Фред постоянно ремонтировал и перестраивал дом на Кромвель-стрит, так что к 1977 году он заметно преобразился. Верхние этажи полностью переоборудовали под сдачу; там появилась отдельная кухня и ванная. Сами Уэсты занимали первый этаж, к которому на месте гаража добавилась пристройка.
Комнаты у них снимали молоденькие девушки из неблагополучной среды, работавшие на местных заводах и фабриках. Обычно их было шесть-семь человек; они заводили дружбы, устраивали вечеринки у себя в комнатах, выходили в клубы и приглашали парней. Никто не задерживался долго, и в доме постоянно появлялись новенькие. Одной из таких новеньких оказалась однажды Ширли Робинсон.
В тринадцать лет она начала заниматься проституцией, в пятнадцать оказалась в детском доме в Бристоле, а в 1977-м ее перевели в Глостер, под опеку социальных служб. Ширли чаще предпочитала женщин мужчинам и, как правило, выбирала себе партнерш постарше. Она поселилась на Кромвель-стрит, когда ей было восемнадцать; ей выделили крошечную комнатку на втором этаже, окнами на задний двор. Ширли не скрывала своей бисексуальности, и Фред и Роуз, узнав об этом, увидели в ней подходящую партнершу для настоящей «шведской семьи».
Уэсты в то время состояли в «открытых отношениях»: Роуз одна ходила в ночные клубы и могла запросто не возвращаться домой по нескольку дней. Она даже пыталась снять себе отдельное жилье, квартиру на Страуд-роуд, чтобы там встречаться с парнями, но Фред резко воспротивился.
Квартиросъемщики Уэстов помнили крики из подвала по ночам: «Папа, перестань, не надо!» Но никто из них не пожаловался в полицию или в службу опеки: у всех были собственные проблемы с законом.
Кроме того, они увлеклись идеей завести «идеального ребенка». По мнению Фреда, наиболее жизнеспособные дети рождались от выносливых чернокожих мужчин. Для эксперимента он решил использовать собственную дочь, Анну-Марию, и стал собирать сперму из презервативов, остававшихся после утех Роуз с клиентами. Один из таких презервативов он как-то раз засунул во влагалище дочери; на столике рядом при этом лежали шприцы и трубки. Фред и Роуз заставили девочку сидеть с презервативом внутри около часа; они спорили о том, сможет ли она так забеременеть или нет.
Но первой от чернокожего забеременела не Анна-Мария, а сама Роуз. Фред был очень горд и надеялся, что у жены родится мальчик, потому что девочек у них в семье и без того достаточно. Роуз, несмотря на беременность, продолжала заниматься проституцией, и порой из «Комнаты Мамы и Папы» неслись такие громкие стоны, что квартиросъемщицам приходилось погромче включать радио, чтобы их заглушить. Еще они помнили крики из подвала по ночам: «Папа, перестань, не надо!» Тем не менее никто из них не пожаловался в полицию или в службу опеки. У всех были собственные проблемы, в том числе с правоохранительными органами, и девушкам не хотелось привлекать к себе внимание.
Следующей забеременела Ширли Робинсон – уже от Фреда. Этого тоже не скрывали; она целыми днями просиживала на каменном заборчике перед домом и болтала с соседями о своих отношениях с Фредом. Временами Роуз присоединялась к разговорам, указывала на округлившийся живот Ширли и восклицала: «Да, это ребенок моего мужа». Про свою беременность она говорила, что очень хочет узнать, какого цвета родится малыш. Они планировали растить детей вместе.
У Роуз появилась новая эксцентричная привычка: она расхаживала повсюду в легком платье без белья, а в жару усаживалась на заднем крыльце, широко раздвинув ноги и задрав юбку. Теперь она постоянно носила белые носочки, как школьница, что выглядело довольно странно.
Несмотря на платья в цветочек и белые носки, Роуз вела себя как настоящая хищница: кричала на детей, командовала жилицами и даже Фредом. Динамика их отношений изменилась: теперь Роуз была в них главной. Когда она впадала в ярость, Фред предпочитал убраться подобру-поздорову. Она выходила из себя гораздо чаще мужа.
Беременность Ширли, поначалу приводившая Роуз в восторг, со временем стала ее раздражать. Вероятно, она ревновала: Ширли и Фред постоянно целовались и радостно сообщали знакомым, что ждут ребенка. Фред дразнил Роуз, поглаживая Ширли по животу и говоря, что она будет его следующей женой. Фреду очень нравилось, что женщины соперничают из-за него.
Ближе к осени Фред с Ширли придумали «гениальный план» обогащения на будущем ребенке. Они решили за деньги отдать его на усыновление какой-нибудь бездетной паре. Для рекламы они даже сходили и снялись на фото в студии; Ширли по такому случаю принарядилась в платье и жакет, а Фред причесался и надел костюм-тройку с галстуком кричащего бирюзового цвета.
Ширли написала своему отцу Рою – тот жил в Германии – о своих отношениях и приложила к письму студийную фотографию, где они с Фредом держались за руки и улыбались в камеру. «Я собираюсь за него замуж, – говорилось в письме, – как он тебе?» Со стороны Ширли было крайне неосторожно хвастаться брачными планами, тем более на Кромвель-стрит. Роуз не могла этого стерпеть и сходила с ума от ревности. Фред начал понимать, что его проделки зашли слишком далеко. Он и не думал на самом деле менять Роуз на Ширли и уже начинал жалеть, что последняя ждет от него ребенка.
Отец Роуз, Билл Леттс, уволился из «Смит Индастриз», получив значительную сумму в качестве выходного пособия. Он бросил жену, мать Роуз, и начал путешествовать и сорить деньгами. Однако через несколько лет заболел и вернулся в Глостер. Оставшиеся деньги Билл хотел вложить в какой-нибудь бизнес, и они с Фредом, к которому старик теперь испытывал что-то вроде неприязненного уважения, надумали стать партнерами – открыть кафе. Деньги давал Билл, Фред занимался ремонтом в здании, а зять Роуз, Джим Тайлер, поставлял стройматериалы.
К моменту, когда кафе было готово, Фред решил положить конец связи с Ширли Робинсон. Как-то раз, когда они с Джимом Тайлером ужинали в собственном заведении, он сказал:
– Она хочет встать между мной и Роуз. Хочет, чтобы Роузи уступила ей свое место. Я этого не потерплю. Пускай проваливает на все четыре стороны.
9 декабря 1977 года Роуз родила цветную девочку, которую назвали Тарой. Фред был очарован ребенком: Тара казалась ему настоящей красавицей, в первую очередь из-за смуглой кожи. Однако напряженность в семье усиливалась. Роуз запугивала и терроризировала соперницу.
Ребенок Ширли должен был родиться в начале июня, и будущая мать сильно волновалась. Второго мая она пошла на прием к акушеру, доктору Джону Бакли, в поликлинику Челтнема, а девятого сфотографировалась с подружкой в фотобудке в магазине «Вулвортс». Это была ее последняя фотография – и последний день, когда ее видели живой.
Уэсты убили Ширли, потому что она представляла угрозу их отношениям. На этот раз в убийстве не было никакой сексуальной подоплеки. Вряд ли Ширли подвергли пыткам перед смертью, в отличие от прочих жертв. Фред и Роуз просто хотели избавиться от нее.
