Николай Павлович взглянул в зеркало заднего вида. Взъерошил волосы. Криво улыбнулся. Тронул ручку дверцы, приоткрыл.
Но вдруг прислушался: за воротами гаража что-то происходило. Кто-то переговаривался там, на улице. Он даже различал отрывистые команды и торопливые шаги, и скрип гравия под широкими колесами.
Нахмурившись, господин Мирский достал спикер и набрал номер охраны. Никто не отвечал. Служба безопасности не отзывалась тоже. Это становилось интересным.
Что-то лязгнуло за стеной. Между полом и дверью гаража сама собой образовалась щель, и дверь поползла вверх. Нехорошо сощурив глаза, Николай Павлович сунул руку под сиденье – там у него был припрятан пистолет. Стараясь не шуметь, он вылез из машины. Шагнул к стене, нажал кнопку лифта. Но лифт не пришел. Вместо этого позади хлопнула дверь – та, что вела из гаража в подвал.
– Стоять, – услышал он. – Бросай оружие.
На него смотрели сразу три ствола. Три фигуры в камуфляже приблизились.
– Что вообще за дела? – произнес господин Мирский. Хотя мог бы и не спрашивать.
«Там осталась Лена, – вспомнил он. – Наверно, кормит кота. Ох, как все хреново складывается».
Он опустил пистолет и отвернулся.
** *
В темноте звякнул колокольчик микроволновки, и Лена вздрогнула. На кухне было темно (она успела выключить свет), лишь в углу светились две зеленые точки. Вот они бесшумно переместились: кот таращил глаза на хозяйку, моргал, приглашал за собой к двери.
– Только тихо, – шепнула коту Лена.
Она прижалась носом к стеклу. В сумрачном парке помаргивали голубые фонари; под самым окном стоял чужой черный внедорожник. Дверцы были распахнуты. Две фигуры в камуфляже вели под руки третью, запихнули внутрь, сами уселись по бокам.
По коридору прогрохотали шаги, ближе, ближе. Лена без сил опустилась на пол и закрыла глаза руками. Кто-то рванул на себя дверь, выругался, потом ударил по ней ногой. Дверь со стуком распахнулась (Кобэйн отлетел в сторону). Человек поискал выключатель, не нашел, снова выматерился вполголоса. Полез в карман – вероятно, за фонариком.
Тут кот не выдержал. Скрипя когтями по полу, с пробуксовкой, как болид «Формулы», он полетел к двери, прямо под ноги вошедшему, и тот даже подскочил от неожиданности. Злобствуя и ругаясь, пнул подвернувшуюся табуретку, развернулся и двинулся прочь по коридору.
Тяжелые шаги давно уже стихли и хлопнули внизу дверцы, и звук мотора больше не был слышен, когда Лена, все еще дрожа, поднялась на ноги. Выглянула в окно: сад был пуст. Ей хотелось плакать.
В мансарде уютно желтела старинная лампа-ночник и зеленая игрушечная лягушка сидела на столе, поблескивая круглыми глазами. Лена протянула руку – и лягушка квакнула противным голосом, как обычно. Девушка улыбнулась сквозь слезы.
Она взяла со стола спикер. Нерешительно повертела в руках. Положила обратно.
Потом, словно передумав, подняла спикер снова, назвала чей-то номер. Волнуясь, с минуту ждала ответа. Не глядя больше на дисплей, оставила спикер лежать на столе и присела на край кровати, закрыв лицо руками.
Свет ночника потух. Лена уткнулась носом в подушку.
Однако ранний рассвет застал ее уже одетой (в джинсы и умопомрачительную спортивную курточку). Свои красивые волосы она спрятала под бейсболкой и оттого окончательно сделалась похожей на мальчишку. Оглядев комнату напоследок, она осторожно прикрыла дверь. Лифт по-прежнему не работал; по лестнице она спустилась во двор. Ворота гаража так и оставались поднятыми. Лена посмотрела на дисплей: бензина в баке было достаточно.
