* * *
«Параллакс, – думал он, боясь открыть глаза. – Опять этот чертов сдвиг».
Пошевелившись, Фил поглядел сквозь ресницы. Вокруг было темно. Его участок реальности куда-то двигался. Мимо пролетали метеоры, оставляя за собой светящиеся хвосты. Еле слышно гудел мотор. «Не графика, – догадался Фил. – Просто ночь».
Вот огни ускорились, а его вдавило в спинку. Фил понял, что сидит в удобном кресле довольно тесного автомобиля, рядом с водителем. Хотел повернуться и посмотреть, кто там за рулем, но шевелиться было больно и почти бесполезно, потому что ему связали руки за спиной, а бейсболку с широким козырьком натянули почти что на самый нос.
– Сиди, – приказал кто-то сквозь зубы. – Маньяк.
– Куда мы едем? – спросил пленник слабым голосом.
– Куда надо.
«Это же... – случилось у Фила озарение. – Это же...»
– Значит, ты меня разыскивал? – девчонка говорила с непонятной злобой. – Это отец тебя послал?
– Лена? Это ты?
Бейсболка была с него сорвана. Теперь, в свете блуждающих огней, он мог видеть дочку господина Святополк-Мирского, богатую наследницу с собственным «миниом» и мансардой впридачу. Беглую принцессу. У Ленки – светлые волосы, стриженные по-летнему коротко, и большие серые глаза, как у отца. Очки не хуже филипповых прячутся под козырьком. Профиль по-мальчишески строгий, губы сердито сжаты. Курточка уже не от Meucci, но тоже ничего себе.
– Это я, – сказала Лена. – А ты-то кто?
– Фил.
– Зоофил, – отозвалась Лена.
«Зачем это она?» – удивился Филипп. Мысли ворочались медленно, будто мозг в черепной коробке распух: вот-вот полезет из ушей. Он искоса смотрел на сердитую девчонку и пытался вспомнить ту, другую. И вспомнить не мог. Он облизнул губы: на губах была кровь.
– Развяжи руки, – попросил Фил.
– Цепляться не станешь?
– Развяжи! Что вообще за дела? У меня и так голова квадратная.
Автомобиль проехал мимо сверкающего пустого супермаркета, свернул на пустынную стоянку. С визгом остановился. Лена огляделась, протянула руку и отвесила Филиппу хороший подзатыльник. Он уткнулся носом в панель приборов. Большой круглый циферблат, кажется, спидометр, светил ему прямо в глаз. Мало того: тут же, рядом, на панели сидела большая резиновая лягушка. Лена надавила на нее пальцем, лягушка квакнула противным голосом прямо Филу в ухо.
От унижения он даже зажмурился.
– Сиди тихо, – велела Лена. – Развяжу сейчас.
Через минуту он был свободен. Откинулся на сиденье, затекшими руками кое-как ощупал себя: где очки? Где спикер?
– Поживешь пока в реальном мире, – сказала Лена строго. – К тебе много вопросов.
– К тебе тоже, – огрызнулся Фил.
– Вот интересно, – Лена повернулась к нему. – Мне говорят, что ты меня везде ищешь. Забавно, думаю я. Что это за героя нанял мой папочка? А герой валяется в подвале, совсем никакой... Спасибо, Джек тебя вытащил...
– Не кричи так, – попросил разведчик. – Меня тошнит чего-то. И голова болит.
– Дряни налопался?
– Я не хотел... я уже думал домой возвращаться.
– А я вот не хочу домой возвращаться. Ты понял? Или повторить?
– Ну, понял.
– Если ты на отца подрядился работать, так и скажи. Я все понимаю. Он таких, как ты, пачками набирает. Себе для опытов.
– Каких, блин, опытов... – Фила едва не вырвало прямо на сиденье.
– Он их в зомби превращает, – Лена даже зубами щелкнула. – И еще кастрирует. Не веришь? Погоди, он тебя отблагодарит...
Фил пошарил по кожаной обшивке двери. Нащупал ручку. И очень вовремя.
– Ну что за урод, – ее передернуло. – Теперь тебя к мамочке везти. Сам-то не дойдешь.
– Не нужно меня никуда везти, – ясным голосом сказал Фил. Ему слегка полегчало.
Лена посмотрела в зеркало: нет, все нормально. Охранники на стоянке ничего не заметили.
– Лучше было тебя там и оставить, под лестницей, – сказала она. – Но мне тебя жалко стало.
Несколько минут прошло в молчании.
– Пить очень хочется, – пожаловался Фил. – Да и есть тоже.
– Идти можешь? – спросила Лена. – Видишь супермаркет? У тебя в кармане папашина карточка. Сходи и купи пожрать. Заодно и проветришься. Не вернешься – тебе же хуже будет. – Лена скорчила такую суровую гримасу, что было непонятно – серьезно она или нет. – В общем, так... я тебя здесь жду.
