Он осторожно взял мертвое тело за плечо. Попробовал перевернуть. Тело оказалось тяжелым и неповоротливым. Фил случайно дотронулся до ингварова уха: оно было холодным и отчего-то сырым, как кусок мяса в мясном магазине.
Тело перевалилось на спину, и Филипп глянул мертвому в лицо. И тут же отшатнулся и закрыл глаза руками.
Порывисто встал на ноги. Постоял, стараясь отдышаться. Осмотрелся. Медленно подошел к давно остывшему камину.
В камине не было углей – лишь груда слежавшейся золы. На полу валялись тяжелые каминные щипцы (Фил криво усмехнулся) и причудливо изогнутая лопатка для углей. Рядом же стоял флакон с жидкостью для розжига: конунг ленился щипать лучину. Яркая этикетка на флаконе привлекала внимание. Филипп протянул руку.
Жидкость имела острый и противный запах. Все еще улыбаясь, Фил прошелся по комнате, стараясь обходить стороной лишь один угол, тот, где громоздился стол конунга Ингвара. За окном становилось все светлее. Дым будет виден издалека, пришло Филу в голову.
– А, все равно, – прошептал он. – Пусть все видят.
Взяв со стола Динкино письмо, он туго свернул его в трубочку. Поднес к пламени свечи. Полюбовался несколько мгновений, как плотная бумага корчится и чернеет в его руке. Пламя отчего-то стало зеленым, и он, расширив глаза, наблюдал, как оно меняет цвет. Потом, обжегшись, уронил письмо на пол.
Огненная дорожка протянулась по периметру комнаты. Уже загорелся паркет, шкаф красного дерева, в котором хранились винные бутылки, столик с молчащей корабельной рацией.
Пламя лизало стены, украшенные гобеленами и звериными шкурами, и раму разбитого зеркала, и окна. Страшная кабанья морда тревожно глядела на Филиппа, лосиные рога нацелились прямо ему в лицо. «Вот так, вот и отлично», – прошептал Фил. Он сделал несколько шагов до двери: едкий дым уже заполнил комнату, и плохо бы ему пришлось, если бы он не рассчитал все заранее. Он притворил за собой дверь и тут заметил, что кожаные подошвы его несуразных башмаков нагрелись и затлели; он попрыгал, стараясь их потушить, и ему это удалось. Из-под двери тянуло дымом. Внизу кто-то вскрикнул и побежал по лестнице вверх.
– Пошли отсюда, Ники, – приказал Фил.
– Там что, пожар? – Ник глядел на него снизу вверх и все еще не мог понять. – Почему там пожар?
– Мы просто попрощались с отцом, – пояснил Филипп. – Просто попрощались. Но теперь нужно уходить, понял?
– Хорошо, Фил… хорошо.
Спикер в кармане Филиппа завибрировал, когда они втроем уже выбежали из горящей башни на улицу. Несколько секунд Фил соображал, что происходит, потом выхватил аппарат и поднес к уху.
– Кто? – крикнул он. – Кто говорит?
Наверху стекла треснули и с грохотом разлетелись. Огонь и дым вырвался из окон башни. Коротковолновая рация в кабинете Ингвара каким-то чудом все еще работала, и спикер принимал ее затухающий сигнал в режиме calling all stations.
– Не слышно, не слышно, – кричал Фил. Не выпуская спикера, он метнулся было обратно к башне, дернул ручку двери, но остановился в испуге. Изнутри вырвался клуб дыма, и огонь опалил рыжие волосы Филиппа. Вскрикнув, он отскочил и уронил спикер в пыль. Ничего сделать уже нельзя было.
Ник подбежал к нему и потряс за плечи:
– Кто там? Кто это был?
– Не знаю, – дрожащим голосом проговорил Филипп. – Н-не знаю. Я не расслышал. Там был кто-то. Он сказал, что… скоро все кончится. Что осталось совсем немного.
– Я не понимаю, – сказал Ник. – Там Ингвар? Он живой?
– Нет… я же видел его, – продолжал Фил жалобно. – Я же видел. И ты видел. Он не дышал. Он был холодный. Ты же мне веришь, Ники?
Младший ярл нагнулся и поднял спикер.
– Не плачь, – сказал он просто. – Конечно, он был мертвый. Все видели.
– Я бы его не оставил.