Спикер был подключен к автомобильной сети. Резиновая жаба заняла свое место на торпеде. Лупоглазый «мини», сам похожий на лягушку, ворчал мотором, готовый увезти хозяйку прочь из дома.
Лена поправила козырек бейсболки. Кинула взгляд в зеркало и усмехнулась. А потом тихонько нажала на педаль.
Солнце поднималось над деревьями парка, и роса на траве исчезала на глазах. День обещал быть жарким.
** *
Вероятно, был уже полдень, когда Филипп открыл глаза – и тут же снова зажмурился от яркого света. Поморгал, приподнялся на локте и снова попробовал оглядеться, щурясь от солнца.
Он лежал на длинной деревянной скамейке, выкрашенной белой масляной краской, но уже порядком грязной, как если бы по ней ходили ногами; под скамейкой (видел Филипп) валялась пустая банка. Пахло прокисшим пивом и окурками. Откуда-то доносилась иностранная речь. Возможно, от всего этого в голове гудело.
Фил поднял глаза и вздрогнул: исполинских размеров чугунный колокол возвышался на площади, шагах в тридцати, и два силуэта на верхушке этого колокола, казалось, тянутся к самому солнцу. Один сжимал в руках увесистый крест, другой склонился перед ним, словно ждал наказания. «Это же тот самый памятник, – вспомнил Фил. – Это все еще Новгород». И точно: за его спиной белел Софийский собор (в точности там, где в прошлой модели стоял терем князя Борислава). В стороне, за деревьями, виднелась крепостная стена и башня красного кирпича с устроенным прямо в ней рестораном.
Ресторанная музыка была на удивление знакомой: невидимый шансонье все натягивал свою «ушаночку» – боялся простудиться в разгар лета. Этот новый Новгород был куда беспокойнее старого.
Хотя волноваться не было причин. Вокруг шелестели липы, толковали о чем-то сизые голуби, прохаживались туристы в мешковатых джинсах, с камерами. Кое-кто удивленно поглядывал на встрепанного парня в необычной одежде, растянувшегося на уличной скамейке, как у себя дома. Было даже странно, как это на него не обратила внимания милиция.
Вдруг Фил дернулся, как ужаленный, и сел на своей скамье, поджав ноги.
– Ник, – позвал он. – Ники, ты где?
Но друга рядом не было.
Последнее, что помнил Фил, – это как он крепко схватил Ника за руку (и верно, чего было стесняться?), и как темнота накрыла их, а потом, словно выждав, последняя притаившаяся молния ослепила и оглушила. Его пальцы разжались, и дальше они падали порознь (это необъяснимое чувство свободного падения напомнило Филиппу о чем-то недавнем и неприятном).
И вот теперь он остался один, и было совершенно непонятно, где искать Ника.
Фил нащупал в кармане спикер. Как и следовало ожидать, батарейка была полностью разряжена. На ориентировку ушло слишком много энергии. Опуская спикер обратно в карман, Фил ловил на себе удивленные взгляды туристов.
Пожав плечами, он встал. Оглянулся: скамейка и вправду несла на себе следы чьих-то грязных подошв. Его собственные кожаные башмаки казались частью маскарадного костюма, да и сам он словно только что сбежал со съемочной площадки.
«Вот и славно», – решил он.
Пошатываясь, он побрел к крепостным воротам, ведущим к реке. Почему-то ему казалось, что Ники может отыскаться там.
Дорожка привела его к Волхову. Мутные воды реки, как и тысячу лет назад, неспешно катились мимо, вот только берега стали иными. У бетонного пирса ждали туристов теплоходы, по узкому пешеходному мостику двигался разномастный поток людей, на пляже валялись местные жители вперемешку с отдыхающими. У Филиппа зарябило в глазах от голых тел в разноцветных плавках и купальниках.
Он прищурился и перевел взгляд: дрянное летнее кафе, похожее на шатер, было устроено у самого крепостного вала. Под складными зонтиками какие-то бледнотелые бездельники жрали сосиски. В стороне скучал фордовский фургончик, разрисованный рекламой, и лепились друг к другу кабинки туалетов. Дверца одного была приветливо распахнута.