Скорее всего, Ширли была задушена – обычный метод убийства супругов Уэст. Фред разрубил ее тело на куски топором, о чем свидетельствуют характерные отметины на костях. Одну ногу никак не удавалось отделить – Фред отрубил ее только на девятый раз. Он отделил голову от тела и оставил себе два ребра, кости запястий и щиколоток, пальцы рук и ног. По всей вероятности, он также снял со своей любовницы, беременной его ребенком, скальп, потому что в месте захоронения не нашли ни единого волоска Ширли. Это крайне необычно, потому что человеческие волосы сохраняются в могилах десятилетиями, даже веками, после смерти.
Нельзя сказать наверняка, вырезал ли он восьмимесячный плод у Ширли из живота, но с учетом склонности Фреда к «экспериментам» и его заявлений об умении делать аборты он вполне мог так поступить – например, чтобы узнать, кто у него должен был родиться, мальчик или девочка, или чтобы проверить, не выживет ли младенец после смерти матери. Так или иначе, крошечный скелетик, в котором также отсутствовало несколько костей, позднее нашли вместе с останками Ширли.
Поскольку в подвале дома на Кромвель-стрит уже не оставалось места для новой могилы, Фред выкопал яму на заднем дворе. Другим постоялицам Уэсты сказали, что Ширли уехала в Германию к отцу и, скорее всего, назад не вернется. Фред обвинял ее в том, что она сбежала, не уплатив за комнату. Никто не стал заявлять о ее пропаже в полицию, поэтому Ширли и не искали. Несколько недель спустя Уэсты снова завели разговор о Ширли: якобы она в Германии родила мальчика и назвала его Барри. В действительности же Ширли была совсем рядом: лежала мертвая в яме на заднем дворе, как и ее неродившийся ребенок.
Роуз расширяла свою «коммерческую деятельность» и для этого давала в газетах знакомств объявления вроде:
Сексуальная домохозяйка хочет
Глубоко и жестко, от мужчины, хорошо экипированного,
Пока муж подсматривает.
Цветные приветствуются.
Фред установил на входной двери специальный звонок для клиентов Роуз, которых в доме называли «друзьями мамы и папы». Над звонком он приколотил табличку «Мэнди» – это было «рабочее» имя Роуз. Все члены семьи и квартиросъемщицы знали, чем она занимается. Фред считал проституцию хорошим способом заработка. Он установил в комнате, где Роуз принимала клиентов, радионяню, и подслушивал за ней, когда ему не хотелось стоять на коленях возле глазка.
Уэсты любили «странных клиентов» – среди визитеров Роуз были одноногий мужчина и мужчина со стеклянным глазом. Многие хотели необычного секса. Заработанные деньги Роуз сразу клала себе на счет в банке; она единолично контролировала финансы семьи, собирала арендную плату со съемщиц и получала за Фреда его зарплату. Он приносил ей чек в конверте, а она выдавала ему несколько шиллингов на сигареты, записывая все расходы в свой дневник.
После убийства Ширли Робинсон их отношения упрочились; они снова регулярно занимались сексом и решили завести еще одного ребенка. 17 ноября 1978 года Роуз родила дочь, которую назвали Луиз; общее количество детей в семье выросло до шести. Однако супруги не знали точно, является ли Луиз дочерью Фреда или же была зачата от кого-то из клиентов.
Фред продолжал мучить и насиловать Анну-Марию, а Роуз все так же плохо с ней обращалась. Однажды ее даже пришлось отвезти в госпиталь – с раной, подозрительно похожей на ту, которую Роуз когда-то нанесла Шармейн.
Фред считал инцест естественным явлением. Он говорил дочерям:
– Я вас зачал. Вы моя плоть и кровь. Я имею на вас все права.
И добавлял:
– Отцы в сексе куда лучше, чем молодые парни, и за отцом всегда право забрать девственность дочери.
Роуз также не видела в инцесте ничего особо ненормального. Она сама была жертвой собственного отца Билла, который теперь, вернувшись в Глостер, стал захаживать к ним с Фредом и… возобновил сексуальные отношения с ней.
В результате инцеста с отцом Анна-Мария в 1979 году забеременела. Когда Роуз отвела ее к врачу, им сказали, что беременность внематочная; девочке сделали аборт. В том же году учительница заметила у Анны-Марии синяки и ссадины, обратилась в социальную службу, и на Кромвель-стрит пришла инспекция. Каким-то образом Роуз удалось убедить проверяющих, что у них дома все в полном порядке; после этого Анну-Марию избили до полусмерти. И Роуз, и Фред внушали ей, что она неблагодарная дочь.
Уже некоторое время отец Роуз сильно болел. Весной 1979-го у него диагностировали обширную мезотелиому[4] – сказалась давешняя работа в доках в Плимуте. Он скончался 24 мая 1979 года в возрасте шестидесяти лет. Фред и Роуз присутствовали на похоронах на городском кладбище Челтнема, причем Роуз явилась в провокационном наряде и на высоченных шпильках. Слез по Биллу Леттсу никто не лил, и на его могиле так и не установили памятника.
Примерно в это же время на Кромвель-стрит появилась новая съемщица, воспитанница детского дома Джордан Брукс. Ее звали Элисон Чэмберс, но обычно она представлялась просто Элли. Элли родилась в Германии, потом, после развода родителей, вернулась с матерью в Британию и попала под надзор социальных служб. Она жила в своих фантазиях: писала романтические стихотворения и рисовала воображаемую ферму за городом, где мечтала поселиться. Другие девочки в детском доме высмеивали ее и дразнили, а Элли в ответ устраивала побеги.
Одна из приятельниц, часто бывавшая на Кромвель-стрит, познакомила Элли с Уэстами. Две недели спустя девочка заглянула проведать Роуз, и та пригласила ее переночевать. Фред и Роуз приложили усилия к тому, чтобы «приручить» Элли, и даже подарили ей на день рождения позолоченную цепочку с ее именем. Роуз делала вид, что поддерживает романтические настроения Элли, и говорила, что у них с Фредом есть красивая ферма за городом. Надо только дождаться, когда девочке исполнится семнадцать лет и она сможет официально покинуть детский дом Джордан Брук. Тогда они вместе поедут на ферму.
Роуз показала Элли цветную фотографию с зелеными лугами и живописной усадьбой, приговаривая, что она сможет целыми днями валяться в траве и писать стихи. Девочка поверила ей, не сообразив, что это всего лишь брошюра агентства по недвижимости.
Одной из подруг в детском доме она сказала, что встретила взрослого мужчину, который влюбился в нее и дарит подарки – даже украшения. Подруга решила, что это очередная фантазия Элисон, у которой всегда было бурное воображение. Какому взрослому мужчине придет в голову ухаживать за такой дурочкой?
5 августа 1979 года, за месяц до своего семнадцатилетия, Элисон собрала вещи и убежала из детского дома. Это был уже восьмой побег за девять месяцев. На следующий день она не явилась на работу. Девочка переселилась на Кромвель-стрит, чтобы там дождаться момента, когда они с Уэстами отправятся на ферму, где она сможет валяться в траве и писать стихи. Матери она отправила длинное послание, в котором описывала «очень славную семью», где она присматривает за детьми и помогает по хозяйству. Дети считают ее старшей сестрой, и все они отлично ладят.
Не успела Элли отправить письмо, как идиллии пришел конец. Во время одного из сеансов секса на троих, в которых она участвовала и раньше, Уэсты заткнули ей рот, перевязав его фиолетовым тканевым поясом, изнасиловали и убили. Фред расчленил ее труп и закопал его в садике за домом, возле стены недавно возведенной пристройки. Как всегда, он оставил себе кости запястий и щиколоток, пальцы, два ребра, обе коленные чашечки, позвонок и часть грудины.
