Я перелистнула чужие записи.
- До двадцати аршин в высоту, - прошептала я, условно принимая аршины за метры. Мне так было удобней. Вряд ли Леший обидится, если я слегка ошибусь в росте. – Ходит промеж деревьев, аж верхушки скрипят…
- Мой любимый размер, - согласилась я, понимая, что завалить такого мне не под силу. – Ежели знакомая дорога стала незнакомой, то леший тебя водит. Выверни одежу наизнанку, и лапти с левого на правый одень. И тогда водить не будет. Быстро путь-дорожку найдешь.
- Как поговорить с Лешим? – спросила я, листая книгу дальше. – А! Вот! Нашла! Любит леший яички освященные… За них много чего скажет и покажет…
Я посмотрела вокруг, понимая, что чьи-то освященные яйца способны творить дипломатические чудеса! В голове вертелось разное. Святить нужно после того, как оторвала. Или можно до, когда они еще были частью чего-то визжащего: «Прошу вас, не надо!». Судя по тому, что использовалось в ритуалах, я не удивилась. Вон, палец покойника, зуб покойника, гробовая доска первого покойника…
- А где взять освященные яички? – уныло спросила я, чувствуя, как во мне просыпается будущий живодер.
- У меня нет! – тут же заметила Анчутка, делая вид, что выворачивает карманы. – У Антипки нет! О! У домового должны быть!
Домовой, который вылез из-за своей печи и сидел теперь на ней, как кот, замер и насторожился.
Плохо, когда яйца в доме есть только у домового!
- Не дам! – заскрипел он. – Это мои! Свои иметь надо!
- Может, в деревне поспрашиваем? – предложил Антипка.
- Не дам! – взвизгнул домовой, пытаясь спрятаться за печкой. – Мои! Мне их подарили! Помогите! Самого дорогого лишают!
- Давай, лови его! – кричала Анчутка, ловко забираясь на печку. За ней следом забрался Антипка.
Я представила вопли, крики, и мне стало до слез жалко домового! Но мне еще предстоит подкатывать яйца к Лешему, так что тут не обойтись без жертв. Домовой вырвался и юркнул за печку, спасаясь от бесов.
- Ушел, - грустно вздохнула Анчутка. – Это ты его плохо держал!
- Нет, ты! – насупился Антипка, почесывая рога.
- Так, спокойствие, - выдохнула я, понимая, что домовому ничего оторвать не успели.
Домовой обиженно кряхтел за печкой.
- А может, другие подойдут? – предложила я, даже не представляя, у кого их можно отодрать.
- Другие не подойдут! – настаивали бесы. – Только освященные. А если взять обычные, куриные, то ничего не будет!
Магия вообще мрачная штука. Особенно народная. Пожалуй, она суровей, чем народная медицина.
- Значит, это куриные, но освященные яйца? – спросила я, вспоминая, есть ли поблизости церквушка и курица.
- Пасхальные, - почти хором заметили бесы. – Ими домовых угощают на Пасху.
- Домовой, пожалуйста, - взмолилась я. – Там ребенок пропадает! Ребенок!
- Покорми его! – попросила Анчутка, с тревогой глядя на печку.
Я схватила треснувшее блюдце и положила туда хлебушек.
- Солью посыпь! – переживали бесы, пока я искала, где здесь соль.
Краюха в миске была пододвинута за печку.
- Домовой, - позвала я, видя, как маленькая ручонка хватает хлебушек.
- Ась-ась? – послышалось чавканье.
- Яйцо одно дай, - взмолилась я, понимая, что переговоры с запечным террористом приближают меня к цели.
- Не дам, - буркнул домовой. – И не проси!
- У тебя же их много! – убеждала я, не зная, что еще придумать. – А мне одно нужно! Да ты так упираешься, словно тебя кастрировать собрались! Послушай, если хочешь, мы съедем отсюда. Теперь, когда сила вернулась, мы можем найти любой дом!
- Ладно, на… - послышался голос, а по полу покатилось крашенное и разрисованное яичко, обмотанное паутиной. Оно докатилось до моей босой ноги и остановилось.
Я радостно схватила яйцо, не понимая, почему их так любит Леший.
- Тебе нужно прийти к большому пню и положить яйцо вместе с грамотой, - пищала Анчутка, бегая вокруг меня кругами. – Так бабушка делала!
Грамота за что? За особые успехи в покраже детей? За отличные отметки в четверти? За что грамота?
- Грамоту нужно написать! – суетился Антипка. – На бересте! Береста у нас где-то завалялась! Ее бабушка хранила! Как раз на случай, если у кого-то корова потеряется! Или коза!
Передо мной появился скребок, похожий на штуку для чистки ногтей и береста. Я тут же почувствовала себя летописцем, которому предстоит в героических красках и заумных выражениях расписать чью-то биографию.
- Я не знаю, что бабушка писала! – тут же смутилась Анчутка. – Она не показывала! Только говорила, чтобы под ногами не мельтешили!
- Так, что писать? – повторила я свой вопрос, почесывая бересту скребком. Я написала слово: «Грамота».
«Лучшему Лешему нашего леса!», - просилось у меня, пока бесы отчаянно вспоминали, что к чему. Но даже они не знали, где взять образец лешачьей грамоты.
- Дорогой Леший, - начала я, прикидывая, что к чему. – Прошу вас вернуть похищенного…
И тут я застопорилась. А вдруг у нас тут Акимов похищают каждый четверг? И вместо ребенка мне целое стадо приведут, как Васей!
- Какое сегодня число? – спросила я, чтобы указать, когда был похищен Аким.
- Сейчас май, кажется, - переглянулись бесы. – Или июнь! Да кто тут в деревне календарь ведет?
- Вчера! – написала я, с остервенением скребя палочкой бересту. – Похищенного вчера Акима. Прилагаю освященное яйцо. Настоящее. Не подделка.
Я задумчиво перечитала письмо и поставила корявую роспись.