***
— Я на такое не подписывался, — рассерженно произносит таксист, всё же вдавливая ногу в педаль газа и объезжая препятствия на не слишком ровной дороге, ведущей из базы.
Это прозрачный намёк на чаевые, которые могли бы сгладить его недовольство, и я готова заплатить, лишь бы поскорее оказаться подальше отсюда.
— Двойной тариф подойдёт? — спрашиваю, оглядываясь назад.
— Вполне.
— Отлично. Рада, что мы поняли друг друга.
Ауди Устинова делает разворот, но из-за узкой дороги ему приходится маневрировать, и у нас с таксистом появляется шанс вырваться вперёд.
Когда скорость увеличивается, я отворачиваюсь и запрокидываю голову к потолку, чувствуя, как градус паники стремительно растёт, сжимая горло и обрывая дыхание.
Это не игра, не манипуляция и не лукавство — я действительно хочу спокойно уехать домой, снять с себя одежду и принять освежающий душ без лишнего стресса. В том, что встреча лицом к лицу с Сашей будет именно стрессовой — у меня нет ни малейших сомнений.
Любой наш контакт выбивает почву из-под ног: первый, второй, на вручении подозрения, в суде или на нейтральной территории. Это грёбанная закономерность.
Сколько бы между нами ни вспыхивало этого странного, болезненного притяжения, я всё равно предпочту сразу разорвать связь, которая неизбежно ведёт в никуда, чем медленно затягивать петлю на шее.
— Нас догоняют, — хмыкает таксист, бросая взгляд в зеркало заднего вида.
Я вижу, как Ауди вплотную висит у нас на хвосте, мигая фарами. Сплошная линия и редкие просветы между машинами впереди не дают возможности для обгона, но Саша не собирается пасовать: при малейшем расширении полосы он вырывается на встречку, почти касаясь нас боком, а затем встраивается обратно, подрезая и заставляя таксиста сбросить скорость.
— Псих! — ругается водитель, крутя руль. — Чуть краску мне не содрал!
Я вжимаюсь в кресло, хватаясь за ручку двери. Сердце стучит где-то в горле, и идея выскочить на ходу кажется почти адекватной на фоне того, что происходит.
Ауди снова выныривает из-за нашей машины, на этот раз ещё агрессивнее, прижимая нас к обочине. Таксист рефлекторно уходит вправо, чтобы не потерять управление. Машины почти соприкасаются зеркалами — и я слышу глухой свист воздуха.
— Нет, с меня хватит! — поспешно сдается мужчина. — Дальше разбирайтесь уже сами!
Рывок — и Саша оказывается впереди, перегородив нам дорогу. Мы вынуждены тормозить и останавливаться на аварийке, загнанные в ловушку.
Тишина на мгновение накрывает салон — и только биение моего пульса кажется оглушающим, и становится пиковым, когда дверь такси резко распахивается.
Боясь посмотреть на Устинова, я замираю, не зная, что делать. Разум цепляется за абсурдные детали — как скрипит сиденье под моей спиной, как мерцает свет фар в зеркале и как таксист деликатно делает вид, будто происходящее — вовсе не его дело.
Я слышу тяжёлое дыхание где-то совсем рядом, но упорно не поднимаю глаз. Пространство вокруг сжимается, становится тесным и колючим.
Интересно, если сделать вид, что Саши здесь нет, может, он действительно исчезнет?
— Выйди, пожалуйста, — коротко предлагает он.
Голос твёрдый, без права на возражение. Не просьба, а приказ. И именно это заставляет меня ещё сильнее вжаться в сиденье, цепенея от злой, бессильной ярости.
— Если ты хотел принести извинения за попытку нас угробить, то можешь озвучить их водителю, — наконец-то отвечаю я.
Устинов цепляется взглядом за мой профиль, потом задерживается на линии скул, губах и уголке рта, пытаясь по мельчайшим признакам понять, что творится у меня внутри.
Его руки опускаются на бёдра — не в жесте враждебности, скорее в сложном, сдержанном движении человека, который пытается совладать с собой.
— Оль...
— Извините, мы будем ехать или нет? — отрываюсь от сиденья, трогая таксиста за плечо. — Или вам больше не нужен двойной тариф?
Он молча глушит двигатель и застывает, дожидаясь, пока ситуация разрешится сама собой. Очевидно, прощаясь с дополнительными деньгами — и бросая меня на произвол судьбы.
— Выйдешь? — интересуется Саша, протягивая мне ладонь. — Или мне тебя вытащить?
Клубящаяся между нами смесь внутренней борьбы и желания становится почти осязаемой — плотной, горячей, липкой — и в этом капкане мне всё труднее удерживать контроль.
Проходит всего несколько секунд после угрозы, прежде чем действие становится фактом.
Саша наклоняется, перехватывает меня за талию и легко, почти без усилий, отрывает от места.
Я успеваю вскрикнуть, но этот вскрик тонет в шуме проносящихся машин. Следующее, что я ощущаю, — его сильные руки, удерживающие меня на весу, и теплое, рваное дыхание где-то у самого уха.
Звуки быстрых шагов по асфальту разгоняют сердечную мышцу.
Я дёргаюсь, пытаясь вырваться, но его хватка только крепче сжимает рёбра. Гнев, отчаянье и что-то тягучее смешиваются внутри, расползаясь горячими волнами по телу. Я ненавижу его за эту беспринципность, вцепляясь в белую футболку — сама не зная зачем: то ли чтобы остановить, то ли чтобы не упасть.
Устинов усаживает меня на переднее пассажирское сиденье, наклоняясь так близко, что его рука невольно скользит вдоль моего бедра, прежде чем нащупать ремень.
В ноздри проникает терпкий запах дыма костра, впитавшийся в его одежду и кожу, и кое-что ещё — живое, обволакивающее, слишком мужское, чтобы можно было игнорировать.
— Что-нибудь хочешь? — почти заботливо интересуется Саша. — Кофе, чай, вино? Здесь рядом есть заправка.
Голос слышится непривычно мягким, но за этой вежливостью сквозит настойчивость — словно он намеренно даёт мне иллюзию свободы, чтобы потом снова замкнуть вокруг меня кольцо.
— Хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
Мы смотрим друг другу в глаза, выплёскивая все эмоции сразу.
Запретное притяжение, раздирающее изнутри, заставляет затрепетать мои ноздри, но прежде чем я успеваю отвернуться, Саша тянет меня к себе за затылок, а его пальцы зарываются в волосы, не оставляя ни шанса на отступление.
Он давит — не больно, но решительно — и в следующую секунду его губы сминают мои в требовательном, обжигающем поцелуе.
Я стону ему в рот и прикусываю нижнюю губу сильнее, чем собиралась. Саша дёргается и рычит в ответ, но вместо того чтобы отпустить, только яростнее прижимает меня к себе, руша остатки сопротивления.
Влажный язык захватывает мой, цепляется, обвивает, поглощает — и я сама не замечаю, как начинаю отвечать: запоздало и жадно, забывая, зачем вообще пыталась бороться.