Дядя Фёдор говорит коту:
— Надо что-то с Шариком делать. Пропадёт он у нас. Совсем от тоски высох.
Матроскин смотрит как пёс и трактор по двору ведром в футбол играют и говорит:
— Что-то не похож он на высохшего от тоски. Ты посмотри, как бегает. Ему надо в спорт высоких достижений, рекорды ставить…
Тут Митра увлёкся и ведро с громким скрежетом раздавил.
— Это он всё для вида,— возразил мальчик,— а глаза у него грустные.
— И как ты предлагаешь его развеселить?
— Ему цель какую-то надо, какое-то занятие. Вот мы с тобой книжки читаем, построения пробуем разные, опыты ставим, а Шарик вроде как и ни при чём.
— Дядя Фёдор,— Меланхтон, сын Мелхесиаха посмотрел на мальчика с укоризной,— вот ты вроде что-то сказал, а ничего внятного не озвучил. Ты бы что-нибудь по существу предложил, что-то, что сделать можно.
Дядя Фёдор задумался. У взрослых в телевизоре получалось так часами говорить и никто им не возражал. Возможно, потому что у них не было Матроскина.
А потом он придумал.
— А пускай наш Шарик шаманизмом займётся.
— Э нет…— махнул лапой кот,— шаману должны духи помогать. А Шарику разве что его блохи помогать будут.
— А я вот попрошу без этих ваших… инокуляций!— потребовал пёс, который уже несколько минут у них за спинами стоял.
— Инсинуаций,— терпеливо исправил его Матроскин.
— И без них тоже. Я, между прочим, моюсь регулярно. И шаманом я быть не хочу. Я про тупилаков слышал.
— И-и-и?— с интересом во взгляде протянул кот.
— Так а где мы тут ребёнка возьмём на запчасти? Я дядю Фёдора обижать не буду!
— Шарик, ты — балбес!— тепло, по-отечески заметил Матроскин.
— Может быть тебе какая-нибудь религия нужна?— поинтересовался дядя Фёдор,— Какой-нибудь иудаизм?
— А что,— Матроскин критически посмотрел на Шарика,— мордой ты, конечно, не вышел, но можно тебя записать в какие-нибудь субботники.
— Ни на какие субботники я не пойду,— решительно отказался пёс.
— Ну вот!— обрадовался кот,— самый тот вариант!
— Может быть лучше в зороастрийцы?— предложил дядя Фёдор,— Собака в зороастризме — священное животное! Будешь ты Виш-хаурва, сторожевая собака.
— Так я и так сторожевая собака,— вздохнул Шарик,— безо всякой вашей шаурмы.
— Ну вот, ты сейчас просто так сторожевая собака,— обрадовался Матроскин,— а так ты будешь сторожевой собакой под покровительством Ахуры Мазды!
— Ладно тебе. Тут вон вся деревня, небось, была под чьим-то покровительством. И где они теперь?— сердито ответил Шарик.
— С козырей зашёл,— кот нахмурился.
— Я понял!— обрадовался дядя Фёдор,— Шарику в язычество надо!
— Какое именно?— осторожно поинтересовался Матроскин?
— А какая разница?— улыбнулся мальчик,— Вон, у папы была «Велесова Книга» издательства Анненербе, с автографом автора. Тут главное найди дерево подходящее и что-нибудь на нём вырезать.
— В таком случае, видел я подходящий дуб, по другую сторону деревни,— кивнул Матроскин,— мы там такое капище отгрохаем — ни у кого такого нет.
— Так тут вообще капищ нет,— нахмурился Шарик.
— Вот именно!— радостно воскликнул кот,— У нас будет самое главное! Мы из тебя, Шарик, волхва сделаем!
— Делайте хоть чучело! — говорит Шарик. — Вы ж всё равно от меня не отстанете, пока не причините мне добра по самую маковку.
И стали они на капище собираться. Дядя Фёдор пошёл тр-тр Митру готовить, а Матроскин Мурке сена подбрасывать. Он ей открыл дверь коровника и сказал:
— Мы дом на тебя оставляем. Если Печкин появится, ты с ним не церемонься. Рогами его. А вечером я тебя чем-нибудь угощу.