Нахлобучила на него бейсболку, прихлопнула сверху, подтолкнула на выход.
Как-то не так он представлял себе их встречу.
* * *
Ох, ох, как всего ломает... да что же это такое?
На входе нет охраны. Это хорошо. Где тут у них туалет? Ага, вон он. Глаза болят от света. Да чтоб я еще хоть раз...
Бормоча так, Фил добрался до крана. Поплескался. Поднял глаза: из широченного зеркала на него смотрел незнакомый хулиган, взъерошенный, как воробей в весенней луже, – проще говоря, сомнительный мокрый оборванец, которого в супермаркет и впускать-то не следовало.
Как бы в ответ на это за спиной скрипнула дверь, и в зеркале появился плотный, схематично прорисованный охранник.
– Эй, юноша, с вами все в порядке? – поинтересовался он, поигрывая ручным электрошокером.
– Я сейчас, сейчас, – кое-как выговорил Фил. – Я только сполоснусь и пойду куплю чего-нибудь. У меня мультикарта.
Язык не подвел. Вроде в словах не путался.
– Спиртное ночью не продаем, – предупредил охранник. – И не вздумай.
– Мне и не надо.
Охранник пару секунд постоял, понаблюдал. Повернулся и вышел, оставив дверь приоткрытой.
Хорошо хоть, не выгнал. Вот позор-то был бы. Вернулся бы ни с чем, как бомж вонючий.
А если так посмотреть, Фил, – при чем здесь ты? На черта мне все это нужно? И она, и этот ее чудесный брат, который хотел сбежать из дома? Богатенькие сынки, они все такие. Придурки. А я-то при чем? Я же сделал то, что просили. Я ее нашел. Сейчас пойду и...
Фил уже вынул телефон, чтобы сделать один звонок, и вдруг остановился.
Все было предельно ясно. Стоит только ему набрать номер, и эта история кончится.
Добрый хозяин подарит ему спикер, и роллер, и много чего еще. Его возьмут на работу. Вот только Ленку после этого он не увидит. А напоследок она посмотрит на него, как на пустое место.
Филипп зажмурился, потом снова открыл глаза. Странное дело: не было уже у него никакого спикера, и очков на нем не было, а картинка вокруг все равно как будто дрогнула и сместилась. Впрочем, мир снова стал знакомым и понятным. Он сунул карту обратно в карман, огляделся и двинулся через пустынный холл к торговому залу, туда, где у стенки боязливо жались друг к другу пустые тележки.
* * *
– Не ем я эту колбасу. Что же ты глупый такой.
Он не замечал ее улыбки: Лена сидела, положив руки на руль, а голову на руки. Вероятно, смертельно устала за всю свою жизнь от дураков-ровесников. Кстати, Фил был даже старше на полгода.
– Не хочешь, тогда самогрейку бери.
– А что это такое? – Лена живо обернулась, и он впился глазами в ее лицо: какого черта, она над ним смеется! – Самогрейка? Как это?
– Поворачиваешь донышко, она и разогревается. Химия китайская. Что, не видела никогда?
– Дурацкое название, – с этими словами вздорная девица отобрала у него банку с готовым супом. Повертела так и сяк. «Давай сюда, не могу на это смотреть, – протянул руку курьер. – Никогда в походы не ходила?» – «Пешком? Не помню». – «Окей, забыли».
Потом она жадно выгребала ложкой лапшу, а Фил ждал своей очереди. Доберется и до колбасы, будьте уверены, – думал он. Но, возвратив изрядно полегчавшую банку, Лена о чем-то задумалась. Нарисовала пальцем смайлик на запотевшем стекле (Фил удивился), затем стерла все салфеткой, с минуту поглядела куда-то вдаль и вдруг сказала негромко:
– Отцу не доложил про меня. Теперь на работу не возьмут?
Филипп замер с ложкой во рту. Облизал, вложил в банку.
– Откуда ты знаешь, что не доложил?
Девушка очень изящно вытянула руку, прикоснулась к козырьку его бейсболки. Очень изящно. А что, – подумал Фил. – Вполне логично. Она была опытным пользователем, так отчего бы ей заранее не переключиться на сигнал с его камеры? С этого и начиналась когда-то игра Distant Gaze. Потом уже придумали надевать очки и управлять движением партнера на расстоянии. Филипп и сейчас считал, что это дерьмовая придумка, – только вот желающих играть на таких условиях всегда находилось предостаточно. Хватало и ведущих, и ведомых. Соглашаются же парни вроде него работать курьерами, а потом – ищейками, а потом...
Фил снял кепку с прицепленной камерой, кинул Ленке на колени.
– Я домой пойду. Пошли вы на хрен с вашим бизнесом.