И тут он увидел Ника.
Несколько парней, явно из местных, прижали его к стенке там, за зелеными кабинками. Ник уже лишился своей кожаной куртки, подарка Эйнара, и стоял теперь в одних штанах, беспомощно оглядываясь. Из носа у него шла кровь, и он размазывал ее кулаком. О чем-то его спрашивали, но он, похоже, не спешил отвечать и только морщил лоб, будто не понимал, чего от него хотят. Что и говорить, Ники выглядел очень необычно среди этих коротко стриженых гопников. Но не более странно, чем сам Фил в своем обличье юного викинга.
Наверно, поэтому Филипп немного помедлил, присматриваясь, и лишь потом, мягко ступая по песку, подошел поближе.
– Ники, – позвал он, и младший его услышал. Он выпрямился и значительно прибавил в росте. Его обидчики оглянулись.
– Во, еще один клоун, – сказал один. – С одного цирка.
Если бы полупьяные дебилы были повнимательнее, они бы, пожалуй, не стали разглядывать, во что именно был одет приблизившийся к ним высокий, загорелый, изрядно обросший парень. Прежде всего им следовало бы взглянуть ему в глаза. А глаза эти были холодными, как карельское железо, и не обещали ничего доброго.
Двое или трое, впрочем, шагнули навстречу и уже раскрыли пасти, чтобы что-то сказать или просто подышать перегаром, но Фил заговорил первым.
– Жить хотите? – спросил он.
Вопрос был прямым и понятным, но вместо ответа сразу двое двинулись к спросившему, мешая друг другу и бормоча на ходу что-то вроде «щас, епт» – и другое, в том же роде.
Мускулы Фила сами собой напряглись, взгляд заострился. Какое-то новое умение он ощущал в себе: возможно, так чувствует себя неофит, только вчера укушенный вампиром. Теперь он знал все о каждом и видел врага насквозь, вплоть до мятой упаковки презервативов в левом кармане одного из уродов, хотя они ему сегодня вряд ли понадобятся, потому что…
Он вскинул руку и перехватил чье-то запястье, и тут же вывернул, да так, что нападавший взвыл и согнулся пополам. Отскочив на шаг, ребром ладони он огрел врага по шее у основания бритого черепа. Кинув быстрый взгляд на второго, нанес удар ногой (кожаные штаны едва не треснули), и враг охнул и отлетел в сторону, уронив на землю самодельный кастет. Секунды тянулись медленно, будто не в жизни, а в растянутой во времени графике. Вот третий из четверых, оставив Ника, пошел на Филиппа, кривя морду, всю в угрях, а Фил заранее видел, как на его покрытой язвами руке кое-как напрягаются вялые мускулы – это был не соперник для ярла Филиппа, которого учил драться сам Корби Суолайнен. Свалив придурка на землю боковым ударом, Фил поглядел в лицо четвертому.
– Ты че, блин? – выдавил тот из себя и попятился. Но быстрый взгляд, который он кинул Филу через плечо, был моментально считан и расшифрован – Фил обернулся и увидел узкое, гладкое, сверкающее на солнце лезвие ножа, направленное прямо на него и уже чуть заметно дрожащее от предвкушения чужой крови.
Но тут случилась странная вещь.
Всем вдруг показалось, что воздух стал плотным и колючим, как бывает морозным зимним утром, и ледяной ветер скользнул по лицам. Это атмосферное явление длилось не дольше секунды и кончилось так же внезапно, но не обошлось без последствий: оранжевый шар, размером с теннисный мячик, возник из ничего и завис между замершими противниками, качаясь из стороны в сторону.
«Фокус короля Олафа», – вспомнил Филипп.
