеть отца? Ну и увидел. Если захочешь, ты ведь теперь всегда сможешь повидаться с ним… Но не надо играть в его игры, Фил. Это опасно. Тебя могут убить. Или ты сам… можешь...
– Ты трус, – оборвал я его. – Я все понял. Ты просто трус.
– Я не трус. Просто я думал, тут свобода. А тут… то же самое, что и у нас. Деньги и бандиты. И эти девчонки несчастные.
– С чего это они несчастные?
– Ты еще не понял? Ты не обижайся, но твой отец – просто…
Я хотел что-то сказать, но тут мой отец, конунг Ингвар, пошевелился в своем спальнике, всхрапнул и перевернулся на другой бок. Мы с Ником перестали дышать. Я видел в темноте его бледную физиономию, челку и блестящие глаза. Потом он тихонько вздохнул.
– Не ходи с ними завтра, – беззвучно попросил он.
– Ерунда. Все это не по-настоящему. Это же параллельное прошлое. Чего ты боишься?
Ник глядел на меня несколько мгновений, а потом отвернулся.
– Завтра на берегу останешься, – пообещал я.
– Я не об этом…
– Зато я об этом.
«Трус, – думал я про него. – Конечно, трус. И не трахался еще ни разу. Что это он там про отца говорил? Завидует, конечно. И мне завидует».
Размышляя об этом, я даже не заметил, как уснул снова.
** *
Мерный плеск весел далеко разносился над молочно-белой гладью реки. Потом туман рассеялся, и на стремнине один за другим показались варяжские корабли.
Эти длинные лодьи (еще их, кажется, называли дракарами) были узкими,остроносыми, с острой же кормой. Снабженные окованным медью килем, обшитые внахлест гнутыми сосновыми досками, пропитанными дегтем и смолой, они были крепкими и достаточно маневренными, когда шли не под парусом, а на веслах, как сейчас (по двенадцати с каждого борта). Палубы у них не было; лишь на корме и на носу имелся дощатый настил, под которым были устроены укрытия от дождя и ветра. А чтобы лодьи под парусом не валило и не заливало волной, в самый низ, к днищу, вместо балласта загрузили золотые монеты и серебро в слитках. Это была плата за верную службу князю Бориславу.
Мускулистые, голые по пояс, бородатые гребцы, сидя попарно на скамейках-румах, по счету кормчего ворочали взад-вперед длинными веслами. Настоящие викинги никогда не сажали на румы рабов. Они гнули спины сами, сменяя друг друга, и могли без отдыха преодолевать огромные расстояния – лишь бы не иссякала вода в бочонках.
Но эти дракары шли медленно: они были тяжело нагружены.
– Все готовы? – негромко спросил Корби.
Парни кивнули.
Фил сжимал в руках легкий автомат «узи». На поясе у него висел черный финский нож. Он побледнел и закусил губу. Готов ли он? Да, конечно, готов. Сын конунга не может быть не готов.
Еще с четверть часа назад они сидели на берегу, болтали о пустяках: кто какое пиво пил, кто где бывал. Бывали мало где: каждый все больше рассказывал о своих родных местах (кроме местных, ижорцев да русских, был тут парень издалека, из хяме – это за теми местами, где суоми живут, да еще двое из эстов). Поэтому разговоры не клеились. Ник мог бы рассказать хоть про Швецию, хоть про Австралию, но он молчал. В катер его не взяли, да он и не рвался.
– Станут пускать стрелы – бьем всех, – сухо сказал Корби. – Пусть Перун пошлет нам удачу.
Взвыв моторами, катера вылетели из зарослей наперерез варягам. Тотчас же кормчие на лодьях часто-часто застучали в медные тарелки, командуя боевую тревогу. Было видно, как гребцы на румах по очереди бросают весла, поспешно хватая луки и стрелы. На всех были надеты кожаные куртки с нашитыми поверх медными пластинами: кормчие о чем-то догадывались или были заранее готовы к худшему. Сидевшие с другого борта в это время ожесточенно вспенивали веслами воду, разворачивая лодку носом к врагу.
Плечи и головы гребцов скрылись за деревянными щитами. Щиты эти были похожи на дощатые крышки от оружейных ящиков, но полегче. Снова прозвучал сигнал. Командиры хрипло орали по-шведски. Не теряя хода, дракары выстроились в боевой порядок – один впереди, двое за ним.
Даже в скучных пресных водах эти акулы фиордов оставались моряками. Они и не думали грести к берегу. Взяв на изготовку луки и пращи, они всерьез собирались бороться – будто каждый день встречали где-нибудь в своих северных заливах быстроходные моторные лодки «Bombardier».
