Встали на собственных причалах. У Сергея теперь в Киеве и пристани свои, и склады, и даже небольшая верфь, не столько строительная, сколько ремонтная. И это кстати: перед дальним походом следовало тщательно осмотреть «Победу» и «Крепкого». Прастен займется. В «Хродгейре» Сергей не сомневался, а вот эти два пока полноценных ходовых испытаний не прошли.
Не успели выгрузиться, появился Милош.
Обнялись. Соскучился по другу Сергей. И по Искоре тоже. Но это потом. Сначала своих разместить, потом с купцами новгородскими разобраться, которые «его» товар везли. Но тут его Милош опередил.
— Я сам, — сказал он. — Все сделаю, княжич. Домой иди, тебя жена заждалась.
— Машег, ты со мной? — поинтересовался Сергей.
— Я к своим, — ожидаемо отказался Машег.
— Я с тобой, хёвдинг, — заявил Дёрруд.
— А?..
— С нашими хирдманами Грейп останется.
Ну Грейп так Грейп. Убийце виднее.
Вот сразу чувствуется разница.
Колхульда. Встреча строго по традиции: угощение с порога, отчет по хозяйству, и только потом — личное. Да и то по инициативе самого Сергея.
Искора: радостный вопль. Прыжок (беременность по фигу) с порога на шею. Потом… Нет, не сразу в койку. Сначала много-вкусно кормить, попутно загружая уши всякими новостями вперемешку с безудержным хвастовством, так быстро, что Сергей даже не успевал осмысливать сказанное. Только кивал время от времени и работал челюстями. Дальше ожидаемо. Поел? На ложе!
И тут они действительно зажгли. Благо относительно ранний срок и здоровье Искоры не препятствовали. Весь немаленький дом слышал. И завидовал, надо полагать. А когда наконец-то, часика через три примерно, оба выдохлись и, помывшись и переодевшись в чистое, спустились вниз, в трапезную, там уже угощался винишком Машег.
Очень и очень озабоченный Машег.
— Я предложил больше, чем стоит лучший жеребец из конюшни моего отца. И мне посмели отказать! — Алп-Барик, девятый сын двоюродного брата великого хакана всех хузар боговозлюбленного Беньяху, сидел на вытканном кувшинками и цаплями любимом ковре тархана Ноама, положив правую ногу, обутую в пыльный сапог, на любимую подушку Ноама, пил позапрошлогоднее, особо удавшееся вино, присланное Ноаму отцом, и взирал на тархана так, будто тот был его поваром или конюхом.
Ноаму очень хотелось взять Алп-Барика за шитый золотом ворот, а еще лучше — за старательно завитую, умащенную благовонным маслом бороду и треснуть рожей о колено. Раз этак десять. Чтобы свернуть на сторону этот тонкий хищный нос, превратить в лепешки эти пухлые, алые от вина губы…
Но нельзя. Ноам вынужден терпеливо слушать, вежливо кивать и улыбаться. Потому что одно неверное слово, сказанное сейчас, может быть передано Алп-Бариком отцу и дойти до чуткого уха Беньяху. И тогда недовольство хакана падет не только на самого Ноама, но и на весь его род. Что недопустимо. Но как донести до хаканова родича, привыкшего, что все его прихоти исполняются немедленно и беспрекословно, что ныне его желание невыполнимо? Ноам знал Вартислава и был уверен, что тот не согласится продать жену даже за целый талант золота.
— Почтенный бар Еремия, мне искренне жаль говорить тебе такое, но боюсь, что ты не сможешь получить эту женщину, — тщательно подбирая слова, произнес Ноам. — Ее муж — здешний хан. Родич хакана русов Олега, и тот весьма его ценит за ум и храбрость. Неужели эта женщина стоит дружбы, что есть ныне меж боговозлюбленным нашим хаканом Беньяху и хаканом Олегом?
Алп-Барик фыркнул, обрызгав вином ковер, подушки и собственные штаны.
— Хакан язычников наверняка дорожит дружбой с нами больше, чем с каким-то своим диким родичем. Устрой нам встречу, Ноам, и мы все решим.
— Барик, тебе так важна эта женщина? — напрямик спросил Ноам. — Учти: здесь не Итиль. Здесь другие обычаи. Хакан Олег может не пожелать ссориться с ее мужем, ведь это не поддержат другие знатные русы.