Электричество потрескивало в воздухе. Картинка казалась замершей: все зачарованно глядели на шаровую молнию, не трогаясь с места, и даже четверо или пятеро любопытных взрослых, ожидавших продолжения драки, застыли со своим пивом. Шар, светясь изнутри, пошевелился и вдруг как-то незаметно переместился в пространстве, а затем вспыхнул ярче любой фотовспышки и погас, оставив вместо себя в пространстве оплавленную черную дыру – если кто-то успел это заметить. Электромагнитный удар тоже не прошел даром. Тот из местных, что стоял ближе всех, выпучил глаза и уронил нож. На этом общее оцепенение кончилось: четверо, согнувшись, бросились прочь, а один, как слепой, чуть не обрушил вонючую зеленую кабинку, но ничего этого Фил уже не видел, потому что он смотрел на Ника.
А Ник стоял, прижавшись спиной к стене и вытянув вперед руку. Пальцы он крепко сжал в кулак. Вот его рука дрогнула и опустилась, и сам он потихоньку сполз по стене и сел на песок, словно обессилев вконец. Он глядел на Фила снизу вверх, и его ресницы дрожали.
– Так это ты, что ли, устроил? – недоуменно спросил Филипп.
– Вроде нет. Я не знаю.
– Врешь, наверно, – пробормотал Фил. – Но получилось красиво.
Ники не отвечал. Он слабо улыбался и ощупывал свой разбитый нос, не сводя глаз с Фила. Тогда его друг уселся рядом и положил младшему руку на плечо. Тыльной стороной ладони вытер ему кровь с подбородка. Поморщился от боли: его руку тоже украшали ссадины.
– Извини, Ники, – сказал Филипп. – Извини, но… тогда, в Сигтуне… что они с тобой сделали?
Ник вздрогнул. Улыбка исчезла с его лица, и глаза стали мертвыми.
– Так. Ничего не сделали, – произнес он. – Научили кое-чему.
– Запускать молнии?
– Нет. Я понял одну вещь… – Ник все же постарался улыбнуться. – Правда, чуть не помер перед этим… так вот: если ты их очень сильно ненавидишь, ты не убьешь их… они становятся только сильнее, а тебе больно. Очень больно.
Он скрипнул зубами.
– Нужно что-то другое, чтобы победить их, – сказал он глухо. – Нужно чего-то очень хотеть. И тогда они ничего не смогут с тобой сделать.
– Чего хотеть? – спросил Филипп.
– Когда они… ну, в общем, когда они меня допрашивали, я молчал. Ничего не говорил. Я мечтал, чтобы мы с тобой вернулись домой. И сидели бы где-нибудь вот так, как теперь.
– М-м-м, – протянул Фил. – Даже не знаю. По-моему, здесь не так уж приятно сидеть.
– Все равно. Я не знал, где это будет. Я просто представлял это себе.
– А я…
И тут Фил умолк.
– Король Олаф очень удивился, – продолжал Ник. – И он сказал одну вещь. Он сказал: у меня в дружине есть смельчаки, есть берсеркеры… но нет таких, как ты. То есть как я. И когда твой друг… то есть ты… предаст тебя, оставайся у меня. Это он так сказал.
– А ты?
– Я сказал, что ты не предашь. Что ты будешь меня искать, потому что ты мой друг. И тогда он рассмеялся и сказал: это может случиться только чудом. Но если это вдруг случится, то он, Олаф, обещает тоже сотворить чудо. Прямо в тот самый момент.
Филипп все еще не понимал.
– Ну и вот, – сказал Ник тихо. – Вот оно и случилось.
Солнце сияло в небе и отражалось в воде, как громадная шаровая молния, так что глазам было больно. Фил опустил голову.
По песку бежал жук, черный, округлый, блестящий, как будто металлический, похожий на маленький «бентли». Филипп пошевелил ногой (кожаный башмак еле слышно скрипнул). Жук замер на месте. Его стальная броня казалась то черной, то синей.
– Ты хороший парень, Ники, – сказал Филипп вполголоса. – А я сволочь.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что чудес не бывает.
Фил вдавил мокасин в песок. Жук попятился, сменил курс и пустился в дальнейший путь.
– Пойдем отсюда, – сказал Филипп.
Ник послушно встал и принялся отряхивать от песка свою куртку, по которой прошлись ногами недружелюбные и негостеприимные современники.