Глава 5,
в которой великий конунг прощается с верным другом, а молодой ярл – с еще одной надеждой
Корби Суолайнен лежал посреди Перуновой поляны, на ложе из полевых цветов, с венком на груди. Это был уже не Корби, а то, что осталось от Корби после того, как он перестал быть живым. Труп никак не звали, труп ничего не видел и не слышал, ему было все равно.
На виске у трупа виднелся обширный кровоподтек. Ведь Корби умер не сразу, и синяк успел налиться темной, еще живой кровью. Но лицо его стало белым, совсем белым, нос заострился и соломенные волосы потеряли блеск. Нет, это был уже не Корби.
Но куда же делся тот парень с красивым карельским именем? Сильный и справедливый сотник дружины, всего-то двадцати лет от роду? Вернулся ли он в свою деревню на берегу лесного озера, нашел ли там своих родителей и сестренку? Никто не мог знать этого. Смерть была редкой гостьей в Изваре, и никто не знал, что бывает после: если этого не ведал сам великий конунг Ингвар, то где уж было остальным.
Ребята подавленно молчали. Девушки глотали слезы.
Конунг же стоял неподвижно и смотрел куда-то вдаль, поверх темных фигур идолов, выше деревьев, туда, где в небе уже догорал закат. Он тяжело опирался на свой посох. Со стороны казалось, будто конунг ждет чего-то. Так думал и Филипп, который стоял по правую руку и изредка обращал на отца внимательный взгляд. Младший ярл, стоявший с сестрой поодаль, искоса поглядывал на Фила; но Лена, сжимавшая руку брата, не оборачивалась. Она была еще бледнее Ника.
Когда от умирающего солнца осталось только кровавое зарево над лесом, конунг сжал крепче свой посох. Тотчас глазницы деревянных богов засветились, а у подножия заклубился светящийся туман – это включилась подсветка; и тогда конунг выступил вперед и произнес:
– Пусть слышат люди и боги.
Он помолчал, словно собираясь с духом.
– Мы прощаемся с нашим братом, – сказал он наконец. – Пусть он и ушел из нашей жизни, но мы непременно встретимся в новом мире. Перун слышит нас. Перун возьмет нас всех в свое время.
Похоже, громовержец Перун и вправду мог слышать это странное заклинание. Глаза идола плотоядно загорелись, и рубин на конце ингварова посоха откликнулся кровавым блеском. Но вот очнулись и остальные боги; их взгляды скрестились, и в воздухе возникло таинственное мерцание. Напряжение стало невыносимым.
И тут лежащая неподвижно фигура вспыхнула ярким белым пламенем, раздался треск, будто рвался туго натянутый ветром парус, а зрители разом зажмурились – но даже когда вспышка погасла, еще несколько секунд перед глазами возникали и лопались какие-то оранжевые пузыри. Потом стало темно.
Кто-то первым открыл глаза и вскрикнул. Посреди поляны было пусто. Тот, кого называли Корби, исчез из этой истории навсегда, и только разбросанные вокруг, подозрительно скоро увядшие цветы не давали зрителям поверить, что все это им приснилось.
* * *
Так ушел мой боевой наставник, непревзойденный стрелок Корби Суолайнен. Я недолго скучал о нем. Почему? Не знаю. Я стал сильным за эти месяцы в Ижоре. Но я твердо помнил, что должен стать первым.
И теперь мой учитель Корби уступил мне свое место.
Когда наш старший товарищ, Власик, вернулся в деревню изгнанников, вышло так, что командиром ижорской дружины стал я сам; уже на следующий день конунг Ингвар, мой отец, представил меня остальным парням в этом новом качестве.
Это было ни с чем не сравнимым удовольствием. Все тридцать бойцов выстроились перед нами, как на скаутской линейке, и мы с конунгом прошли мимо каждого. Я внимательно рассматривал их лица. Плотно сжав губы, они провожали нас взглядами. Замыкающими стояли Янис с Ториком: они восторженно таращили на меня глаза, и я улыбнулся им ободряюще. Не было только рулевого Харви, и я отлично знал, почему.
Должен сказать, что меня это не особенно беспокоило.
Нашлись у меня в эти дни и иные заботы, еще приятнее.
Золото викингов оказалось совсем не таким, как я представлял. Я думал, это будут блестящие тяжелые слитки, наподобие тех, что хранятся в банках, или красивые монеты с портретами королей, или всякие там кольца нибелунгов. Но золото, которым новгородский князь сполна отплатил служивым варягам, было другим. Это были неровные желтые слитки, похожие на помятые шоколадки в обертке, только все разные по размерам и по весу. На некоторых были нанесены какие-то насечки, на других – нет.