Когда знакомые Элисон спросили, куда она подевалась, Уэсты сначала сказали, что девочка живет у них на ферме. Те предложили проведать ее, и Роуз, разнервничавшись, ответила, что лучше подождать, а потом и вообще заявила, что Элисон не на ферме, а у родных.
Пятого августа в полицию было подано заявление о пропаже, но вскоре мать девушки получила то злополучное письмо, и розысков больше не предпринималось. Фред и Роуз снова остались безнаказанными.
В пятнадцать Анна-Мария, решив не дожидаться, пока от нее избавятся каким-нибудь жутким образом, ушла из дома.
Дела Анны-Марии Уэст в школе шли из рук вон плохо. Ее прозвали Танком из-за лишнего веса и грубости. Этой грубостью она маскировала глубинный стресс от постоянных издевательств дома. Кроме того, она очень боялась, что в школе узнают о ее работе проституткой. Фред и Роуз пристально следили за ней; Анне-Марии давалось не больше десяти минут, чтобы добежать из школы домой. Стоило задержаться хоть на минуту, и ее безжалостно избивали.
Она пришла к убеждению, что в шестнадцать лет с ней случится что-то страшное – ее преследовали плохие предчувствия. Раньше отец бил ее редко – в основном этим занималась Роуз, – но теперь и он поднимал на нее руку. И даже не руку, а ногу в башмаке с металлической подковой. В пятнадцать Анна-Мария, решив не дожидаться, пока от нее избавятся каким-нибудь жутким образом, ушла из дома и переехала к знакомым.
Дети в доме на Кромвель-стрит поделились на две группы: старшие, которым Фред приходился родным отцом, и младшие, которых Роуз рожала от клиентов, в том числе цветных.
Первой из младших детей была трехлетняя Тара, цветная. Фред мало обращал на нее внимания, поскольку она не являлась его кровной дочерью. Дальше шла двухлетняя Луиз, также сомнительного происхождения, а в июне 1980‑го Роуз родила сына Барри, белого и внешне похожего на Фреда.
Среди старших первой шла Хизер Энн, которой осенью 1980 года исполнилось десять. Это была худенькая серьезная девочка с торчащими передними зубами, темными глазами и густыми каштановыми волосами. Она как две капли воды походила на мать в этом же возрасте. Хизер хорошо училась и в младшей, и в средней школе. Несмотря на это, Фред относился к ней отвратительно и обзывал уродиной и тупицей. За Хизер шла восьмилетняя Мэй Джун, унаследовавшая характерную внешность Уэстов. Она была любимицей Роуз и делила с Хизер комнату на втором этаже дома. Роуз одевала обеих девочек в мальчишеские вещи и заставляла коротко стричься. Сын Стивен – дома его называли Стив, – был таким же голубоглазым, как отец; он считался любимчиком Фреда и спал на третьем этаже.
Фред и Роуз полностью контролировали детей, чтобы не допускать ни малейшей утечки информации о том, что у них творится. Они препятствовали любым их контактам с другими взрослыми. Детям не разрешалось играть на улице или встречаться с друзьями; они могли находиться только на заднем дворе или в подвале, где имелось нечто вроде игровой. Родственников они навещали только в сопровождении Фреда и Роуз, приглашать школьных друзей было строго запрещено, как и самим ходить в гости.
Все свободное время у детей было занято работой по дому. Когда ребенку исполнялось семь, Роуз обучала его пользоваться стиральной машиной и утюгом; с этого момента ответственность за чистоту одежды ложилась на него самого. Хизер, Мэй и Стив сами покупали продукты в ближайшем магазине, а с десяти лет и готовили для себя часть приемов пищи. Едва вернувшись домой, они должны были браться за работу. И горе тому, кто вздумает не подчиниться Роуз Уэст!
Роуз дети боялись до смерти. Ее методы воспитания были откровенно садистскими, а приступы гнева непредсказуемыми и бурными. Дети прекрасно знали, что мать занимается проституцией; в доме был даже альбом с ее провокационными фотографиями. Они понимали, что происходит в «Комнате Мамы и Папы», претенциозно и безвкусно обставленной, и почему им нельзя туда заходить.
Фред больше беспокоился о работе, чем о детях. Вернувшись домой, он быстро ужинал, а потом бежал на подработку. Обычно он помогал соседям с ремонтом и радовался тому, что с этих денег не надо платить налоги. Дома он оказывался, когда все уже ложились спать. Он продолжал подворовывать по мелочи и 2 октября 1980 года за торговлю краденым был приговорен к девяти месяцам тюрьмы условно и штрафу в пятьдесят фунтов.
На Рождество дети не получали подарков, потому что, как говорила мать, не заслуживали их. В одну рождественскую ночь их вообще подняли с кроватей и выгнали из дома на мороз. Роуз голая ворвалась к ним в спальню и вытолкала детей на улицу, размахивая кожаным ремнем с тяжелой пряжкой, которая оставляла на спинах синяки и царапины. Дверь захлопнулась, дети столпились на крыльце, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Роуз впустила их обратно лишь три часа спустя и снова избила, прежде чем позволить лечь спать.
Из всех детей Уэстов Хизер отличалась непокорностью и упорством; она никогда не плакала, даже если ее били, а били Хизер куда сильней, чем остальных. В школе она продолжала хорошо учиться и по-прежнему дружила с Дениз Харрисон, дочерью лучшего друга Фреда Уэста, Роналсо Харрисона с Ямайки. Дениз всегда удивлялась тому, как организована жизнь в семье Уэстов, – она сравнивала их порядки с военным лагерем.
Хизер старалась нигде не показывать свое тело и даже летом ходила в кофтах и рубашках с длинным рукавом. На уроках физкультуры натягивала гольфы до краев длинных шорт, а после уроков отказывалась принимать душ, хотя того требовали школьные правила. Она предпочитала выслушивать упреки учителей и директора, лишь бы не показываться раздетой. Учителя не могли взять в толк, почему девочка, такая послушная и прилежная во всем остальном, перечит в такой мелочи.
Хизер слишком боялась родителей, чтобы выдать себя. После ухода Анны-Марии из родительского дома Фред начал приставать к Хизер, говоря, что отец имеет полное право «трогать» своих дочерей, что он зачал ее и может делать с ней что захочет. Он заставлял ее показываться ему голой после ванны и делал комментарии насчет ее тела.
Мэй тоже подвергалась приставаниям со стороны отца. Когда однажды она его оттолкнула, он швырнул в дверь их с Хизер спальни пылесос с такой силой, что от дверного полотна откололся кусок. Мэй с Хизер по очереди караулили у дверей ванной, чтобы принять душ, – охраняли друг друга от посягательств отца. Фред врывался к ним в комнату по утрам, чтобы посмотреть, как они одеваются, а ночью мог в любой момент беззастенчиво сорвать с них одеяла. Он валил Хизер на пол и пытался изнасиловать, но она сопротивлялась.
Хизер выглядела мрачной и усталой, постоянно грызла ногти и мечтала о том, как уйдет из дома. Она писала на стене над своей кроватью аббревиатуру ЯБЖЛД – «я буду жить в лесу Дин». У нее возникла привычка выслеживать Фреда и выглядывать из-за угла; настороженный взгляд дочери выводил отца из себя.
Хизер научилась курить и употребляла алкоголь, совершала мелкие кражи из магазинов и в двенадцать лет впервые попала в полицию. Из-за юного возраста ее не судили, но запись о правонарушении в архиве сохранилась.