«Не стану говорить ему, что Вартислав — побратим Машега, — решил тархан. — Не то этот чванливый павлин решит, что с Машегом будет договориться проще».
— Мне плевать, что там желает языческий хан! — заявил Алп-Барик. — Если бы ты знал, сколько таких ханов целует копыта моего коня, ты бы удивился!
«Допустим, коня не твоего, а твоего отца», — подумал Ноам, но вслух сказал:
— Нынче непростые времена для Хузарии. У нас много врагов. Стоит ли плодить новых? Не лучше ли обратить врагов в друзей и направить на других врагов?
— Пф! — фыркнул Алп-Барик, вновь разбрызгав вино. — Врагов не надо уговаривать! Их надо бить! Если здешний хакан станет мне прекословить, я научу его покорности! Обойдусь с ними так, как булхаци Песах обошелся с аланами!
«Нельзя его подпускать к Олегу, — подумал Ноам. — Если он рассорит нас с русами, Беньяху спросит не с него, а с меня».
— Да, я могу многое, Ноам! — с важностью произнес Алп-Барик, неверно истолковав молчание тархана. — Но тебе это знать не обязательно. Тебе достаточно знать: я хочу эту женщину. И я всегда получаю то, что хочу! А что это значит?
— Что? — Тархан вынырнул из собственных мыслей.
— То, что ты приведешь ее ко мне! Если ее муж возразит, примени силу. Могу дать тебе своих людей, если тебе некого послать.
«Дурак, — подумал тархан. — Какой дурак! Он что, думает, двух сотен его бойцов хватит, чтобы завоевать Киев? Хотя…»
Если люди Барика схватятся с дружиной Вартислава, еще неизвестно, кто выйдет победителем. И отвечать за это, независимо от результата, будет уже сам Барик. Одно дело переговоры, другое — прямое нападение.
Нет. Тоже не годится. Сейчас в Киеве нет ни Вартислава, ни его дружины. Если люди Барика нападут на подворье Вартислава на Горе, они, скорее всего, добьются успеха. Ненадолго. Потому что вся Гора немедленно встанет против них. И отвечать за смерть сына шеда Еремии придется Ноаму. Поэтому смерть эту ни в коем случае нельзя допустить.
Вот только как это сделать?
Как жаль, что здесь нет Машега и Вартислава. Вместе они бы непременно придумали, как избежать беды.
Пока же Ноаму осталось только молиться.
И он помолился. Истово и искренне.
И Всевышний не оставил его молитву без ответа.
— Чего-о-о⁈
Искору! Планируют! Украсть?!!
Сергей засмеялся. Нет, он заржал. Потому что ничего более дикого не слышал. Украсть. Его жену. В Киеве. На Горе.
— И кто этот сумасшедший? — отсмеявшись и отдышавшись, спросил Сергей.
— Хотел бы посмеяться с тобой, да не стану. Алп-Барик его зовут. И не торопись считать его спятившим. Говорит, предложил за Искору столько серебра, сколько она весит.
— Слышишь, милая? — Сергей повернулся к жене. — Надо тебя срочно откармливать! — И Машегу: — А почему не золота?
Искора мило улыбнулась и потянулась с удовольствием. Сытая счастливая кошка.
— Думаю, его отец на золото не согласился бы, — без улыбки ответил Машег. — Шед Еремия очень богат, но столько золота не даст даже он.
— Шед? Родич вашего хакана? Двоюродный брат?
— Он самый, — подтвердил Машег.
Что ж, история перестает быть забавной.
— И что же сын такого человека делает здесь, в Киеве?
— Сын сыну рознь, — пояснил Машег. — Этот не наследный. Не помню, какой по счету, но точно в первом десятке. А в Киеве он по поручению отца. Не всем нравится, что Ноам стал тарханом.
— То есть просто убить его нельзя? — уточнил Сергей.
Машег сделал знак, чтобы челядинка подлила ему вина, но кувшин опустел.
— Сейчас! — среагировала Искора.
Сама, конечно, за добавкой не побежала. Распорядилась.
Сергей тоже уселся за стол.
— Так можно или нельзя?
— Убить любого можно, — философски заметил Машег. — Но этого нежелательно. И уже непросто. Алп-Барик узнал, кто ты. И теперь больше один по городу ходить не станет. Только с подобающей свитой. И половина из них — люди Ноама.