– Постой, – попросила она совсем другим голосом, не тем, что раньше. – Значит, ты мне не поможешь?
– Почему это я тебе помогать должен? Я Николаю Палычу скажу, что не смог тебя найти, вот и всё. Верну мотик и телефон. Не надо мне от вас ничего.
– Ты считаешь, я дура? Сумасшедшая? И я сама себе всё придумала? Что же ты тогда сразу не сообщил отцу? Не сообщил ведь. Может, все-таки что-то понял?
– Да что я должен был понять?
– Ты совсем ничего не чувствуешь? – Лена говорила вполголоса, только как-то излишне четко. – Помнишь игру Strangers? Год назад? Мы там с тобой и познакомились.
– Мы? С тобой?
Она ничего не отвечала: казалось, ей было очень интересно смотреть туда, вперед, сквозь стекло, на припаркованные машины и дальше – туда, где тянулись уродливые фасады домов, подсвеченные мертвенным голубым светом. В одном из таких домов не спит Ленкин отец. Сидит и ждет, когда дочка-беглянка вернется с повинной. А когда вернется, посадит под домашний арест. Или, чего доброго, отправит в клинику на Черной речке.
В эту минуту Фил понял, что не хочет уходить. И еще понял, что бежать им, если хорошо подумать, – некуда. А если еще лучше подумать...
– Twas a bad trip, Lynn, – он всё вспомнил и улыбнулся.
– Наконец-то ты понял, Flea.
Так они называли себя в их сумасшедшей игре Strangers. Давным-давно. В этой игре можно дружить хоть целый год, но так ни разу и не увидеться по-настоящему. Тебя видят таким, как ты хочешь, чтоб видели. Славная игра.
– Едем ко мне, – предложил Филипп. – И скажи все-таки... зачем ты в той игре прикидывалась парнем?
Глава 3,
в которой господин Мирский страдает бессонницей, а курьер засыпает в кресле
Один во всем доме, Николай Павлович Мирский никак не мог уснуть. Ворочался под тонким покрывалом пурпурного шелка, один на своей широченной кровати. Панорамные панели на стенах создавали атмосферу уютной викторианской спальни (панели эти стоили чертову уйму денег, дешевле было бы заказать настоящие гобелены из какого-нибудь Виндзора). Чей-то вкрадчивый голос убаюкивал его строфами «Исэ Моногатари» в старом добром переводе профессора Конрада: с некоторых пор он заставлял себя любить классику.
Всё напрасно. Сон не шел.
Мирский покосился на прикроватный столик: может, надеть обруч, как у наших визионеров? Включить режим нейростимуляции, и всё устроится? Нет. В эти игрушки он не играет.
Он убрал звук, полежал, прислушиваясь к шорохам ночи, еле слышным сквозь толстые оконные стекла. Лучше не стало. В голове громоздились нелепые и невнятные мысли, сцеплялись и терлись друг о друга с неприятным скрипом, словно куски белого пенопласта в ящике из-под аппаратуры. А сон не шел.
Николай Павлович попробовал было успокоить себя дыхательной гимнастикой. Вспомнил даже краткий медитативный курс, но после пяти минут тщетного самозаклинания – бросил. Вместо душевной свежести чтение мантры принесло какое-то душное отупение – как будто кто-то попытался приоткрыть, а потом с размаху захлопнул форточку в его сознании. «Хочешь жить в гармонии с природой? – усмехнулся он саркастически. – Для начала отключи кондиционер: охренеешь через полчаса. Да... а ведь лет двадцать назад только и мечтал, что о собственном доме с климатом».
Что верно, то верно. Двадцатилетний Коля Мирский (по детской кличке Кольт) не умел медитировать. И презирал поэзию. И во всю эту виртуальную хрень не верил. До поры до времени.
Мирский выбрался из-под покрывала и сел на постели.
«Я тут ищу гармонии, а у самого дочка из дома ушла, – подумал он. – Что бы я делал, если бы не чудеса техники? Все же полезно торговать продвинутым софтом».
Николай Павлович был дальновиден и хитер. Кроме новенького автомобиля, на шестнадцатилетие он подарил дочке презабавный талисман – красивую резиновую лягушку, которую Лена немедленно прилепила на панель приборов. Лягушка умела потешно квакать, если на нее нажмешь, но на этом ее таланты не кончались. Две мультифокусные камеры с автономным питанием, запрятанные в ее выпученных глазках, могли транслировать на базу панорамное изображение. Господин Мирский хвалил себя за предусмотрительность.
Повинуясь его слову, на экране появилась картинка. Вишневый "мини", подарок на шестнадцатый день рождения, отдыхал на стоянке у супермаркета; Лена (в курточке и бейсболке) сидела за рулем и с аппетитом ела дрянной супчик из банки. Николай Павлович умилился, глядя на дочку. Такая самостоятельная. Гордая. И с такой смешной стрижкой.