Она не выносила мужское общество, и когда кто-нибудь из дядьев заговаривал с ней о парнях и о том, что они захотят с ней делать, Хизер отвечала, что разобьет посягателю голову кирпичом. Фред и Роуз обвиняли ее в гомосексуализме и обзывали лесбиянкой, притом что Роуз сама не скрывала свою бисексуальность.
Анна-Мария тем временем устроилась на работу в паб и познакомилась там с будущим мужем, Крисом Дэвисом. В 1982-м оба лишились работы, им некуда было идти, и они временно поселились в спальне на втором этаже дома 25 по Кромвель-стрит. Скрепя сердце Анна-Мария рассказала своему парню о том, что родители делали с ней в детстве, и взяла с него слово никогда не оставлять ее с Фредом и Роуз наедине. Через месяц после их переезда Роуз родила еще одну дочь, Розмари-младшую, тоже смешанной расы, за которой Анна-Мария помогала присматривать.
Через год, в июле 1983-го, Роуз родила еще одну цветную девочку, которую называли Люси-Анна. Фред гордился цветными детьми жены больше, чем собственными, считая их совершенными. После родов Роуз стала еще более агрессивной и нападала на старших детей с кухонным ножом, нанося им поверхностные колотые раны.
Однажды Хизер пробралась в комнату, где Роуз принимала клиентов, нашла там порнографические журналы и взяла несколько из них в школу. Роуз заметила, что части журналов не хватает, решила, что их взял Стив, и, когда он пришел домой, приказала ему идти в ванную и раздеться догола. После этого она велела ему лечь на пол, проволокой привязала к унитазу и избила ремнем. Стив отрицал, что журналы взял он, но Роуз все равно отлупила мальчика до крови. Когда пришла Хизер, Роуз рассказала ей об этом, но уже со смехом: мол, Стивен пострадал за твой проступок.
Подтвержденных данных об убийствах, совершенных Уэстами в тот период, нет, но навряд ли после длительного периода, когда они регулярно совершали преступления, супруги сделали перерыв. Скорее всего, они продолжали похищать девушек с автобусных остановок или другими способами заманивать к себе, а потом убивать, но тела Фред закапывал в других местах, так что их просто не нашли.
Хизер в отчаянии от того, что творили с ней дома, решилась сбежать, но вскоре вернулась. Мир за пределами Кромвель-стрит, 25, оказался таким же враждебным и холодным. Следующим попытку побега предпринял Стив; несколько недель он кочевал по друзьям, и родители при этом даже не думали искать его, так что пришлось Стиву поджав хвост вернуться домой.
По возвращении Фред заявил сыну, что вскоре он должен будет заниматься сексом с матерью – ему вот-вот исполнится семнадцать, и она «покажет, как это делается». Стив был в ужасе.
Хизер старалась учиться как можно лучше и готовилась к выпускным экзаменам, сознавая, что только благодаря учебе сможет устроиться на приличную работу и зажить самостоятельно, когда ей исполнится шестнадцать лет. Она, как Анна-Мария, боялась, что с ней может произойти что-то страшное, и ей постоянно снились кошмары.
Несмотря на промывание мозгов со стороны родителей, кое-какая информация об Уэстах просочилась: когда одноклассники попытались расспросить Хизер про цветных детей ее матери, она подтвердила, что у той есть чернокожие любовники. Выдала Хизер и еще несколько деталей, в том числе о попытках изнасилования со стороны отца. Фред и Роуз были в гневе; они не знали, что еще Хизер могла рассказать, поэтому Фред стал сопровождать ее в школу и обратно.
В 1985 году Анна-Мария вышла замуж за Криса Дэвиса, и они съехали с Кромвель-стрит. Будучи у сестры в гостях, Хизер обмолвилась Крису, что планирует сбежать из дома и жить в лесу Дин. Она мечтала об уединении и не хотела никого видеть. Она просила сестру позволить жить с ней и ее мужем, но Анна-Мария возразила, что родители все равно ее найдут и увезут силой.
Хизер понимала, что ей надо как можно скорее отделиться от Уэстов, но найти работу, чтобы зажить самостоятельно, у девочки не получалось. Ей исполнилось шестнадцать, она зарегистрировалась в службе трудоустройства и получала пособие по безработице, а все свои надежды возлагала на летний лагерь в Девоне, где рассчитывала получить должность воспитательницы.
В Девон надо было ехать в июне, но накануне отъезда Хизер позвонила директор лагеря: она очень сожалела, но услуги мисс Уэст им не требовались. Хизер была страшно разочарована и проплакала всю ночь. На следующее утро остальные дети ушли в школу, и Хизер осталась наедине с матерью и отцом. Произошла ли между ними ссора, закончившаяся нападением, или это было хладнокровное убийство, остается только гадать. Так или иначе, Хизер связали руки веревкой; когда веревку найдут в ее могиле, там будут застрявшие среди нитей разноцветные нейлоновые волокна из ковра, из чего полиция сделает вывод, что Хизер держали лежащей на полу. Кляп ей не вставили; очевидно, перепуганная Хизер молчала и так. Ее останки обнаружат без одежды; это говорит о том, что перед смертью девочку раздели и, вероятно, подвергли сексуальному насилию.
Фред Уэст, родной отец, задушил ее, в чем сам впоследствии признался, а Роуз Уэст, родная мать, смотрела на это. Затем Фред разрубил тело дочери на куски топором, отрезал ей голову и забрал себе коленные чашечки и фаланги пальцев. Не исключено, что Хизер пытали, потому что среди останков были найдены ее ногти – в отсутствие пальцев. Расчлененные останки Фред сложил в мусорные пакеты и спрятал в бак на заднем дворе.
Придя из школы, дети спросили, где их сестра.
– Уехала, – ответил Фред равнодушно.
– Куда? – удивились Стив и Мэй.
– За ней заехала какая-то девица на «Мини-Купере», сказала, что их ждут в летнем лагере на работу. Та дамочка, что сначала отказала, передумала и все-таки дала Хизер шанс.
Фред добавил, что они с Роуз выделили Хизер кое-какие деньги, чтобы она встала на ноги. После этого он попросил Стива помочь ему выкопать яму в саду. Он, мол, собирается устроить там прудик для рыбок. На самом деле яма требовалась, чтобы похоронить в ней останки Хизер. Всю жизнь потом Стив будет думать, что невольно помог спрятать расчлененный труп собственной сестры.
Фред Уэст, родной отец, задушил Хизер, в чем сам впоследствии признался, а Роуз Уэст, родная мать, смотрела на это.
На расспросы о Хизер соседей и знакомых Уэсты давали разные ответы, порой противоречащие друг другу. Кому-то Роуз говорила, что они с дочерью поссорились, потому что она собралась жить с подругой-лесбиянкой из Уэльса. Хизер не подчинилась, собрала вещи и уехала к любовнице. Соседке она заявила, что ей «плевать, жива Хизер или мертва, лишь бы ее больше не видеть». Фред сказал Роналсо Харрисону, что его дочь живет неподалеку, в деревне Броксуорт, и периодически им звонит. При этом Дениз Харрисон он шепнул, что Хизер сбежала с бойфрендом.
Расспросы не прекращались, поэтому со временем Уэсты стали говорить, что заявили о пропаже Хизер в полицию. Конечно, это тоже была ложь.
Чтобы скрыть следы своих преступлений, Фред взялся переделывать задний двор. Он закупил тротуарную плитку розового и желтого цвета и с помощью Роуз, Мэй и Стива выложил этой плиткой аккуратное патио там, где были захоронены останки его дочери. Когда патио было готово, семья устроила там праздничное барбекю.