Принесли вино. Машег попробовал:
— О, хорошее!
Сергей с ним согласился. Искора расстаралась.
— Похищением тоже Ноам занимается?
— Не сам. Дал людей, хотя у Барика и свои имеются. Не хузар, но умелых.
— Настолько умелых, чтобы мне стоило опасаться за Искору?
— И за Искору, и за себя. Это утка? — он потянулся к доске с нарезкой.
— Не знаю. Может, и гусь.
— Главное — не свинья, — Машег ухватил полоску вяленого мяса, продегустировал, кивнул одобрительно.
— За себя? — уточнил Сергей.
— Ну так это самое простое, — невнятно пробормотал жующий Машег. — О вдове договориться проще, чем о жене. Что тогда скажешь, Искора?
— Скажу, что соглашусь. А ночью ему зенки паршивые выколю, бубенцы отрежу и вместо глаз запихаю!
— Даже и не сомневался в тебе! — одобрительно произнес хузарин. — Но это тоже нежелательно. Если твоего мужа убьют, я о тебе сам позабочусь. Как о жене брата. Или мне тоже бубенцы отрежешь?
— Тебе — нет, — Искора уселась за стол и обозначила холопке кистью: «Мне тоже налить».
Так-то жене вот так за стол и употреблять с мужчинами не положено. Но Искора не просто жена. Она еще и воин, о чем лично обучавшие ее Сергей с Машегом прекрасно осведомлены. Да и нет никого, кто упрекнул бы в нарушении традиции.
— Эй, я пока жив! — напомнил Сергей. — И мне не нравится, что ты, братик, уже занимаешься моим наследством!
— Так я не только твоим наследством занимаюсь! — похвастался Машег. — Твоим убийством занимаюсь тоже я!
И бросил на стол сочно звякнувший кошель.
— Половина, — сообщил хузарин. — Твоя доля. По-братски.
— Это чье? — уточнил Сергей.
К кошелю он не притронулся.
— Я же сказал: твое! — удивился Машег.
— А раньше чье было?
— Раньше — мое.
— А еще раньше?
— Алп-Барика. Продолжать?
— То есть…
— Ну я же сказал: твоим убийством буду заниматься я.
— То есть этот шедов сын не знает, что мы — побратимы?
— Он знает ровно то, что сказал ему Ноам.
— Что, вот так просто?
— А что сложного? — пожал плечами Машег. — Я — бар Захариах из рода Рузиев. Это честь для него, что я согласился помочь. И я поклялся на свитке Торы. Даже ты, будь на его месте, не усомнился бы. А этот, хм… доверчивый. Привык, что все вокруг только и мечтают его ублаготворить.
— Хотелось бы знать, в чем именно ты поклялся? — нахмурился Сергей.
Он точно знал: клятва такого формата для хузарина обязательна к исполнению.
— Я поклялся… — Машег ухмыльнулся, — что сделаю для моей родни все, что смогу, и чтобы более достойный был счастлив с этой прекрасной юницей! — Машег указал на Искору опустевшим кубком.
Сколько он уже выпил? Литр? Конечно, организм молодой, а генетика хорошая. Сколько веков назад его благородные предки с кумыса на вино перешли?
— И что, он не понял? — расширила глазки Искора, замершая с поднесенным к губам кубком.
— Я ж говорил: он доверчивый. Привык, что все хорошее — ему и самый достойный — тоже он! — Машег пьяно рассмеялся.
— Давай выкладывай, что еще придумал! — потребовал Сергей.
Брат, конечно, умница. И сымпровизировал неплохо, вот только он ни фига не стратег.
— Не я придумал! — Машег переложил кубок в левую руку и поднял палец. — Ноам! Убивать Барика нельзя, да. А вот опозорить — очень даже можно. И нужно! Сейчас я все расскажу, брат! Только это…
— Еще вина? — предположил Сергей.
— Ага! — подтвердил хузарин. Огляделся и указал на молоденькую холопку со смазливым личиком, застывшую за спиной Искоры в готовности услужить: — И вот эту тоже. Но потом. Сначала вина.
— Мой родич, — Ноам указал на Машега. — Машег бар Захариах из Рузиев.
— Вот как? И что ты делаешь в этой глуши? — осведомился Алп-Барик.