– Никто бы его не оставил. Это не он. Это просто галлюцинация, Фил. Мало ли что тут бывает. Это же ненастоящий мир, ты помнишь?
– М-может быть, – сказал Филипп.
– Пойдем, братья, – окликнул их Власик – мягко и участливо, как только сумел. – Нужно уходить отсюда.
Фил покорно пошел за ним к гаражу, где темнел его джип-«конкистадор» – порядком изувеченный, но еще целый.
Ники не спешил. Он оглянулся: башня была в огне уже снизу доверху. Клубы дыма поднимались в небо, известняковые плиты чернели и крошились от жара. Еще немного и провалится крыша, – думал Ник. – А потом обрушатся перекрытия. И никто никогда больше не увидит конунга Ингвара, повелителя Ижоры, гениальногомечтателя, погибшего такой страшной смертью.
Ник хотел вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы – и не вспомнил.
– Death is the only escape, – прошептал он.
* * *
Перед рассветом в лесу было тихо. Птицы еще не проснулись, а может, просто не решались запеть. Ветер гудел высоко в кронах, пахло смолой и дурманом.
Лисица приоткрыла глаза в своем логове, принюхалась: дымом больше не пахнет. И петухи не поют. Вкусные петухи. Лисица была сыта, и лисенята тоже. Толстые, довольные, они спали под боком. Может, и не стоит просыпаться раньше времени, размышляла лиса. Стоит поднять голову, как от щенков уже не отобьешься.
На охоту можно было не спешить. Лиса обленилась. Под частоколом она прорыла хороший лаз, и – вот удивительно – никто не спешил его заделывать. Лисица ходила за курами каждую ночь, то в один курятник, то в другой. Вот только курочки день от дня тощали, кормить их было некому, и лисе это не нравилось. Выгнать их во двор? – по-хозяйски думала лисица. – Так ведь разбегутся. Люди же разбежались.
Лиса тихонько вздохнула и уткнулась носом в лапы.
Разведчик Янис тоже засопел и перевернулся с боку на бок. Под утро стало свежо и туманно, и под куртку заползала сырость. Хорошо лисе, – думал он. Пожрала и спит, и шуба всегда при ней. Лисье логово они с Ториком давно приметили в дальнем овраге, но разорять не стали, обошли стороной.
Вот уже который день друзья ночевали в землянке, на жесткой постели из лапника, накрытого шкурами. Прятались от изгнанников. Припасы, захваченные в Изваре, были уже на исходе, но разведчики не спешили уходить. Что-то удерживало их здесь, в полуверсте от брошенного поселка, а что – они и сами сказать не могли. Их мысли текли неторопливо, как большая река там, за лесом, и разговаривали они теперь тоже не спеша и длинно, как все говорят на языке ватьяла. Понемногу они забывали славянское наречие.
Так странно: сейчас никто не принял бы их за глупых долговязых чухонских мальчишек. Даже звери в лесу знали их и уважали. «Когда-нибудь изгнанники уйдут, – мечтал Янис. – А мы построим свой хутор, чтобы вокруг никого. На новом месте. Не здесь, нет, не здесь. Это место проклято. Построим дальше по реке. Потом возьмем девчонок от соседей, от карел. Все будет наше».
Вспомнив о девчонках, Янис зевнул и от души потянулся. С потолка, выложенного из жердей и веток, посыпалась земля.
Торик поднял голову и протер глаза кулаками.
– Разве уже утро? – спросил он недоверчиво. – Ты почему не спишь, Янис?
– Просто так проснулся, – отвечал друг-разведчик. – Я вот что думаю: девчонкам было бы хорошо у нас в землянке.
– Это нам было бы хорошо, – ответствовал Торик.
Обменявшись такими репликами, оба на некоторое время притихли.
Но спать больше не хотелось. Янис, не говоря ни слова, на четвереньках выполз из землянки. Глянул на светлеющее небо. Отошел в сторонку.
И в это самое время далеко за лесом послышались выстрелы – будто дятел часто-часто застучал клювом по деревяшке. Бестолковое эхо повторяло звук, так что теперь было вообще непонятно, где стреляют. В кустах зашуршали испуганные птицы, застрекотала дура-сорока. В овраге в своем логове вскочила лиса, тявкнула на щенят, высунула нос на улицу.