После этого он приступил к переделке подвала, который собирался превратить в спальни для младших детей. К тому времени там было похоронено пять трупов, и Фред боялся, что их могут найти. Первым делом он засыпал пол в подвале песком и гравием. Потом призвал на помощь Стива и брата Роуз, Грэма Леттса, чтобы совместными усилиями залить поверх гравийной подушки цемент. На цемент он уложил утеплитель, а на него – линолеум. Стены отделал панелями под дерево, на потолок повесил лампы дневного света и установил вместо откидной полноценную стационарную лестницу. Когда ремонт был закончен, Фред с гордостью продемонстрировал новые комнаты постояльцам и членам семьи, хвастаясь проделанной работой. Роуз поставила в спальнях кровати и тумбочки, развесила по стенам детские рисунки и разложила вышитые подушки на постелях.
Но на самом деле новые спальни в подвале предназначались для того, чтобы держать младших детей под максимальным контролем. Дверь в подвал запиралась на ключ, который Роуз носила на шее. На наружную дверь супруги установили решетку, также с замком.
В других спальнях Фред сделал незаметные глазки, чтобы подглядывать за постояльцами. Комнату на втором этаже, выходящую на Кромвель-стрит, он переоборудовал в «салон». Там был полноценный бар, где свисали с кронштейнов бутылки с виски, водкой и джином и стояли бокалы для коктейлей. Окно закрывала плотная штора; у стены стоял стеллаж с несколькими сотнями видеокассет. Все это была порнография, в том числе та, что снимал Фред, с участием Роуз.
У супругов была видеокамера, дорогая модель, купленная в кредит, и она обычно стояла на штативе и записывала увеселения Роуз с клиентами. На столбиках кровати под балдахином были приделаны софиты, освещавшие постель.
Фред также снимал Роуз в кузове своего фургона, где она «обслуживала» его друзей. В одном видео он сам лежал на столе, а Роуз мочилась на него. Также там были съемки мастурбации Роуз и ее игр с фаллоимитаторами.
В коммерческом порно, которое супруги покупали нелегально из-за границы, присутствовали и педофилия, и зоофилия, но в первую очередь Уэстов интересовал бондаж. Им нравились фильмы с женщинами в специальных костюмах, открывающих только глаза, рот, груди и гениталии. В некоторых фильмах женщины дышали через тонкие трубки или же на них были противогазы. Среди прочего там был ролик с перепуганной девушкой, которую силой затаскивали в подвал и подвешивали к потолочной балке, после чего двое мужчин били ее хлыстами. Скорее всего, в любительском порно фигурировали жертвы Фреда и Роуз Уэст.
На втором этаже у Роуз имелись отдельные кухня и ванная, оклеенная обоями с розочками. На стенах там висели фотографии детей в рамках, но среди них внезапно попадались и снимки обнаженной Роуз.
Роуз открыто говорила о проституции и о своих клиентах. Она показывала их фотографии, и Кэтрин узнавала в них многих уважаемых членов местной общины.
Уэсты продолжали подыскивать себе постоялиц, которые могли бы, вместе с Роуз, заниматься проституцией. Так к ним попала тридцатилетняя Кэтрин Мэри Хэллидей, которая впоследствии немало порассказала про пристрастия супругов, поскольку имела с ними сексуальную связь. Кэтрин жила на пособие, и Уэсты заманивали ее к себе бесплатной выпивкой и сигаретами.
Сначала Уэсты предлагали ей посмотреть с ними фильмы, в том числе с насилием. Кэтрин с изумлением обнаружила, что многие эти фильмы сняты у Роуз в спальне. Потом они переходили непосредственно к сексу, причем Роуз была по-настоящему ненасытной. Она постоянно хотела оргазмов. Она никак не проявляла нежных чувств, не целовалась и не обнималась, а сразу приступала к делу.
Роуз открыто говорила о проституции и о своих клиентах. Она показывала их фотографии, и Кэтрин узнавала в них многих уважаемых членов местной общины. Фред довольствовался ролью зрителя и занимался сексом с Кэтрин лишь несколько раз, в своей обычной манере: несколько секунд, и он кончал. Кэтрин он казался жалким и уродливым: он располнел, весь зарос густой шерстью и был похож на обезьяну со своим крошечным пенисом.
По мере того как их отношения развивались, секс становился все более жестким. Кэтрин били ремнем и секли плеткой. Фреду нравилось связывать ее. Когда она жаловалась, что веревка затянута слишком туго, Уэсты только смеялись, наслаждаясь ее страданиями.
Однажды Кэтрин отвели в комнату, где она никогда раньше не была. Фред распахнул перед ней дверцы стенного шкафа, и она увидела там черные резиновые костюмы и маски. Они свисали с крюков, подобно мертвым телам. Все отверстия в масках застегивались на молнии. Кэтрин заметила, что костюмы испачканы и помяты – ими явно часто пользовались. Там же хранились журналы с бондажом и пыточные приспособления. Даже кровать была инструментом пыток, и над ней проходила балка с мясницким крюком.
Кэтрин поняла, что в фильмах, которые супруги показывали ей, была эта самая комната, и девушки в этих самых костюмах, причем их жестоко пытали. Она перепугалась уже всерьез. В следующие несколько встреч Роуз стала мастурбировать ее огромными фаллоимитаторами, размер которых все увеличивался. Она как будто проверяла Кэтрин на прочность. Одной из любимых игрушек Роуз был гигантский розовый фаллос с пупырышками, который она называла «Экзосет» – как торпеду на вооружении у французской армии. Также у нее имелся набор черных фаллосов разных размеров, которые она применяла к Кэтрин.
Уэсты уговаривали Кэтрин переехать к ним, но женщина сочла, что разумнее будет оборвать с ними все связи. После этого Фред и Роуз демонстративно перестали здороваться с ней при встречах на улице или в магазине. Скорее всего, они не убили Кэтрин только потому, что у той была семья, которая забила бы тревогу, если бы женщина исчезла.
Мэй Уэст осенью 1988-го исполнилось шестнадцать лет, и Фред приставал к ней, как ко всем своим дочерям, но она сопротивлялась. В пять ее изнасиловал брат отца, Джон Уэст, и с тех пор девочка никого не подпускала к себе. Фред с Роуз и ее обвиняли в лесбийских наклонностях, и им наперекор Мэй попыталась встречаться с парнем, которого нашла в пабе. Парня звали Роб, и Уэсты позволили ему поселиться с дочерью в ее комнате на Кромвель-стрит.
Фред гордился тем, что у его дочери есть сексуальная жизнь, и одобрял ее бойфренда. Очень быстро Роб понял, что родители его девушки одержимы сексом. Они только о нем и говорили, а Фред настаивал на том, чтобы Роб смотрел с ним порнофильмы, в том числе с участием Роуз. По утрам он спрашивал, чем они с Мэй занимались. Мог за столом запросто запустить руку Роуз под юбку, а потом сунуть пальцы Робу под нос, предлагая понюхать.
Мэй могла продолжать жить дома благодаря связи с Робом, а вот Стиву после шестнадцатилетия указали на дверь. Родители больше не считали себя обязанными заботиться о нем. О Хизер в доме старались не поминать, все ее фотографии убрали, а Роуз, если слышала ее имя, становилась странно молчаливой. Правда, время от времени Фред говорил, что встретил ее на улице и они поздоровались. Роуз при этом хмуро косилась на мужа.