— То же, что и ты, — ухмыльнулся Машег. — Развлекаюсь. То на печенегов поохочусь, то на ромеев. Девки здесь хороши, золото само в кошель падает, только подставляй.
— Девки… Да, — сын шеда потер висок.
Голова болела. Вчера перебрал немного. От переживаний.
— Слыхал обо мне и о моей проблеме?
— О тебе — да. О проблеме — нет.
Слово «проблема» Машег, как и Алп-Барик, произнес по-ромейски.
— Девка одна мне глянулась, — Алп-Барик раздраженно махнул рукой, огляделся…
— Тебе бы выпить, — посоветовал Машег. — И я бы с тобой тоже. Ноам, распорядишься?
— Ты пей, я не буду, — отказался Алп-Барик. — Ноам, вели айрана мне принести. И воды холодной. Так о девке…
— И что с ней не так? — равнодушно произнес Машег.
— С девкой все так. Красавица. На язык остра, глаза горят. Вот только муж у нее есть. Продавать не хочет.
— С ним самим говорил? — поинтересовался Машег.
— Нет. Но Ноам сказал: этот не продаст. И я ему верю.
— Ноаму я тоже верю, — кивнул Машег. — Он попросил, я пришел. Говорю вот с тобой. А о деле так и не услышал. Хотя нет, не торопись, вино спешки не любит, — Машег пригубил, причмокнул одобрительно: — Твое? Самадарское?
— Оно, — подтвердил тархан. — Я позвал тебя, Машег, потому что нашему другу бар Еремии нужна помощь. А ты среди русов дольше всех. Знаешь, с какой стороны к ним подойти.
— Как с какой? — Машег поднял бровь. — Раз со стороны денег не вышло, значит, надо со стороны силы. Ты же не один приехал, Барик? Сколько у тебя людей?
— Две большие сотни воев у него, — вместо сына шеда ответил Ноам. — Но эти люди… Они здесь не годятся.
— Плохие бойцы? У него? — Машег показал кубком на Барика. — Не верю!
— Хорошие они бойцы, — буркнул Алп-Барик. — Сотня исмаилитов из конюшни великого хакана. Остальные — родичи.
— Магометане-то тебе зачем? — удивился Машег.
— Так чтобы все видели, что я представляю Беньяху! — Алп-Барик выпятил бороду.
Машег и Ноам переглянулись.
— Хорошие, плохие — не важно, — сказал тархан. — Для битвы со всеми киевскими русами их мало.
— Тоже верно, — согласился Машег. — Твои две сотни даже для младшего князя Игоря — не противник. Мужа-то девки твоей как зовут?
— Ты он нем слыхал, Машег. Княжич Вартислав.
— Хм… — Машег нахмурился. Потом поглядел на Алп-Барика: — Неудачную ты девку себе выбрал. У Вартислава дружина — триста сабель. А может, и пятьсот. У здешних он большой хан. Уважаемый. И у наших, кстати, тоже. Я слыхал, булхаци Песах тоже его почтил. Пергамент ему дал со своей печатью.
— Песах? — Бар Еремия скривился. — С язычником? С чего бы?
— Помнишь, пару лет назад у Булана Самкерц отобрали, русы по наущению ромеев?
— Вроде припоминаю. Говорили, что твои родичи постарались? — Алп-Барик прищурил глаз.
— Мои родичи после пришли. А вот Вартислав лично Самкерц от ромеев удержал и Песаху передал с уважением.
— Откуда знаешь? — усомнился Алп-Барик.
— Мой брат Алан бар Пахья тогда у Песаха в сотниках ходил. Все сам видел.
— Если он с Песахом дружен, это плохо… — огорчился Алп-Барик. — Хотя… Не верю, что благочестивый Песах за язычника вступится. Да и давно это было. Делай что хочешь, Машег, а девка эта должна быть моей! Должна! Не отдадут добром, возьму силой! И пусть потом меня ищут. В степи.
— Станешь с Киевом воевать? С двумя сотнями?
— Зачем воевать? Сможешь вызнать, где дом этого Вартислава?
— И вызнавать не надо, это я и так знаю. На Горе здешней. Близ княжьего дворца.
— Дворца! — Алп-Барик фыркнул. — У хакана Беньяху псарня больше, чем эта конура!