Выстрелы прекратились так же неожиданно. В наступившей тишине стало слышно, как где-то далеко каркают вороны, кружа по небу. Лиса навострила уши: тревога приближалась.
– Это там, на реке, – сказал Янис Торику. – Идут сюда.
– Изгнанники?
– Не знаю. Их много.
Они молча стояли возле своего убежища, не решаясь двинуться с места. Прислушивались к вороньему гвалту, что все приближался и приближался. Они были слишком молоды и не знали, что вороны всегда сопровождают викингов в их походах. Вороны, вероятно, видели, как к большому белоснежному катеру, все еще стоявшему на якоре, подошли борт в борт два боевых дракара. Бедняга Харви, рулевой, едва успел схватить автомат, когда сразу несколько стрел впились ему в грудь и шею. Тамме бросился в реку и уже успел нырнуть, когда шведский гребец схватил копье и с силой метнул прямо в воду – так иные искусные охотники на севере бьют китов. От удара пловец вскрикнул, вскинул руки, показался в последний раз над водой и камнем пошел ко дну. Шведы заорали.
Больше на корабле не оказалось никого. Король Олаф вполголоса выругался и скомандовал что-то, отрывисто и сердито. Еще пять или шесть дракаров ткнулись задранными носами в берег, и викинги, подхватив мечи и щиты, высыпали прямо в воду. Молниеносно рассредоточившись, они двинулись скорым шагом прочь от берега, сквозь заросли, прикрывая друг друга и тихо перекликаясь. Туман рассеивался, и лес стоял пустынный и тихий, будто скованный ужасом.
Когда перекличка, больше похожая на собачий лай, достигла лисьих ушей, большая умная лиса затолкала щенят вглубь норы, а сама улеглась у входа, поджав хвост. Ее бока дрожали. Чтобы не бояться, она даже зажмурилась.
А вот Янис с Ториком допустили непростительную ошибку. Им бы по-лисьи затаиться в землянке и переждать, но они все медлили; может, вспомнили, что когда-то, еще совсем недавно, были лучшими разведчиками, молодыми дружинниками Ижоры? Издалека заслышав голоса, они прислушивались к незнакомому языку чуть дольше, чем следовало, и лишь потом решили отступить, но было поздно: их заметили.
Викинги засвистели, завизжали, предвкушая веселую охоту. Между стволов летели стрелы. Янис и Торик бежали что было сил, перепрыгивая через корни и кусты и кидаясь из стороны в сторону, как зайцы, неслись со всех ног и все равно уступали неутомимым норманнам в скорости.
Не сговариваясь, они бежали к поселку. Когда деревья расступились, и под ногами вместо неприметных тропок появилась широкая дорога, викинги притормозили, опасаясь засады; и только один, самый молодой, уже натянув тетиву, решил не упускать случая щегольнуть своим искусством. И правда, швед был неплохим лучником. Он пустил стрелу с колена, привычно – на высоте шеи, где у воинов кончаются доспехи, и стрела, по-пчелиному прожужжав на лету, с хрустом врезалась Янису между лопаток.
Парень споткнулся и неловко упал на правый бок. Пробежав уже вперед, Торик почувствовал неладное и остановился: увидев упавшего друга, он бросился к нему, даже не подозревая, что на него нацелено с полдесятка стрел; викинги заняли безупречную позицию за деревьями, но отчего-то не спешили стрелять.
Янис был еще жив. Он хрипел и силился достать стрелу, хотя делать этого не следовало. Если ее выдернуть, кровь хлынет в легкие, и всей жизни тогда останется не более минуты.
– Пойдем, пойдем, – повторял Торик. Раненый и вправду пытался подняться на ноги, но не мог. Он слабел и дышал все быстрее и быстрее, как будто торопился жить.
– Б-беги, дурак, – проговорил он вдруг.
Только сейчас Торик понял, что враги совсем рядом. Он слышал их голоса, но боялся поднять голову. Они приближались.
Когда копье рассекло воздух, Торик успел только зажмуриться.
* * *
В эту самую секунду Филипп вздрогнул во сне, закашлялся и открыл глаза.