Каждый день кто-нибудь из супругов забирал младших детей из школы. Фред нравился матерям других учеников, с которыми охотно болтал и предлагал подвезти. Он много рассуждал о том, как старается для своей семьи, и женщины ему верили. Однако его дети вовсе не выглядели счастливыми: еще бы, ведь их встречали и провожали лишь для того, чтобы они не проболтались о том, что творится у них дома.
Тем не менее Луиз рассказала о приставаниях отца подруге, та поделилась с матерью, и на Кромвель-стрит явилась проверка. Последствия той проверки нам уже известны: Фред и Роуз Уэст оказались в тюрьме, Фред признался в совершенных преступлениях и покончил с собой. Роуз предстоял суд, на котором присяжные должны были решить, ответственна ли она за убийства, вину за которые ее муж на следствии взял на себя.
Ждать суда пришлось долго: почти полтора года Роуз провела в камере, прежде чем оказаться перед судьей. Все газеты трубили о «процессе века», когда Роуз впервые привезли на предварительное слушание в Королевский суд Винчестера. Ее обвиняли в десяти убийствах, двух изнасилованиях и сексуальном нападении на двух девушек в 1970-х. Список обвинений зачитывали пять минут.
Судьей выступал 58-летний Чарльз Мантелл, седоволосый и внушительный. Он назначил первое заседание на третье октября, место оставалось прежним – зал № 3 Суда Винчестера. В Глостере, Бристоле или в лондонском Олд-Бейли Роуз на справедливость рассчитывать не приходилось, а Винчестер находился достаточно далеко, чтобы собрать непредубежденный состав присяжных, и в то же время свидетелям не пришлось бы подолгу ездить туда-сюда.
Прокурором от лица Короны стал Брайан Левисон, за которым до этого случая громких дел не числилось. Его оппонентом был высокий импозантный Ричард Фергюсон, бывший председатель Ассоциации адвокатов по уголовному праву. В свои шестьдесят Фергюсон считался мастером перекрестного допроса и имел на своем счету несколько серьезных побед.
В конце сентября Роуз перевели из тюрьмы Дарема в Винчестерскую, где ей предстояло находиться на всем протяжении процесса. Для нее выделили целое крыло, изначально предназначенное для реабилитации наркозависимых. Роуз нельзя было держать с остальными пятьюстами заключенными в целях обеспечения ее безопасности. Поэтому в крыле она оказалась одна. Ее поместили в камеру размером 4×2 метра, где были только кровать, стул, шкафчик и раковина, совмещенная с унитазом. Тем не менее она могла пользоваться прилегающими помещениями, где имелась душевая и комната отдыха. В комнате отдыха Роуз смотрела телевизор и играла в карты с приставленными к ней надзирательницами.
3 октября 1995 года ее разбудили в семь часов утра и принесли завтрак. Умывшись и поев, она надела наряд, заранее подготовленный для суда. Она намеренно выбрала длинную юбку, блузку и черный пиджак, чтобы выглядеть консервативно и сдержанно. Из украшений на ней были только золотая цепочка с крестиком и небольшие позолоченные сережки. Она подкрасила губы и щеки, чтобы бледность не так бросалась в глаза.
Роуз посадили в зарешеченный фургон и в сопровождении мотоциклетного кортежа повезли в здание суда, перед которым уже собрались газетчики и телерепортеры. Суд в Винчестере был громадным и походил на самолетный ангар. Президиумы, где сидели судьи, казались гигантскими и угрожающими; за ними возвышались деревянные панели с синими занавесами.
Судья Мантелл вошел в зал точно вовремя, в алой мантии и парике. Он торжественно поклонился аудитории, прежде чем занять свое место. За скамьей свидетелей сидели полицейские, включая Джона Беннетта, руководившего расследованием; представители прессы занимали практически все оставшиеся места. Те, кому скамей не хватило, толпились в коридорах.
Роуз ввели в половине одиннадцатого утра; входя в зал, она отвесила судье неловкий поклон, хотя не должна была этого делать. Усевшись, она равнодушно уставилась прямо перед собой. Прядь темных волос падала ей на лицо, прикрывая стекла очков.
Отбор присяжных много времени не занял. Секретарь зачитал обвинение: Роуз судили только за десять убийств. Обвинения в изнасилованиях и нападениях должны были рассматриваться отдельно. По всем десяти пунктам Роуз не признавала себя виновной.
Судья повернулся к присяжным, улыбнулся им и предупредил о том, что на них никак не должно влиять то, что они ранее читали или видели по телевизору относительно этого «сенсационного» дела. Далее присяжных отпустили, чтобы юристы могли обсудить техническую сторону дела.
Первым выступил Ричард Фергюсон, адвокат Роуз. Он настаивал на том, что особенности сексуальной жизни Роуз и ее отношения с Кэролайн Оуэнс, Энджелой Карр и Кэтрин Хэллидей не должны обсуждаться на суде, поскольку это «спорные свидетельства», и вообще обвинение построено на «зыбкой почве».
Обвинение, в свою очередь, утверждало, что обращение Роуз с этими женщинами является «доказательством по сходству обстоятельств», то есть указывает на паттерн поведения, непосредственно связанный с убийствами. Судья Мантелл вспомнил сказку о Синей Бороде, который убивал своих жен и отрезал им головы: судья сказал, что если бы одной из этих жен удалось сбежать и рассказать свою историю, это было бы вполне приемлемым доказательством убийств, совершенных Синей Бородой. Поэтому он разрешил присяжным заслушать показания Кэролайн Оуэнс и других свидетельниц. Обвинение в данном случае одержало значительную победу – теперь присяжным предстояло узнать о склонности Роуз к садистскому лесбийскому сексу.
В пятницу, 6 октября, процесс начался со вступительной речи Брайана Левисона, прокурора. Он описал, как в феврале 1994-го полиция явилась в дом на Кромвель-стрит в поисках Хизер Уэст и наткнулась на секреты «столь ужасные, что не выразить словами». В подвале и в саду были найдены останки расчлененных и обезглавленных девушек, встретивших смерть после сексуальных пыток от рук подсудимой и ее мужа. Роуз сидела на своем месте, уставившись в пространство пустым взглядом, в то время как все глаза в зале были устремлены на нее.
Брайан Левисон утверждал, что Фред и Роуз действовали сообща и что, хотя доказательства против нее косвенные – никто ведь не может сказать «Фред меня задушил» или «Роуз меня зарезала», – присяжные убедятся в их обоснованности. По мнению Левисона, «в сердце этого дела» лежали отношения между Фредериком и Розмари Уэст: то, что они знали друг о друге, что они делали совместно, что они делали с другими и насколько далеко были готовы зайти. Оба были одержимы садистским сексом. И хранили общие секреты, накрепко связывавшие их между собой.
Он описал «круг смерти» в подвале, где жертвы были закопаны вдоль стен. И сказал, что с помощью специалистов по судебной медицине эти жертвы «заговорят из своей могилы и расскажут, что с ними произошло».
Первой свидетельницей обвинение вызвало… мать Роуз, Дейзи Леттс, которой уже исполнилось семьдесят шесть лет. С годами она как будто сжалась и усохла, так что едва выглядывала из-за микрофона на свидетельской трибуне. Она отвечала на вопросы тонким писклявым голоском, как ребенок. Роуз неотрывно смотрела на мать, в то время как Дейзи едва бросила взгляд на дочь, которой не видела до этого семь лет. Мать давала показания против дочери, которая однажды кричала ей: ее муж, Фред, способен на что угодно, даже на убийство.