Были здесь, правда, и монеты (в кожаных мешках), только тоже неровные и даже не очень-то круглые, с дырками и без. Были и какие-то украшения наподобие сережек в виде страшноватых зверей, с подвешенными к ним кольцами и листочками. Эти подвески больше напоминали погремушки, и я решил, что дарить их девушкам могли только дикари.
И все же эти штуковины были из чистого золота.
На серебряные слитки – гривны – я даже и не смотрел, хотя их нашлось в варяжском грузе куда больше, чем золотых, не меньше шестисот фунтов. Были они продолговатые, похожие на неуклюжую заготовку для напильника или какого-нибудь зубила, и довольно тяжелые. Парни намучились перетаскивать их в джипы, а из джипов – в подвалы башни. Серебро конунг Ингвар использовал для внутренних расчетов.
А вот золото отец спрятал в огромный несгораемый шкаф у себя в кабинете. Этому золоту предстояло под покровом ночи отправиться на Перунову поляну. Затем загадочная программа «Rewinder» должна была соединить между собой две точки во времени и пространстве, чтобы адресат смог получить посылку – и в скором времени отправить обратно кое-что для нас.
Как я ни просил, Ингвар не разрешил мне присутствовать при этом. Оставалось просто ждать.
И вот день настал. А точнее, настало утро, когда я снова проснулся от автомобильного гудка. И увидел у себя под окном сияющий черным лаком, громадный и мощный внедорожник-амфибию с тонированными стеклами с высокой трубой воздухозаборника и лебедкой на носу. Его обтекаемый кузов поблескивал, как мокрый дельфиний бок.
Дверцы «конкистадора» были распахнуты. На торце передней двери были налеплены разноцветные ярлычки с буквами и цифрами: судя по всему, машина была импортирована прямиком из салона известного питерского дилера. За рулем сидел Харви, уже вполне здоровый, но с перевязанной головой (я решил, что за рулем он оказался не случайно, но долго размышлять об этом не стал). Увидав меня в окне, Харви робко улыбнулся и поднял руку: «Привет тебе, молодой ярл». Стараясь не спешить, я оделся и вышел во двор. Харви уже вылез из машины и встречал меня с ключом в руке, торжественный и бледный.
Я знал, что переборщил в тот раз. Конечно, бедняга ни в чем не был виноват –он ведь не был сыном конунга и поэтому мог проявить мягкотелость, как и остальные представители этой низшей породы людей; я подумал, что стоит простить его, хотя бы ради такого приятного момента. Мне пришла в голову одна мысль. Я положил руку ему на плечо и сказал негромко:
– Скажи, Харви, ты не держишь зла на меня?
– Нет, мой ярл, – отвечал рулевой.
– Тогда скажи мне: почему ты ослушался своего ярла? Ты пожалел тех шведов? Ты сказал: нет, не хочу это видеть. Ты испугался?
– Это страшно, – признался Харви. – Очень много крови.
– Но это кровь врага.
– Этот кормчий, Роальд… он проклял нас всех. Это страшно. Никто не понял, я понял. Потому что я знаю их язык. Я боюсь.
Я наморщил лоб. Ситуация была сложнее, чем я думал. Не так-то просто управлять людьми.
– Я могу снять проклятие, – сказал я наконец. – Ты веришь своему ярлу?
– Верю, – сказал Харви испуганно.
– Так вот. Я снимаю это проклятие. Я беру его на себя. Ты понял? Отныне вся кровь – на мне, Харви.
Он склонил голову.
– Ты – мой господин навсегда, – сказал он.
Мне вдруг опять показалось, что я еще не проснулся и мне все это снится, но, скорее всего, это происходило взаправду, и даже птички пели по-утреннему, и заспанный Ник стоял на крыльце и протирал глаза изумленно. «Я буду управлять людьми, – вспомнил я. – Именно так».
– Ники, – окликнул я младшего ярла. – Садись в машину. Проедемся.
Кивнув, Ники взобрался на подножку и, отряхнув ноги, уселся на сиденье рядом с водителем (на водительское место, разумеется, взгромоздился я сам). Харви вручил мне ключ и остался стоять на полянке, догадываясь, что он больше не нужен. «Пусть сон продолжается, – думал я. – И вообще, когда все это кончится, нам будет о чем вспомнить».
Дверца «конкистадора» с глухим стуком захлопнулась. Сразу стало тихо; в компьютер не были вшиты музыкальные программы, и это был серьезный минус, потому что здесь скачать их было негде, а FM-радио, конечно же, осталось в далеком будущем. Решим и это, подумал я. Наплевать.
