***
Уже на выходе из бара я чуть ли не лицом к лицу сталкиваюсь с девушкой, которая сидела у ног Устинова и водила пальцами по его руке.
Что-что, а ставить девушек на колени этот мужчина умеет с лёгкостью. В нём море уверенности и притягательности, и, в некоторой степени, он сам не до конца осознаёт, какое влияние может оказывать на весь женский пол.
С протяжным «Са-аш, ты идёшь играть?» — пролетаю мимо и направляюсь к шатру под палящим солнцем. День сегодня действительно жаркий. Именно поэтому Валентина Петровна решила собрать всех на базе отдыха, а не в душном помещении ресторана.
Ну и ещё потому, что это гораздо дешевле.
На столы накрывают коллеги, мясо жарит Степурин вместе с моим начальником отдела. Сама виновница торжества попивает вино, сидя в плетёном кресле. Но ей это позволительно.
Нас собралось двадцать человек — прокуроры, несколько помощников, сотрудники канцелярии и бухгалтерии. Обычно я не езжу на подобные мероприятия и не слишком тесно дружу с коллективом, предпочитая разделять эти две плоскости — работу и личную жизнь. Не потому что я высокомерна или нелюдима, а потому что слишком хорошо знаю: это почти всегда заканчивается плохо.
У меня есть люди, с которыми приятно перекинуться парой слов о новых назначениях, резонансных делах и чьих-то неудачных судах, но никогда — о проблемах в семье, в отношениях с сестрой или с любимым мужчиной. Всё, что слагают обо мне в стенах прокуратуры, — исключительно догадки, основанные на слухах.
Думаю, узнай кто-то из коллег, что мой выбор пал на Александра Устинова — человека, чьё имя фигурирует в уголовных материалах, — меня бы растоптали без права на оправдание.
Если бы об этом узнали родители — я потеряла бы их доверие быстрее, чем осознала бы масштаб катастрофы, которую сама же и устроила.
В юности мне запрещали общаться с такими мальчиками, как Саша. Предостерегали, что с ними легко потерять голову и ещё легче — себя. Проблемные, прущие напролом, неспособные вовремя остановиться.
Но это не мешает мне пялиться на него, когда Устинов снова выходит на поле — большой, агрессивный, полный той силы, от которой одновременно хочется держаться подальше и тянуться ближе. Удар за ударом он отбивает мяч на территорию противников. А потом, вместе с дружной компанией, направляется к реке, чтобы сбить жар после игры.
И в этот момент внутри меня рождается трепет — тихое, едва уловимое желание принадлежать ему, хоть на секунду.
Я не брала купальник, поэтому просто стою в тени и наблюдаю за остальными, вцепившись в стакан с лимонадом.
Разница между нашим шатром и соседним ярко бросается в глаза: здесь — порядок и натянутые улыбки, там — шум, смех и полное отсутствие правил. Мы держимся особняком, они — наслаждаются жизнью, ни на кого не оглядываясь.
Когда на улице начинает темнеть, в шатре загораются гирлянды и фонари, протягивая между столами мягкие световые дорожки. Пахнет дымом, жареным мясом и сладким вином.
Из колонок в разных концах площадки доносится своя музыка — где-то танцевальная, где-то попса.
У нас — старые хиты двухтысячных, потому что за плейлист ответствен Степурин, и этим, в принципе, можно оправдать весь уровень происходящего.
От него были попытки пригласить меня на танец, но ни одна не увенчалась успехом.
В каком бы состоянии и в какой бы обстановке ни находилась, я прекрасно знаю: некоторые люди оставляют ощущение грязи ещё на расстоянии — и тем более, если подпустить их ближе.
Из всех присутствующих я позволяю себе один танец — с молодым помощником из нашего отдела, который, краснея до корней волос, вежливо приглашает меня, протягивая руку, пока я поддерживаю разговор с Валентиной Петровной о рабочих новостях.
Выйдя на импровизированную площадку, опускаю ладони на его плечи, стараясь держать приличную дистанцию. В голову моментально лезут сравнения с Сашей, обнажая разницу так резко, что хочется поскорее закончить.
— Очень непривычно видеть вас вне работы, Ольга Дмитриевна, — произносит Кирилл. — Не в строгом костюме и без папок в руках.
Рост, габариты, энергетика и манера двигаться — всё абсолютно отличается. Всё не то, хотя молодого коллегу я не воспринимаю как человека, с которым вообще могла бы быть связана хоть в каком-то смысле.