Следующей свидетельствовала старшая сестра Роуз, Гленис, с которой они тоже много лет не виделись. Дрожащим голосом она рассказала, как Фред сам хвастался ей, что у них с Роуз «открытые отношения», и предлагал самой попробовать такие же. Гленис явно было стыдно, что сестра вовлекла их семью в скандал.
За Гленис выступала Элизабет Эйджус, которую специально доставили на суд с Мальты, куда она переселилась с мужем. Некогда она жила по соседству с Уэстами на Мидленд-роуд и оставалась с их детьми, когда они ездили искать девушек на улицах. Она состарилась и подурнела; в потрепанной коричневой шали и с крупными серьгами-кольцами в ушах, миссис Эйджус была похожа на неопрятную цыганку. Она отрицала, что переспала с Фредом Уэстом, пока Роуз рожала в больнице их дочь Мэй, а также не подтвердила ранее данные показания о том, что Уэсты ее подпоили и изнасиловали.
Оба они были одержимы садистским сексом. И хранили общие секреты, накрепко связывавшие их между собой.
Но ей пришлось признать, что она получила деньги от нескольких телекомпаний за интервью. На следующий день обвинение вызвало офицера полиции, который допрашивал миссис Эйджус, и тот подтвердил ее сексуальную связь с Фредериком Уэстом, объяснив изменение показаний страхом свидетельницы перед мужем.
Куда большее впечатление на присяжных произвела Кэролайн Оуэнс, выступавшая за ней следом. Она сохранила прежнюю красоту и стройность, которые дополнительно подчеркивали черный приталенный костюм с белой блузкой и прическа – волосы, собранные на затылке в хвост. Она откровенно поведала о том, как зимней ночью 1972 года Уэсты подобрали ее на автобусной остановке, когда она ехала домой из Тьюксбери, где встречалась с бойфрендом. Бледная как мел Кэролайн рассказала, как ее связали, избили и изнасиловали, и как Фред угрожал «закатать ее в асфальт», если она проболтается.
Защита пыталась подорвать ее показания, обнародовав факт получения Кэролайн денег от газеты Сан, которая заплатила ей за ее историю 20 тысяч фунтов. Фергюсон припомнил ей показания, где она говорила, что Фред Уэст бил ее по половым органам пряжкой ремня. Адвокат хотел знать, текла ли у нее кровь. Нет, отвечала Кэролайн. А врач засвидетельствовал повреждения? Нет, но у нее все «покраснело».
В конце Кэролайн расплакалась, говоря, что «хотела восстановить справедливость ради тех девушек, которые умерли». Она считала, что отчасти виновата в их смерти.
Мать Линды Гуф, Джун Гуф, рассказала, как пришла в поисках дочери в дом 25 по Кромвель-стрит, где ее встретила Роуз в тапочках Линды.
Обвинение вызвало бывших постояльцев Уэстов: Бенджамина Стэнниленда, Дэвида Эванса и других. Из бесшабашных студентов они превратились в отцов семейств с сединой и морщинами. Они вспоминали о студенческой «вольнице» в доме Фреда и Роуз и не отрицали, что периодически имели неприятности с полицией. Все приводили к себе девушек, менялись ими и занимались сексом по кругу; все курили марихуану. За Дэвидом Эвансом числилось восемь приводов за хранение наркотиков.
Другая бывшая постоялица, Лиз Брюер, вспомнила, как Роуз говорила, что ее мечта – ничем не заниматься, кроме секса. Она описала «клиентскую комнату» в доме и развязную манеру общения супругов Уэст. У каждого из них были любовники и любовницы, говорила Лиз. Вслед за Кэролайн Оуэнс и Элизабет Эйджус она согласилась продать свою историю газетам и даже собиралась написать книгу мемуаров о том, как жила на Кромвель-стрит в период, когда там происходили убийства.
Многие постояльцы упоминали о стуках, криках и стонах, исходивших из «специальной комнаты» Роуз. Нередко они раздавались по ночам, после того как в дом заходили мужчины; свидетели не могли точно сказать, были это крики наслаждения или боли.
Несколько свидетелей подтверждали, что Фред представлял им Роуз как свою жену, а Ширли Робинсон как любовницу, и хвастался тем, что у обеих будут дети.
Энджела Карр выступала на третьей неделе процесса. Жизнь, проведенная в бедности и лишениях, заметно сказалась на ней. Она была худая и сгорбленная, в старом полосатом платье. Энджела рассказала, что при первой встрече отнеслась к Роуз как к старшей сестре, которой можно было пожаловаться на свои проблемы. А та воспользовалась ею и жестоко изнасиловала.
Защита предъявила доказательства психических отклонений у мисс Карр: она неоднократно обращалась в больницы, утверждая, что ждет ребенка (это была ложь), а также несколько раз пыталась покончить с собой. Психиатру она жаловалась, что у нее галлюцинации – ей является безголовый мужчина, очевидно, Фред Уэст. Она слышала в голове голоса, и ее лечили электрошоком. Это, вкупе с очередной историей о продаже интервью газете за 30 тысяч фунтов, подрывало доверие к ее показаниям.
Соседка Уэстов, миссис Дикс, рассказала, как спрашивала об исчезновении Хизер, и Роуз ответила, что ей наплевать, жива та или умерла.
Седоволосый бизнесмен Артур Доббс, в деловом костюме и галстуке в цветочек, заметно волнуясь, признался, что пользовался услугами Роуз: после смерти жены он увидел ее объявление в газете знакомств. Клиентам она представлялась как Мэнди; муж любил смотреть, как она занимается сексом с визитерами в своей комнате на Кромвель-стрит. Отношения Роуз с Доббсом продолжались полтора года; несколько раз Доббс помогал Фреду с ремонтом его машины в обмен на секс с Роуз. Однажды Роуз сболтнула в разговоре с ним, что Фред занимается сексом с детьми; Доббс утверждал, что после этого анонимно звонил в социальные службы, однако факт звонка не подтвердился.
Кэтрин Хэллидей произвела глубокое впечатление на присяжных, когда в слезах сказала, что Уэсты заставляли детей спать в подвале – прямо там, где под полом были похоронены расчлененные останки их жертв. Отвечая на вопрос, зачем она возвращалась в дом, где ее подвергали сексуальным пыткам, Кэтрин объяснила, что ее тянуло туда «как мотылька к огню». Она не скрывала, что заработала на интервью газетам и телевидению около восьми тысяч фунтов.
Одним из самых трагических моментов судебного процесса стало выступление падчерицы Роуз и дочери Фреда, Анны-Марии. Она превратилась в полную тяжеловесную матрону с густыми каштановыми волосами и была очень похожа на Фреда и шевелюрой, и толстым носом, и голубыми глазами. Она говорила очень тихо, как будто в трансе, и делала большие паузы между фразами. С этой свидетельницей Брайан Левисон проявил огромную деликатность, сознавая, что ему придется провести ее по самым болезненным и драматическим событиям ее жизни, не пропуская ни единой детали. Он был с ней терпелив и ласков. Возможно, с наименее сочувственным юристом она не раскрылась бы до такой степени.
Они начали с детства Анны-Марии, с ее любви к отцу и дружбы с сестрой Шармейн, которую Роуз регулярно подвергала телесным наказаниям. Упомянув о том, что однажды Роуз ударила Шармейн по голове так, что у той потекла кровь, Анна-Мария покосилась на мачеху, и та опустила глаза.
Так продолжалось и дальше: складывалось ощущение, что женщины ведут между собой потаенный молчаливый разговор, из которого все остальные в зале исключены. И это не был разговор врагов. Помимо враждебности, между ними было что-то вроде сожаления, раскаяния и даже некоторой симпатии. Каждый раз, когда Анна-Мария рассказывала о каком-нибудь болезненном воспоминании, связанном с мачехой, она глядела на нее чуть ли не с извиняющимся выражением.
