Пресса выдавала общественности информацию о случившемся дозированно.
Сперва газетчики сообщили, что один из самых прославленных английских рок-музыкантов, хулиган и повеса Тристам Старр упал замертво прямо на глазах пары сотен мировых знаменитостей шоу-бизнеса. Потом написали, что в тот самый момент, когда случилось несчастье, в поместье Старра находился следователь, некий Фарли Рут. И только после этого газетчики поведали все остальное. О том, почему Рут находился в поместье. О кассете с исповедью Старра. О том, что на самом деле произошло с Паппи Джонсом, Рори Ло, Тьюлип, отцом Бобом и чуть не произошло со мной. Через несколько дней подоспели и результаты вскрытия. Тристам Скарр скончался в результате инфаркта, отчасти спровоцированного внушительной дозой спида, принятой незадолго до смерти — вне всякого сомнения, для того, чтобы хорошо выступить перед гостями. Также вскрытие показало, что вся сердечно-сосудистая система Скарра в принципе дышала на ладан. Спид в сочетании с адреналином, выброшенным в кровь в ходе выступления, добил ее окончательно.
И один крайне неприятный сюрприз.
Я решил задержаться в поместье до похорон. Большую часть времени я проводил у себя, стараясь закончить работу, ради которой сюда приехал. У меня никак не получалось на ней сосредоточиться. В основном я лежал на кожаном диване с бокалом односолодового виски в руке и мрачно смотрел на пламя, плясавшее в камине. Лулу дремала рядом со мной в кресле. В поместье стояла тишина, что вполне меня устраивало. Я был не в настроении разговаривать.
Мне звонил редактор из Нью-Йорка — узнать, как движется дело, и выяснить, когда я закончу. Понятное дело — чем раньше, тем лучше, так издательство заработает больше денег.
— Я хочу скорей получить эту исповедь, — сказал мне он.
— Получишь, — пообещал я. — Это будет… как ты это называешь? Бомба?
— Это будет напалм, — ответил редактор дрожащим от возбуждения голосом.
— Напалм круче бомбы?
— Слушай, Хог, — редактор пропустил мой вопрос мимо ушей, — он и вправду… натворил всю эту херню?
— Ну да.
— Что-то я не врубаюсь. У него ведь были деньги, слава — одним словом, все!
— Не совсем. Ему всем этим приходилось делиться.
— Давай, Хоги, выручай нас. Потолкуй с его адвокатом, Вайнтробом. Он ведь, если захочет, может оттянуть дату публикации на несколько месяцев. Это ж все-таки мемуары, и нельзя забывать о юридической стороне вопроса.
— Я не собираюсь обелять Триса и оправдывать его преступления.
— Такое я бы и не стал издавать, — заверил меня редактор. — Слушай, меня тут все спрашивают… Ты ведь столько времени с ним провел. Каким он был?
Я долго думал над ответом:
— Очень умным. Очень талантливым. Глубоко несчастным. Это был человек-тень. Его временем была ночь. Он мне даже начал нравиться.
— А какие чувства ты испытываешь по отношению к нему сейчас — зная о том, что он совершил?
— Уже никаких.
Я повесил трубку и снова растянулся на диване, размышляя о том, что где-то уже слышал подобный ответ. Спустя некоторое время до меня дошло, что это были последние слова, которые произнесла во время нашей встречи Тьюлип. Видимо, Ти-Эс вызывал у людей, знавших его более-менее близко, схожие эмоции. Можно приписать это инстинкту самосохранения.
Скромное прощание прошло в маленькой часовне в поместье. На похороны из Лондона приехали Марко и Дерек. Из Нью-Йорка прилетел Джей Вайнтроб. У часовни дежурил лимузин, чтобы сразу по окончании похорон отвезти Джея обратно в аэропорт. Еще присутствовали Вайолет с Джеком и Памелой. И я. Охранники и полицейские оцепили поместье по периметру — стенам, через которые пытались перелезть журналисты и фанаты Триса.
Тристама похоронили рядом с Тьюлип в центре лабиринта. На этом настояла Вайолет. Когда гроб опускали в могилу, она стояла у самого ее края с непроницаемым лицом. Об отце, убившем ее мать, она не плакала.
На следующий день я уехал, заранее сложив одежду, бумаги и подарок Мерили на Рождество. Прежде чем я откланялся, Памела рассказала, что Вайолет унаследовала все имущество своего отца, став, таким образом, одной из самых богатых девушек-подростков Великобритании. Опекуном по завещанию назначили Памелу, и потому экономке еще некоторое время предстояло пожить в поместье.
— Что ж, это очень досадно, — вздохнул я. Мы стояли на кухне, куда я пришел попрощаться. Я не про то, что вас назначили опекуном. Печально, что вы не можете полететь с нами в Штаты.