Внутри было прохладно и приятно пахло новенькой кожей. Я воткнул ключ в кард-слот и несколько секунд тупо глядел на панель приборов, на мигавшие символы и надписи. Потом тронул джойстик, и сиденье подо мной зашевелилось. Стало удобнее.
Мотор урчал еле слышно где-то далеко впереди. Ник наблюдал за мной с интересом. «Ты-то, наверно, наездился с папашей на джипе», – подумал я, и, видать, вслух, потому что он покачал головой:
– Фил, я не знаю, как его водить. У нас был не такой.
– Разберемся, – проворчал я.
Я тронул рукоятку передач на руле (отделанную кожей, необычайно приятную на ощупь). Нажал на газ. И джип медленно и бесшумно покатился вперед.
– Ай, блин, – не удержался я. – Куда ж ты, с-с…
– Крути, крути! – засмеялся Ник.
Все было нормально. Руль вертелся с легкостью, и широченные колеса «конкистадора» врезались в грунт с солидным хрустом (под покрышками трещали и взрывались сосновые шишки). Вцепившись в руль, я смотрел вперед. Графическая модель вокруг медленно разворачивалась, как если бы я сидел в башне танка из игры «Evermore», и я едва успевал за этим вращением. Кое-как мы выкатились на дорогу, и тут я краем глаза заметил Лену.
Я так вжал ногу в тормоз, что тяжеленный джип затрясло, как байдарку на порогах. Мотор заглох.
– Ты чего? – испуганно спросил Ник.
– Не знаю, – сказал я.
Я оглянулся. Лена стояла возле дома – видно было, что она тоже только что встала с постели. Однако она успела умыться. Ее стриженые волосы были мокрыми. Я вдруг вспомнил, что уже давно ее не видел. Целый день. Кажется, в последний раз вчера за завтраком. А она тогда и вовсе на меня не смотрела.
Нащупав ручку, я вышел из машины. Ник остался сидеть.
– Лен, – позвал я.
Усмехнувшись, она взглянула на меня.
– Садись, а? – сказал я. – Мы тут решили проехаться. Видишь, какой джип.
– Заработал? – спросила она. – Быстро ты.
– Что в этом такого?
Лена подошла поближе. Я распахнул перед ней заднюю дверцу. В подголовнике переднего сиденья был встроен дисплей для видео, который, понятное дело, ничего не показывал. Ник опустил стекло и сказал сестре: «С добрым утром». Она погладила его по макушке. Я неловко попытался подсадить ее, она даже не оглянулась, сама скользнула внутрь и потянула дверцу на себя.
– Лена, подожди, – проговорил я, но дверь уже была закрыта.
Медленно я обошел машину и снова сел за руль. Поглядел в зеркало. Встретившись со мной взглядом, Лена отвернулась.
Джип полз по знакомой лесной дороге. Мало-помалу я приноровился к его движению, к ухабистой дороге и к сосновым корням, то и дело лезущим под колеса. Вот только восторг куда-то пропал, и я не понимал, почему. «А может и правда, все это не считается? – думал я. – Все это – фантомы, и все, что происходит, когда-нибудь придется переигрывать заново?»
– Ты что, нарочно сюда заехал? – спросила вдруг Лена.
Похоже, мы свернули в сторону от главной дороги, и я даже сам не заметил, когда именно. Прямо перед нами был обрыв, справа и слева – заросли колючих кустов, а там, вдали, за речкой, виднелось святилище Хорса с его жутковатыми истуканами: это было то самое место, на котором мы оказались в самый первый день (да когда же это было?).
Дорога здесь кончалась. Я остановил машину, и мы вышли.
Сосны шумели над головой, в небе плыли точно такие же, как когда-то, белоснежные облака, и снова где-то далеко выстукивал свое послание дятел. Только радости больше не было, и воздух больше не опьянял.
– Сколько же дней прошло? – спросил Ник.
– Не помню, – отозвался я. – Здесь все иначе.
Я с удивлением понял, что так оно и есть. Здесь все меняется слишком быстро. Чтобы стать взрослым, мне понадобилось всего несколько дней.
– Ники, – сказала вдруг Лена. – Ты не мог бы…
Ник кинул на нее удивленный взгляд из-под своей длинной челки (он был не ниже сестры, но было сразу видно, что он – младший: я даже не смог бы объяснить, почему). Он вздохнул, повернулся и пошел к обрыву, туда, откуда доносился плеск ручья.
Дождавшись, когда он скроется из виду, Лена обернулась ко мне:
– Фил, послушай меня, пожалуйста, только не перебивай.
Я кивнул.
