***
— Откуда у тебя этот шрам? — спрашивает Саша, пока я устраиваюсь щекой у него на животе.
На улице рассвет. Из открытых окон двадцать третьего этажа видно, как небо окрашивается в приятный персиково-серый цвет.
Когда Саша вышел на балкон покурить, я проснулась от щелчка захлопнувшейся двери. Но тело всё ещё остается ватным, тяжёлым, не готовым отпускать остатки сна.
В голове настойчиво крутятся обрывки прошедшей ночи: сильные ладони на моей коже, настойчивое «ещё чуть-чуть» и хрип в голосе, от которого до сих пор мурашки по спине.
Всё перемешано, как кадры из фильма. Как из самого-самого красивого фильма. С таким количеством ощущений, что не хочется ни думать, ни анализировать.
— У моей бабушки была загородная дача. Мы с сестрой проводили там почти всё лето. Однажды Ира увидела, как на дерево забрался крошечный котёнок. Конечно, сама она лезть не стала — заявила, что ветки под ней не выдержат, и, не моргнув, погнала мелкую меня, — растягиваю губы в улыбке, вспоминая тот день, как сейчас. — Ну я и полезла. Всё шло нормально, пока я не оступилась — ветка треснула, и я полетела вниз. Приземлилась неудачно: поцарапала лицо, а кожу возле уха разодрало о сучок. Шрам остался с тех самых пор.
— Смелая.
— Очень. Думаешь, стоит свести?
— Нет. Он не портит.
— Подчёркивает красоту? — коротко посмеиваюсь.
— Я к нему привык.
Мы сплетаем наши пальцы в воздухе. Мужская ладонь — большая, сухая и тёплая. Наощупь немного шероховатая, и на фоне моей — этот контраст только подчёркивает её мягкость.
— А у тебя есть брат или сестра? — вдруг интересуюсь.
— Брат. Младше почти на десять лет, — отвечает Саша после небольшой паузы.
— Впервые слышу.
— Ты никогда не спрашивала, а я не видел смысла рассказывать.
Я открываю глаза, встречаясь с зеленью глаз напротив. Она такая густая и насыщенная, что я тону в ней и даже не пытаюсь выбраться. Не предпринимаю ни единой попытки!
Раньше мне казалось, что мой типаж — это кареглазые брюнеты, но, видимо, типаж — это до первого человека, который рушит абсолютно все шаблоны. С ним не так, как я привыкла — но, может, именно так и правильно?
— Какие у вас отношения? — лениво веду дальше.
— Нормальные. Адекватные. Мать родила его от отчима и, считай, сразу забила хуй. Когда у меня получилось зарабатывать — забрал Дениса к себе. А когда он стал совершеннолетним, а я как раз собирался жениться, — помог ему с отдельным жильём.
Я утверждала, что не чувствую ревности, но сейчас, быстрым потоком по венам, разгоняется именно она — сбивая дыхание и стягивая пояс на груди.
Да, я, чёрт возьми, ревную.
Я. Ревную!
Это прошлое — у каждого из нас оно есть, но мне всё равно неприятно об него спотыкаться.
Поэтому я больше не задаю вопросов. По этой же причине отрываю щёку от твёрдого живота Саши, намереваясь поспать час-другой.
Правда, сделать это не удаётся — он тянет меня на себя, и, легко, но настойчиво, целует.
Ладонь обхватывает затылок, пальцы зарываются в волосы, слегка стягивая их. Я не отодвигаюсь. Замираю. Через раз дышу.
Его язык толкается между моих губ — жадный, влажный, до дрожи знакомый. Кислород между нами испаряется, как будто его и не было.
Я отворачиваю голову, и щетина чуть царапает кожу, словно Саша метит территорию. Метит, оставляя мурашки и что-то тягучее, как лава, где-то под рёбрами.
Пытаюсь перекатиться обратно, вернуть себе подушку и тишину, но он не отпускает — ловит, удерживает и прерывисто дышит мне в шею.
— Оль… Ну, Оль…
Ночнушка задирается вверх одним рывком и улетает на противоположную сторону кровати. Саша проводит ладонью по груди и сжимает — не грубо, но без лишней деликатности. Просто берёт, как своё.
Следом он откидывает одеяло — и я оказываюсь верхом: тёплая, полусонная, полностью в его власти. Тело реагирует скорее, чем успевают проснуться мысли, обиды или ревность.
Заниматься сексом при дневном свете — когда видно каждую тень, неровность и реакцию — почему-то стыднее, чем ночью. Но в то же время адски возбуждает смотреть сверху вниз: как подрагивают крылья носа, приоткрыт рот, как Саша вцепляется в мои бёдра пальцами — до красных отчётливых пятен.
Отодвинув тонкую полоску стринг, я приподнимаюсь на коленях и направляю в себя член. Опускаюсь плавно, с глухим шипением — от воздуха, от жара, от натяжения внутри. Всё плотно, сладко и по-хорошему больно.
Немаленький размер выталкивает из меня весь воздух, заполняет до предела, до последней клетки, превращая меня в тугую, трепещущую оболочку, заточенную только под него.
— Да, вот так, — рассеяно кивает Саша.
Кровать поскрипывает, когда он начинает двигаться навстречу — быстро, с отдачей, подмахивая бёдрами так, что я едва удерживаюсь на нём, теряя ритм.
Я провожу ладонями по крепкой, мужественной груди, наслаждаясь тем, как под пальцами перекатываются мышцы.
Хочется пошутить — на всех ли девушек до меня так сильно скрипела кровать, или я особенно вдохновляющая. Но мне неожиданно закрывают рот, проталкивая между губами пальцы.
Саша цепенеет, и я чувствую, как в его теле нарастает то самое напряжение — то, от которого на лбу и висках выступает пот. Зрачки расширяются, он дышит глубже, а я продолжаю — с нажимом, с энтузиазмом, с удовольствием, посасывая пальцы, чуть втягивая щёки и задорно играя языком.
А потом — перекинув ногу через бедро, неожиданно сползаю вниз.
— Нет, — требовательно звучит Лекс. — Вернись, пожалуйста, обратно.
— Нет?
Я устраиваюсь между его ног, проделывая те же манипуляции, но уже не с пальцами — исследуя член губами, языком и помогая себе рукой, под довольное:
— Да...
Я чувствую дрожь внизу живота, пальцы между спутанными прядями — и только усиливаю ласки, пока не довожу Сашу до пика. Пока на язык не ложится терпкий, горячий вкус, и я не принимаю всё, что он отдаёт, с тихим удовлетворением и разливающейся пульсацией внутри, потому что вместе с ним разряжаюсь и я.
Силы покидают меня, как только голова опускается на подушку. В теле всё размякло, будто меня разобрали на части и забыли сложить заново.
Рывок — и Саша прижимается к моим лопаткам, оборачивает руку вокруг талии и притягивает ближе, словно ему всё ещё мало.
— Оль… — зовёт и... осекается.
Я тяну к себе его голову и ловлю поцелуй — сначала в затылок, потом в шею.
— Что?..
Пауза затягивается, но у меня нет желания разбираться, почему она вообще возникла.
— Нет, ничего… — отвечает на одном выдохе. — У тебя веснушки на плечах. Знала?
Прошептав что-то невнятное про солнце и лето, я почти сразу проваливаюсь в сон, выключаясь из реальности, в которой мне слишком… слишком хорошо.