— Время от времени даже мне дают разрешение быть человеком, — шутливо отвечаю. — Но не волнуйся, с понедельника порядок восстановится: будут и костюмы, и папки.
Повернувшись, я машинально веду взгляд в сторону соседей — там, где гремит музыка, звучит задорный смех и царит небольшой хаос.
Девушки собрались в кружок и извиваются в одних крошечных купальниках, не заботясь о приличиях, наслаждаясь вниманием и беззаботным весельем.
Пока я делаю несколько вялых шагов в такт мелодии, взгляд исподлобья пронзает меня быстрее, чем я успеваю отвернуться.
Саша стоит у кромки шатра, и из его губ тянется сизая струйка дыма. Тело кажется расслабленным, но в этой ленивой позе скрыта сдержанная сила хищника — как и в пальцах, сжимающих сигарету чуть крепче, чем нужно для безобидного жеста.
По шее и к щекам ползёт краска, но Кирилл разворачивает меня, и картинка перед глазами меняется. На секунду я теряю Устинова из виду — и тут же снова сталкиваюсь, словно привязанная к нему невидимой нитью.
Где находится домик номер триста пять, я даже не интересовалась — как и тем, как вытащить его из чёрного списка. Во мне достаточно здравого смысла, чтобы не устраивать себе приключений с заранее известным финалом. И нет ни одного адекватного довода, кроме физической тяги, который заставил бы меня без оглядки прыгнуть вместе с ним в бездну.
Впрочем, зачем рискует Саша, зная, что я всё равно ему помогу, что бы ни случилось, — тоже не понимаю. Это глупо, самонадеянно и опасно!
Если пока что любопытный Степурин спокоен и поглядывает только в мою сторону, злясь на отказ, то стоит ему увидеть лишний контакт или уловить малейшую связь — и здравствуй, лавина слухов, подозрений и вопросов.
Поэтому, когда к Устинову подходит загорелая, длинноногая девушка, я выдыхаю — быстро, будто отпустило.
Её не нужно упрашивать, на неё не нужно давить. Даже раздевать особо не нужно: тонкие бретельки купальника сами сползают с плеч, и она периодически их поправляет. Но не так, чтобы прикрыться — скорее, чтобы подчеркнуть, что прикрывать там нечего.
— Ольга Дмитриевна, спасибо за танец, — вежливо говорит Кирилл, отстраняясь, но до последнего не выпуская мою руку. — Надеюсь, я не слишком вас замучил.
Вернувшись на своё место, я вновь втягиваюсь в беседу с Валентиной Петровной, киваю, поддакиваю и улыбаюсь в нужных местах. Но всё это — на автомате. Внутри я лихорадочно перебираю варианты, прикидывая, в какой момент будет лучше уехать.
Кто-то из сотрудников уже потихоньку откланивается, а самые стойкие планируют ночёвку в гостинице на территории базы.
Быстрицкая тянется к бокалу, рассказывая, как в молодости завалила первое громкое дело, и неосторожным движением проливает алкоголь на скатерть. Я вскакиваю, мечусь глазами в поисках салфеток — и в следующую секунду меня обдаёт ледяной волной, когда Саша берёт за локоть загорелую девушку и, не раздумывая, уводит её прочь.
Казалось бы, стоит сбросить с плеч груз и отпустить, но что-то вязкое и неприятное оседает внутри, не давая дышать полной грудью.
Все движения становятся какими-то отрывочными, приглушёнными, словно между мной и реальностью натянули плотную вуаль. Меня хватает на полчаса, после чего я заказываю такси, прощаюсь с виновницей праздника и, накинув сверху примятую клетчатую рубашку, направляюсь к центральным воротам, куда вызывается меня проводить Кирилл.
Слова прощания, которые он говорит, проносятся мимо, и я сажусь в салон, распуская волосы и откидываясь на спинку сиденья.
Стоит автомобилю тронуться с места и отъехать пару-тройку метров, как напротив, рядом с густым кустарником у забора, вспыхивают фары знакомой машины, притаившейся в темноте, и несколько раз мигают, подавая однозначный сигнал.
— Кажется, это за вами, — устало говорит таксист, потирая пальцами переносицу.
Я прикусываю губу до крови. Сердце бьётся так яростно, будто готово разнести рёбра изнутри, когда я прошу водителя не обращать внимания и наконец ускориться.