Он поменял фокус. Рыжий парнишка, курьер, был тут как тут. Тоже уплетал лапшу за обе щеки. Говорил с Ленкой о чем-то, кажется, даже смеялся.
– Значит, вы уже подружились, – заметил Мирский вслух. – Ну, что же, Филипп Игоревич, посмотрим на ваше поведение, посмотрим…
Для надежности он проверил остальные датчики. При необходимости он мог узнать точные координаты и даже, будь посветлее, увидеть дочкин «мини» со спутника. Но сейчас это не требовалось. Николай Павлович и сам частенько парковался у этого ночного магазина, по пути из офиса домой. Все в порядке, решил он. Никуда детишки не денутся.
А вот с Ником все было плохо.
Николай Павлович включил камеру, размещенную в его палате (врачи разрешили, да попробовали бы не разрешить). В окне виднелся темный парк с редкими синими фонарями; ночник крохотной луной светился на стене. Под одеялом угадывалась неподвижная фигура пациента. Ник спал, если только можно было назвать сном его состояние, похожее не то на наркотическое оцепенение, не то на кататонический ступор безнадежного шизофреника.
Уже не первый день малыш оставался таким. На интенсивной терапии Мирский не настаивал, боясь раскрыть все карты врачам. Кое-чего знать им совершенно не следовало. Для них он был обычным переутомившимся подростком, серьезно слетевшим с катушек в своем колледже.
Как это у него в спальне на плакате написано? Death is the only escape?
Ногти в черный цвет выкрасил. И это мой сын?
Николай Павлович вздохнул. Тронул пульт, и панели на стенах погасли. Просторная спальня разом потеряла жилой вид: теперь она напоминала станцию метро где-нибудь в индустриальном районе – если, конечно, посреди вестибюля метро уместна дорогущая итальянская кровать с балдахином.
Мирский насупился, поморгал, привыкая к новой картине мира.
Уселся в кресло. Повинуясь его слову, шторы расползлись в разные стороны – беззвучно и послушно. Это отвлекло Николая Павловича от тягостных раздумий.
Прихлебывая из стакана, он глядел из-под полуприкрытых век на темные окна. Заросший сад, освещенный луной, совершенно незнакомым казался в этот час. Вот Мирский прищурился: там, внизу, между деревьев, клочья тумана шевелились и наползали друг на друга. Призрачные фигуры возникали и растворялись. Сознание тоже туманилось – то ли от виски, то ли от чего еще. Но сон не шел.
Мирский усмехнулся чему-то. В тишине ночи слышно было, как внизу в дверь скребется Кобэйн. Дверца хлопнула. Кот, царапая когтями паркет, пронесся по коридору. Улыбка скользнула по губам Николая Павловича.
Мирский решил покормить кота. А решив так, он поднялся, взял со столика золотые часы, рассеянно взглянул: полпятого. За окнами светало. Напоследок он выглянул в сад. Туман лежал на земле, синие фонарики подсвечивали дорожки. Никого там не было, да и быть не могло.
Показалось.
* * *
«Смотри под ноги, – прошептал Фил. – Проходи за мной, осторожно».
Железная дверь с грохотом захлопнулась за спиной: Лена не догадалась ее придержать. От неожиданности она застыла на месте. Филипп потянул девчонку за рукав.
В подъезде плотно, по-домашнему, пахло мусоропроводом. Лампы были разворованы еще в прошлом году; последние уцелевшие кое-как освещали надписи и рисунки на стенах. Надписи сообщали, кто, когда и с кем, рисунки поясняли, как именно. Как? А по-разному. «Такого, наверно, даже в темном зале не бывает», – думал Фил. Лена не стала рассматривать подробности. Спросила брезгливо:
– Сам рисовал?
– Это дети, – пробормотал Филипп.
– Талантливо.
Лифт проснулся где-то на двадцатом этаже и повлекся вниз, завывая, как электрический танк из игры «Battle of Evermore». Помнится, с немцами, студентами, в танковые бои рубились... Полрайона разнесли...
Дверь со стоном отползла в сторону. Кабинка оказалась чистой – рекламная фирма как раз обновила расклейку, – и Фил снова вспомнил, как по-хулигански он выглядит. Наверх они ехали в молчании. Фил старался угадать, о чем Лена думает. Он поднял на нее глаза и испугался: ее лицо было бледным, совсем бледным.
– У тебя болит что-нибудь? – спросил он, тронув ее за руку.
– Так. Ничего. С девочками бывает.
Наконец лифт выпустил их, и вот они уже стояли у Филипповой двери.
– Давай тихонько, чтобы мать не проснулась, – Фил осторожно приоткрыл дверь. Лена кивнула как-то неуверенно.