Корова на него посмотрела очень неоднозначно. Только Матроскин этого взгляда всё равно не понял.
Дядя Фёдор тр-тр Митру подозвал, подкинул в лоток подвернувшуюся курицу и сел на шофёрское кресло. Шарик рядом устроился, а Матроскин — наверху. И поехали они делать Шарика волхвом.
Митя тарахтел радостно и вовсю работал колёсами. Увидит лужу — и по ней! Так что вода во все стороны веером. Молодой ещё трактор! Новенький. А если он кур встречал на пути, он тихонечко подкрадывался и только перья от бедных птиц по всей дороге разлетались. Замечательная была поездка.
А чтобы не скучать, Митра придумал загадки друг-другу загадывать. Очень им это дело понравилось. И так они загадками увлеклись, что чуть не въехали в дуб на полном ходу.
Он был, вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными суками и корой, заросшей старыми болячками. С огромными, неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами.
— Заводи мотор!— сказал Матроскин.
Дядя Фёдор рванул тросик, бензопила заурчала. Совсем немного он поработал и старый дуб, весь преображенный, украсился рожей идола.
Не сказать, чтобы у дяди Фёдора идол получился внушительным — всё-таки бензопила весила почти как половина мальчика. Зато дядя Фёдор очень старался. Так что глаза у идола были серьёзные и хмурые, а рот недобро ухмылялся.
— Ну, Шарик, следуй зову Рода!,— предложил Матроскин.
Пёс посмотрел внимательно на кота, на дядю Фёдора, переспросил:
— Точно?
— Безусловно,— подтвердил кот.
Шарик расслабился, обежал вокруг дуба, задрал лапу и…
— Знаешь, дядя Фёдор,— сардонически сказал Матроскин,— я думаю, что Шарику лучше всего будет оставаться тем, кто он есть. А что он грустный ходит — это не беда. Будем считать, что это кризис собачьего среднего возраста. Ты, главное, не удивляйся, если он ирокез выстрижет и будет всякие странные песни напевать.
— Так что, я волхв теперь?— спрашивал Шарик.
— Самый натуральный,— кивал Матроскин,— я бы даже сказал — друид. Вон ты как старательно дерево полил.
Только Шарик что-то не очень повеселел. И даже совсем загрустил. Зашёл за дуб, поднялся выше по холму мимо берёз.
— Куда это он?— поинтересовался дядя Фёдор.
— Оставь,— махнул лапой кот,— ему, может быть, одному побыть надо.
— Эй, идите сюда!— раздалось с вершины холма.
Мальчик и кот взбежали вслед за Шариком и замерли.
За холмом открывалось огромное поле. В поле, точно по линеечке, стояли рядами не то кресты, не то деревья, не то вязанки рогов. И перед каждым из них виднелись могильные холмики.
И только когда товарищи подошли поближе, стало ясно, что на самом деле это — грядки. Просто за ними давно никто не ухаживал, так что там росла только мелкая сорная трава.
Рядом таблички стояли: с номером ряда и номером в ряду, будто у кресел в театре. А фигурки у каждой грядки были свои. Начинались они в ближайшем левом углу поля от обычного столба с перекладиной, и чем больше вправо уходили, тем разлапистей у фигурки были рога, а чем дальше от холма — тем больше столб напоминал женщину. Так что в дальнем правом углу стояла красивая женская статуя с целым роговым деревом на голове.
— Это ещё что такое?— удивился дядя Фёдор.
— Понятия не имею,— покачал головой кот,— но очень уж это мне напоминает какой-то сельскохозяйственный эксперимент.
И тут дядя Фёдор увидел на земле следы колёс. Когда-то тяжёлая машина оставила их в грязи, потом грязь засохла и сохранила рисунок шин.
Обратно к трактору шли молча. И только по дороге домой Матроскин мрачно спросил у тр-тр Митры:
— Так куда, говоришь, ты людей возил?
Дяде Фёдору очень хотелось не угадать ответ трактора. Но, всё-таки, он угадал.