Первая очередь стрел рассыпалась дождем, не причинив никому вреда. Второй не последовало. Два катера пролетели друг за другом мимо крайнего корабля (с драконьей головой на высоком бревне-форштевне), не переставая стрелять длинными очередями сразу из двух крупнокалиберных пулеметов и еще короткими, из четырех автоматов «узи». Пули прошили дощатый фальшборт дракара насквозь, смяли и порвали кольчуги и медные доспехи, разворотили ребра и спины гребцов и только тогда потеряли убойную силу. Разбитый в щепки корабль потерял ход. А пулемет все бил и бил по нему, теперь уже с другого борта. Эхо от высоких берегов с запозданием возвращало этот небывалый звук. Умирающие корчились на румах и вопили от боли, но вой моторов заглушал крики.
Фил стрелял, пока в рожке не кончались патроны. Тогда он хватал следующий и стрелял снова. «Узи» в его руках дергался, нагреваясь и шипя от брызг. Молодой ярл что-то бормотал, скрежеща зубами и смеясь, а сам все давил и давил на спусковой крючок. Он стрелял и смотрел в глаза бородатым чужакам. Он уже ненавидел их. Убийство опьяняло и кружило голову. Да, это было не похоже даже на самую лучшую игру. Крики и кровь были настоящими, и люди падали от его пуль. Не фантомы из «Battle of Evermore», а живые люди. Живые, но смертные.
Шестеро или семеро гребцов «Дракона» погибли сразу, остальные истекали кровью на румах. Четверым лучникам на корме повезло больше: они успели выпустить по врагу несколько стрел и с простреленной грудью полетели в воду. Одна из стрел царапнула плечо рулевого второго катера, он выругался по-фински и еще крепче вцепился в баранку. А вот кормчий противника повел себя иначе – он выпустил из рук весло, перегнулся через борт и остался висеть так: сразу три пули вскрыли его красивый медный шлем, как консервную банку, и раскроили ему череп. Алая кровь ручьем текла по борту, смешиваясь с мозгами.
Изуродованный «Дракон» остановился, теряя обломки весел, и его стало сносить течением. Но второй дракар успел развернулся бортом к врагу и ощетинился стрелами: лучники ждали, пока катера развернутся по широкой дуге и подойдут поближе (лишь двое или трое стрелков из молодых в ужасе побросали оружие – их отпихнули вниз, на дно, на тюки с товаром). Корби, вцепившись в поручень на переднем катере, выкрикнул что-то в рацию, и оба перехватчика, разлетевшись в разные стороны, заставили лучников потерять драгоценные секунды. А потом на них обрушился кипящий свинцовый дождь.
Оружие двадцать первого века не давало осечек.
Третий корабль, с носовым украшением в виде простоволосой женской головы, под прикрытием гибнущих собратьев двинулся к берегу. Быть может, норманны надеялись, потеряв груз, спасти хотя бы свои жизни: в лесу на том берегу ничего не стоило скрыться, а помочь своим было уже невозможно. Но тут, проскользнув между разбитыми кораблями и вырвавшись на простор, вдогонку пустился головной катер. Он догнал беглецов в считанные секунды. Фил видел, что гребцы в отчаянии налегают на весла, уже не думая о защите, и только двое пращников на корме пробуют раскрутить свое допотопное оружие.
Сотник Корби тоже увидел это. Он что-то крикнул рулевому, оглянулся – и вдруг сильно толкнул в плечо Филиппа, далеко высунувшегося со своим автоматом. Фил повалился на дно лодки, и тут же камень из пращи, просвистев в воздухе, с тупым хрустом ударил сотника в голову. Корби, не вскрикнув, упал Филу под ноги; а Фил так и сидел на резиновом коврике в растерянности. Автомат он выронил.
Рулевой вскочил с места и бросился к командиру. У Корби на губах показалась кровь. Катер остановился. Второй, негромко рокоча мотором, подвалил и встал бок о бок, и Власик, парень из Пскова, первым перепрыгнул через борт.
На него было страшно смотреть. Он приподнял голову Корби, провел рукой по его лицу, оглянулся беспомощно, зачерпнул рукой воды, плеснул; Корби не шевелился. Он дышал с трудом, его веки дрожали, но глаза не открывались.
– О, Перуне великий, – пробормотал Власик. – Неужто помрет?
Он обернулся к остальным, и его взгляд упал на Филиппа.
– Что же, ярл, – хмуро произнес он. – Теперь твой черед. Бери этих.
Фил не стал медлить. Он подхватил автомат и перелез на второй катер, встав на место Власика. Рулевой повернул ключ в замке зажигания. «Ямаха» зазвенела стартером, завелась и подняла в небо фонтан воды. Опережая волну, катер понесся вдогонку убегавшему варяжскому судну. Дракар уже шел полным ходом к спасительному берегу: еще немного, и он выбросился бы на отмель, но тут на перехватчике застучал пулемет.
Весла бессильно рухнули в воду. Кто-то закричал на корабле, кто-то упал и, кажется, не выплыл. Дракар развернуло, он накренился. Варяги – те, что остались в живых – столпились у борта. Они побросали оружие, воздевали руки к небу и кричали что-то вроде «фред, фред!» – просили мира и призывали богов в свидетели.