Еще с минуту он соображал, где он. Вокруг было сыро и душно, как в оранжерее ботанического сада, где он с матерью гулял когда-то в детстве – среди пальм и неправдоподобно зеленых мясистых кактусов. Отчего эта картинка всплыла в его памяти, он не знал. Никаких пальм поблизости не было, а сквозь стеклянные стены виднелись все те же осточертевшие ижорские сосны и розовеющее рассветное небо.
Вот уже несколько дней они скрывались на лесной даче. Без хозяина никто не мог включить генератор, и в доме не было даже электричества. Ники целыми днями пропадал в подвале, где у Ингвара была устроена лаборатория; при свете фонарика он возился с причудливой старой аппаратурой – но все безуспешно. Компьютеры не включались. Рация молчала на всех диапазонах.
Также Ники не поленился обыскать весь дом. Сокровищ и здесь не нашлось, если не считать нескольких разнокалиберных золотых монет, забытых кем-то у Ингвара в спальне. Документы и записи тоже пропали: Диана-охотница не оставляла улик.
На второй день после пожара они решили выбраться на разведку. Поселок был пуст; а на Перуновой поляне их ждало унылое зрелище. Мощные стационарные излучатели, замаскированные под статуи богов, были безнадежно испорчены. Подножия идолов обгорели, будто кто-то разводил под ними костры. Святовид глядел пустыми глазницами. Голова Перуна была обожжена до черноты. Он больше не напоминал Че Гевару. Скорей уж негритянского колдуна, того самого, что превращает людей в зомби.
«Перун дышал пламенем», – сказал когда-то Власик.
Присев на циновке, несколько минут Фил глядел в прозрачную, синюю воду бассейна. Взялся за полированный поручень, прижался к нему лбом. В воде уже плавали опавшие листья и еще какая-то дрянь: система фильтров давно не работала. Он поморщился.
За спиной хлопнула дверь.
– Слушай, мой ярл, – окликнул его встревоженный Власик. – Слушай: в лесу чужие. Не изгнанники. Это викинги, я знаю. Говорят по-свейски. Поднимайся, негоже тут сидеть.
– Это король Олаф, – равнодушно отозвался Фил, не трогаясь с места. – Теперь точно все, конец.
– Не смей так говорить.
Фил почувствовал, как его поднимают под мышки и ставят на ноги. Делать нечего, пришлось встать. Дом возвышался перед ними, темный, с мертвыми окнами. В вестибюле было темно, хоть глаз коли, и Фил немедленно споткнулся о поваленное (им же, вчера) кресло. Тогда Власик его оставил, а сам бросился по лестнице вверх. Скрипнула дверь спальни. Очень скоро там, наверху, включился электрический фонарик, и Ники сбежал по ступенькам.
Власик догнал его, и вдвоем они выволокли упирающегося Фила на улицу. Его ноги волочились по земле.
И тут камень, вероятно, пущенный из пращи, вдребезги расколотил стекло над бассейном. Вдалеке слышался треск и крики команд – похоже, пришельцы ломали ворота. Бревенчатый забор пока что держался.
Дальнейшие события развивались слишком стремительно, чтобы Фил успевал соображать, что происходит. Синхронизация вернулась в тот самый момент, когда «конкистадор», обтекаемый, черный, блестящий джип-амфибия, прогрохотал по бревнам обрушенного забора, и Фил сполз с заднего сиденья на пол. Как раз вовремя: стекло с тяжелым хрустом треснуло, и в дыру влетело кинутое кем-то копье. Наконечник врезался в кожаную спинку сиденья и застрял там. Ники оглянулся с ужасом, крутанул баранку, и «конкистадор» рванулся вперед.
Позади кричали по-шведски. Вслед летели стрелы и камни. Металл кузова гремел от прямых попаданий, как ведро, в которое прицельно кидаются гайками. Власик, сидевший рядом с водителем, хладнокровно опустил стекло и выставил в окно ствол ручного пулемета. Грохот прямо над ухом оглушил Фила, зато и стрелы как-то разом перестали стучать по кузову.
Крики смолкли вдали. Ники, склонившись над рулем, что было сил давил на газ, джип натужно ревел и еле полз на второй передаче. Вот Ник спохватился и врубил третью. Стало тише, колеса чаще застучали по корням, и сосны, одна за другой пролетающие мимо, прибавили ходу: Фил, лежа на спине, мог видеть только их верхушки. Когда джип вдруг притормозил и остановился, он решился подняться и выглянуть в окно.