На вопрос, когда она впервые занималась сексом, Анна-Мария едва слышно шепнула:
– Мне было восемь.
Она описала, как Фред изнасиловал ее на глазах у Роуз, и оба они говорили, что она должна быть им благодарна. Рассказала, как мачеха била ее кулаками, сковородкой и ремнем, стараясь не попасть по лицу, чтобы посторонние не увидели синяков.
Присяжные сидели, зажимая ладонями рты, некоторые плакали. Репортеры затаили дыхание, ловя каждое слово. Впоследствии они писали, что никогда не слышали ничего настолько страшного и откровенного.
Монотонным голосом Анна-Мария сообщила, что имела регулярные половые сношения с отцом, и он давал ей деньги, чтобы она не рассказывала Роуз про их встречи за ее спиной. Рассказала, как однажды, когда ей было тринадцать, Роуз принарядила ее, накрасила и взяла с собой в паб.
– Она обращалась со мной очень хорошо. Как будто стала другим человеком. Я была счастлива. Мы выпили пива и поели чипсов. Когда мы уходили, я была немного пьяна.
А потом Фред, встречавший их в своем фургоне, изнасиловал Анну-Марию у жены на глазах, пока та делала саркастические замечания в ее адрес.
Анна-Мария упомянула и о том, как занималась сексом с чернокожими друзьями отца по его инициативе. Присяжные сидели, зажимая ладонями рты. Одна из женщин-присяжных расплакалась. Репортеры затаили дыхание, ловя каждое слово. Впоследствии они писали, что никогда не слышали ничего настолько страшного и откровенного.
На следующий день, солнечным прохладным осенним утром, присяжных и судью отвезли на лимузинах в Глостер, на Кромвель-стрит, 25, чтобы они увидели место преступления собственными глазами. Задний двор дома был накрыт навесом; были предприняты меры безопасности, чтобы пресса и зеваки не препятствовали осмотру. Улицу перегородили, но журналисты пытались снимать осмотр с вертолетов. Роуз предоставили право поехать тоже, но она отказалась, объяснив это тем, что не хочет видеть свой семейный дом при подобных обстоятельствах – это будет для нее «слишком сильным потрясением».
В одноразовых комбинезонах и строительных касках судья и присяжные прошли на задний двор дома, а потом осмотрели комнату за комнатой. Места обнаружения останков были отмечены белыми крестиками. В доме всех потрясло то, насколько он крошечный. Там не было мебели, но кое-какие приметы семейного быта остались: например, плакат с обнаженной девушкой, приколотый к стене, и глазок с затычкой в двери комнаты Роуз, в который Фред подглядывал, когда она занималась сексом с клиентами. В подвале, вместе с могилами пятерых жертв и балками, на которых Фред подвешивал тела, присяжные увидели рисунки на стенах: их сделали младшие дети Уэстов.
В перерыве между дачей показаний, пока проводился осмотр дома на Кромвель-стрит, Анна-Мария попыталась покончить с собой. Это была уже вторая ее попытка: впервые она покушалась на самоубийство после смерти отца на Новый год. Ее отвезли в больницу, но на следующее утро выписали. Ей предстоял перекрестный допрос со стороны адвоката защиты, Ричарда Фергюсона.
На нем всплыла история с беременностью Анны-Марии от отца в возрасте пятнадцати лет. Она рассказала, как Роуз била ее и колола ножом, а Фред говорил, что ее родная мать, Рина, работает в Шотландии проституткой и болеет всеми на свете венерическими заболеваниями. Тем не менее она добавляла, что всегда любила отца и продолжает его любить. Она любила даже Розмари. В случае с Анной-Марией упоминание о 30 тысячах фунтов за продажу ее истории в газеты не поколебало уверенности присяжных и зрителей в достоверности показаний. Все говорили, что «она, черт побери, их заслуживает».
В понедельник в зале установили магнитофон и колонки. Суду предстояло заслушать допросы Роуз в полиции. До этого присяжные почти не слышали ее голоса. Оказалось, что она пересыпает свою речь ругательствами и повторяет несколько странных словечек, например «чудной»: «мальчишки вечно делают чудные вещи». Не менее странными были и ее рассуждения: например, что Хизер была лесбиянкой, потому что знала, какого цвета трусики у ее учительниц-женщин.
Когда Роуз на пленке сообщили, что Фред признался в убийстве Хизер, она громко вскрикнула. В зале Роуз, услышав это, скомкала в руке носовой платок. В качестве алиби она заявила полицейскому, что Фред часто заставлял ее проводить ночи с цветными мужчинами, чтобы она не знала, чем он занимается. Она утверждала, что Фред был доминирующим партнером в их отношениях.
На следующей пленке Роуз доказала, что в ней уживаются две личности: заботливой матери и злобной хищницы. Когда у нее спросили, кто был стоматологом Хизер, она немедленно назвала не только имя, но и точный адрес кабинета. Но практически тут же начала обвинять дочь в том, что та причиняла боль другим детям, прижимала им пальцы дверью, заставляла пить смесь уксуса с солью и перцем и тому подобное. На самом деле все это были методы Роуз – и только ее.
Роуз была уверена, что обслуживала кого-то из своих цветных клиентов, когда Фред убил Хизер. Она делала то, что велел ей муж. Роуз объясняла это тем, что привыкла подчиняться отцу, а потом – Фреду. Она спала с другими мужчинами «ради их брака». Когда у нее спросили, не помнит ли она имени того клиента, она пробормотала, что он был с Ямайки… «здоровенный такой, лет пятьдесят».
На перекрестном допросе Ричард Фергюсон попытался дискредитировать пленки, заявив, что Роуз могла быть голодной и плохо соображать. Но это не умаляло ужаса того, что все в зале услышали.
Следующим выступал профессор Бернард Найт; он рассказал присяжным о том, как на Кромвель-стрит были найдены человеческие останки и как его люди искали кости в жиже из грязи и разложившихся тканей. Затем профессор продемонстрировал фотографии, на одной из которых он держал в руках череп Ширли Хаббард, все еще обмотанный скотчем, как маской, с трубкой, торчащей из носа. Он объяснил, что маска обвисла, потому что ткани лица разложились.
Доктор Уиттакер, оральный биолог, наглядно продемонстрировал метод лицевой суперимпозиции, который применил для опознания останков. Он показал фотографию Шармейн в возрасте восьми лет, спроецированную на экран, а потом наложил на нее фотографию черепа, найденного в саду на Мидленд-роуд. Весь зал ахнул; одна Роуз сидела, равнодушно глядя в пустоту.
Последним свидетелем обвинения был детектив Джон Беннет. Он явно волновался, стоя на трибуне, и держал руки сцепленными за спиной. Его расспрашивали о пропаже Мэри Бастхольм, дело которой было очень похоже на похищение и убийство Люси Партингтон, но доказательств, чтобы обвинить Фреда, собрать не удалось.
Беннетт не отрицал, что одна из членов его команды, Хейзел Сэвидж, была отстранена от расследования из-за продажи информации по делу прессе. Но это никак не подрывало его собственных показаний. Когда он закончил, Брайан Левисон встал и сказал судье:
– Ваша честь, обвинение закончило.
Тем не менее до признания Роуз Уэст виновной было еще очень далеко.
Мезотелиома – тип рака, который развивается из тонкого слоя ткани, выстилающего многие внутренние органы.