Пулеметчик перестал стрелять. Катер сбавил обороты и медленно подошел к черному дощатому боку дракара. От досок исходила душная вонь – пахло разогретой смолой и еще чем-то неизвестным Филу, сытным и в то же время тошнотворным.
Понурые викинги выбирали весла на борт. Те из них, кто помоложе, во все глаза взирали на чудесную лодку, на сияющие серебром поручни и протянутые вдоль борта леера, на таинственно порыкивающий двигатель, украшенный магическими рунами – и на суровые лица врагов, так похожие на их собственные лица.
Кормчий «Валькирии» (он остался невредим), бросив свое весло, стоял на корме опозоренного корабля. Лет сорока, весь заросший сивым волосом, он с ненавистью смотрел на мальчишек-убийц. Вот он выкрикнул что-то, сорвал шлем и в сердцах бросил в воду.
– Ты понял, что он сказал? – холодно спросил Филипп у рулевого.
– Он – руотси… Он сказал… будь прокляты ваши отцы и вы сами, – с трудом перевел парень (это был Харви, тот самый финн из хяме, он немного знал по-шведски).
Фил медленно поднял автомат. Очередь прорезала тишину, и тяжелую тушу кормчего отбросило к противоположному борту. Он кашлянул, захлебнулся кровью и затих. Остальные – кажется, шестеро – даже не успели поднять щиты, как молодой ярл несколькими короткими очередями прикончил троих, а еще двое с криком повалились на румы – у них были перебиты ноги. У последнего шведа, самого молодого, был распорот живот, и черная кровь толчками выливалась на доски. Он зажимал живот руками и скулил не переставая.
– Ei, – сказал вдруг Харви. – Нет. Не хочу видеть.
Он бросил баранку и согнулся в своем кресле, словно это его, а не шведа, разрезали пополам очередью. Вот тут-то кровь и ударила Филу в голову. «Тр-рус», – прорычал он, оскалил зубы, скинул «узи» с плеча и с размаху врезал прикладом рулевому в ухо. От удара затвор переклинило, и автомат с неожиданным грохотом выплюнул последнюю порцию свинца – и тут патроны кончились.
Харви сполз с кресла и лежал теперь неподвижно.
Филипп оглянулся. Двое ребят в камуфляже, бледные как смерть, сидели на корме. Один держался за пораненное осколком плечо. Кожух «Ямахи» был пробит в двух местах. Сладко пахло бензином. Мотор чихнул и остановился.
Раненые враги цеплялись за борта, пытаясь укрыться. Тот, с разорванным животом, поджал ноги и перестал стонать. Его безусое лицо стало серым.
Трос развязался, и катер потихоньку относило от борта дракара. Но к ним уже подплывал первый перехватчик, в котором рядом с рулевым стоял Власик; его лицо казалось совсем взрослым, да он и был взрослым. Он, не мигая, смотрел на Фила. На шее у него висел «калашников».
«Вот сейчас он выстрелит, и никто ничего не узнает, – понял Филипп. – Они же все чужие. Был бы хоть Ник… но я его сам на берегу оставил».
Перехватчик мягко ткнулся в борт их катера. Под днищем плеснула вода.
Власик медленно переводил взгляд с простреленного мотора на дно, где лежал без сознания Харви, рулевой, и валялся автомат Филиппа с пустым рожком. Посмотрел в сторону варяжского дракара (его понемногу сносило на отмель). Посмотрел зачем-то на небо.
Был, наверно, уже полдень. От утреннего тумана не осталось и следа. Солнце горело в небесах, как сотня тысяч лазерных излучателей, и отблески на воде слепили глаза. На том берегу, над обрывом, темнел лес. Было тихо.
Раздался щелчок: это Власик поставил автомат на предохранитель.
– Корби умер, – сказал он тихо. – Ты старший, мой ярл. Что прикажешь?
Фил почувствовал, как неприятная слабость опускается со спины до самых ног. Без сил он присел на теплый пластик палубы. Ухватился за леер.
– Хватит, надо кончать с этим, – пробормотал Филипп.
Помолчал и добавил громче:
– Приказ такой: всех в воду. Свидетели нам не нужны. Кто выплывет... расстрелять.
«В доспехах не выплывут, – подумал он вслед за этим. – Вот и берег будет чистым».
На носу катера уже готовили буксирный конец. Но прежде чем подцепить на буксир обездвиженный перехватчик, ребята постарались в точности выполнить приказ молодого ярла. Тяжелые тела скрывались под водой с глухим плеском. Кто-то успевал вскрикнуть и забиться в агонии, оказавшись в холодной воде; тогда высоко вверх летели брызги, и брызги эти порой казались алыми. Но то была всего лишь игра света. Никто не выплыл, и стрелять больше не пришлось.