— Спорить не стану, — кивнул Машег. — Но брать дом Вартислава штурмом не советую. Взять-то ты его возьмешь. Но не мгновенно. А потом тебе придется уже не с дворней княжича биться, а со всей киевской дружиной. Она же рядом, в четверти полета стрелы. А еще исмаилиты твои… Увидит их киевский князь, решит, что это по воле богохранимого Беньяху в его городе бесчинство творят. Нет, нет, я понимаю, что ты здесь представляешь хакана. Но понравится ли хакану то, что ты из-за девки с русами его поссорил? Олег нынче большое войско собрал, чтобы на ромеев идти. А после такого оскорбления, как ты думаешь, на кого он пойдет?
— Вся русь — пыль под копытами скакуна Беньяху! — заявил Алп-Барик.
Но задумался.
Ненадолго.
— Я не отступлюсь! — вновь заявил он. — Вы здесь с русами живете, вот придумайте, как мне девку получить и со здешним хаканом не воевать. Я в долгу не останусь. Сказал: за девку эту серебром по ее весу отдам!
— Так уже, — ухмыльнулся Машег.
— Что уже?
— Готовь серебро, Барик. Добуду тебе девку.
— А если этот Алп-Барик узнает, что я уже в Киеве? — спросил Сергей.
— Все, что он узнаёт, он узнаёт от Ноама или от меня, — сказал Машег. — Этот благородный прыщ слишком горд, чтобы собирать слухи.
— А его люди?
— Его люди не говорят по-вашему. А толмачей ему Ноам дал. Своих. Проверенных. Они лишнего не скажут, зато слушают очень внимательно. Как, по-твоему, Ноам узнал, что Барик приехал на него хулу искать? Сам-то он помалкивает пока. Потому что помощь наша нужна. А когда надобность отпадет, станет гадить. Отец ему велел что-то такое вызнать, чтобы хакан Ноама сместил. Тогда Еремия своего человека сюда посадит. Из византийской венеты[11]. А этим союз Руси и Хузарии не нужен. И война Руси с ромеями им тоже не нужна. А уж купцы ваши, торгующие в Константинополе, и подавно.
— Что, вот так прямо и говорят, что Барик хочет Ноама сместить? — удивился Сергей.
— Барик хочет твою жену, — внес поправку Машег. — Слаб он на передок. Ноам сказал: всегда такой был. Три жены и тридцать наложниц.
— То есть я тридцать первой буду? — возмутилась Искора.
— Не будешь, — Сергей отобрал у нее кубок. — И хватит тебе вина. Вредно это.
— Ничего мне не вредно!
— Тебе — нет, а ему, — Сергей положил руку на Искорин живот, — очень даже вредно.
— Ему⁈ — Искора аж подскочила. — Сын⁈ Откуда знаешь?
— Не знаю. Надеюсь. Но это ничего не меняет. Водички клюквенной ей принеси, — велел он холопке.
— Нет клюквенной! — испуганно пискнула та.
— Какая есть, такую и неси. Что дальше, Машег?
— Как я сказал. Искора должна получить от тебя письмо, где ты ее к себе зовешь. И побыстрее. День на сборы. Потом она с десятком сопровождающих посуху в Смоленск отправится. А ночью на стоянке я с несколькими десятками хакановых муслим ее захвачу и Барику отвезу. И на серебро по весу поменяю. А потом…
— Потом я ему бубенцы отрежу! — хищно заявила Искора.
— Не отрежешь, — сказал Сергей.
— Это почему? — возмутилась Искора. — Еще как…
— А потому что я об этом позабочусь. Всё, ладо мое. Иди обедом займись. Мне с Машегом всю задумку целиком обсудить надо. Как-никак три пуда серебра на кону.
— Побольше, — Машег опытным взглядом оценил Искору. — Но мелочиться не будем.
— Не будем, — согласился Сергей. — Мелочь все равно нам достанется. Ноам в доле?
— Доля Ноама — устранение Барика, — ответил Машег. — Он сам так сказал. Но подарок ему сделать надо.
— Сделаем, — кивнул Сергей. — Но после. Когда хаканова родича сюда доставят. Появилась у меня одна идея. Вам с Ноамом понравится.
Машег использует слово, которое обозначает группу сторонников. Например, венетами называли в Костантинополе партии, которые поддерживали на ипподромах колесничих своего цвета: голубых, зеленых…