– Ники тебе рассказал, наверное, всякие глупости про меня? Про то, как я ревную и все прочее? И ты подумал, что это всерьез? Скажи сразу.
– Я обещал не перебивать, – проговорил я.
– Ты издеваешься. Ответь: он об этом рассказывал или нет?
– Рассказывал.
– Я его об этом не просила. Это он сам… дурак. Так вот что я хочу тебе сказать: ничего подобного не было. Я и не собиралась плакать. Фил, не думай, что это из-за тебя.
Ее слова были не слишком последовательны.
– Думаю, что это из-за меня, – сказал я.
Я смотрел на нее, а вспоминал ту самую первую ночь, с Динкой. Да, я их сравнивал. Почему бы и нет. Ленкина грудь была скрыта под алой футболкой с воротничком у самого подбородка. Но я знал, что именно я смогу увидеть, если этой футболки на ней не будет. Да я вообще все знал. Я видел, что дышит она часто-часто, и мне хотелось прижать ее к себе и дышать вместе с ней. А еще мне хотелось потрогать ее шею, то место, где уже начинается ее ушко с золотым колечком-сережкой и которое выглядит сейчас таким нежным и беззащитным.
Я протянул руку и дотронулся. Внезапно на ее глазах выступили слезы.
– Я не… я не хочу любить тебя, Фил. Не смотри на меня так. Этого не будет.
– Будет, – пробормотал я.
И сделал вот что: обнял ее одной рукой за талию, а другой – за плечи, притянул к себе и прижался губами к ее губам. Бои на мечах с Корби не прошли даром. Мои руки стали сильнее, куда сильнее. Она не могла вырваться, и даже крикнуть не могла, а может, это было слишком для нее – кричать и звать на помощь глупого младшего брата. Вместо этого она просто закрыла глаза. Настал момент, когда я понял, что она слабеет и сдается, потому что моя рука как-то автономно и независимо от меня лезла расстегивать ее ремень, а она не останавливала ее или не хотела останавливать...
И вдруг я получил такой удар ногой, что даже подскочил. А потом согнулся и взвыл от боли.
Такого я тоже еще не испытывал. Никогда. Хорошо еще, что успел стиснуть зубы.
– Почему? – прошептала она сквозь слезы. – Ну почему?
– Что ж ты делаешь, – наконец смог выговорить я. – Ты с-с… с ума сошла…
Она отвернулась.
Так прошло еще несколько ужасных минут. Потом боль стихла, и стало просто тоскливо. Я слышал, как она всхлипывает.
Как вдруг холодная ярость поднималась во мне. Я медленно произнес:
– Лена, ты поступила неверно. Но кое в чем ты права, Лена. Меня не надо любить.
Еще шаг – и я держал ее за руки, не давая обернуться.
– Знаешь, как меня все называют здесь? – спросил я. – «Мой ярл», говорят они. Тебе понятно?
Она согнулась, пробуя высвободиться. Но это было больно.
Лена молчала, понимая все, что я хотел ей сказать.
– Я возьму тебя. Когда захочу.
Неправда, неправда: я не произносил этого. Я отпустил ее запястья, и она развернулась… и взглянула на меня с ненавистью.
– Прощай, Flea, – сказала она.
– Нет, Lynn, – отвечал я надменно. – Мы не прощаемся. Это моя игра.
И опять неправда. Я не был надменным. Я напряженно ждал: что же она ответит?
– Ты глупый, Flea, – тихо сказала она. – Тебя обманули, а ты и повелся.
«Что? – изумился я. – Что-о?»
Она протянула руку и вынула из кармана моей куртки ключ – двумя пальцами, как лягушку за лапку. И пошла к машине, не оглядываясь.
Врубив задний ход, на прощание она нажала на сигнал: «фил-лип», послышалось мне.
Взволнованный Ник вылез на берег. Его челка опять была мокрой: видно, он по обыкновению пил воду из ручья.
– Смотри, Ники, – сказал я ему. – Не пей. Козленочком станешь.
Он огляделся по сторонам:
– А что случилось?
– Ничего особенного. Мы просто поспорили с твоей сестренкой, кто из нас пойдет до дому пешком. Она выиграла.
Ник недоверчиво оглядел примятую траву.
– Правда?
– Я что, тебе врать буду?
– Слушай, Фил, – сказал он.
– Да, младший ярл.
– Я тут подумал… ты бы поговорил с отцом… можно мне тоже джип? Пусть поменьше. Вроде «рэнглера».
Я рассмеялся:
– Да нет проблем, Ники. Какая же свобода без джипа.
И мы побрели по тропинке к дороге.