Она улыбнулась, присела на корточки и, ласково улыбнувшись, погладила Лулу.
— Ну, кто знает, что нас ждет в будущем. Может быть, в один прекрасный день вы откроете дверь на стук и увидите на пороге меня.
— Мы вас тут же пригласим зайти.
В этот момент на кухню зашла Вайолет в балетках. Она жевала яблоко и, судя по ее виду, умирала со скуки.
— Пока, Вай.
Она молча кивнула мне, даже не остановившись.
— Вайолет, Хоги уезжает, — с настойчивостью в голосе произнесла Памела.
Девушка снова кивнула и направилась к двери. Мы проводили ее взглядами.
Памела покачала головой и повернулась ко мне:
— Знаете, она не такая уж плохая. Бедняжке просто нужны внимание и забота.
Интуиция подсказала мне, что уж этого Вайолет получит от Памелы в избытке.
Я отправился на поиски Джека. Отыскал я его в гараже — Джек собирал вещи.
— Памела просила меня остаться и помочь ей по хозяйству, — пояснил он. — Но я решил, что мне лучше съехать.
— А как же Вайолет?
Джек заиграл желваками.
— Мистер Хог, теперь она тут хозяйка. Со временем она станет настоящей леди. Ей ни к чему такие, как я.
— И куда же ты собираешься отправиться?
— Сам пока не знаю, сэр.
Я протянул ему руку:
— Будешь в Нью-Йорке, звони. Я тебя напою. Угощаю.
— Это очень мило с вашей стороны, — Джек пожал мне руку. — Особенно учитывая то, что я натворил.
— Скажем так, я прекрасно понимаю твои чувства.
— Мистер Хог?
— Да, Джек.
Он вперил взгляд в пол:
— У меня получится ее забыть?
Мне удалось выдавить из себя ободряющую улыбку:
— Ты даже удивишься, насколько быстро это произойдет.
— Да, — кивнул он с мрачным видом. — Наверное.
Мне повезло — в поместье приехал Рут, чтобы уточнить кое-какие детали дела. Полицейский согласился подкинуть меня до Лондона.
— Вы уж извините, Хоги, что газеты все представили в таком свете, — с виноватым видом промолвил Рут, выруливая на дорогу к воротам. Мои вещи лежали аккуратно сложенными в багажнике машины.
— И в каком же свете они все представили? — спросил я.
Лулу сидела у меня на коленях и смотрела в окно, провожая печальным взглядом удаляющийся Гэд-поул. Жизнь в поместье явно пришлась ей по вкусу.
— Ну, так, словно… Ну… мы же с вами оба прекрасно знаем, что дело, по сути, раскрыли вы.
— Я бы так не сказал, инспектор.
— Вообще-то я не… — Рут оборвал сам себя и расплывшись в улыбке с довольным видом на меня посмотрел. Затем он, все так же улыбаясь, сосредоточился на дороге.
— Неужели? — покачал головой я. — Вас повысили?
— Ага.
— Ну что ж, в таком случае поздравляю, инспектор. Я знал, что это звание — лишь вопрос времени.
— Спасибо, сэр. За все спасибо.
Охранники открыли нам ворота. Я помахал им на прощание. А они мне в ответ — нет. Когда мы вырулили на шоссе, я решил, что пришла пора дать Руту телефон моего портного.
Вот я и покончил с первой, вводной главой, задающей тон всей автобиографии. Само собой, она получилась несколько иной, чем я изначально планировал, но в нашем деле такое случается достаточно часто.
Я написал ее за несколько дней, работая по утрам, пока Мерили еще спала. Трудился за обеденным столом, под потрескивание дров в камине. Лулу спала под стулом, положив голову на мои ноги в унтах. Первую главу я написал от своего лица. А как иначе-то? Читатель должен был узнать о том, что случилось после того, как я начал работать над мемуарами Тристама Скарра. Пусть помнит, что в книге перед ним содержится версия, изложенная самим Тристамом, но что есть и иная версия. Эту вторую версию я изложил в заключительной главе, которую тоже написал от своего лица. В ней я подробно рассказал об убийствах, совершенных Тристамом в прошлом и настоящем, о его попытке отправить меня на тот свет, о его исповеди и о его собственной смерти на сцене.
Чтиво получилось очень даже занимательным, но это мое личное мнение. Хотите составить свое собственное — купите книгу и прочтите сами.
Так совпало, что в тот самый день, когда я отправил рукопись в Нью-Йорк, Мерили отыграла свой последний спектакль. На дворе стоял сочельник. Чтобы все это отпраздновать, мы отправились с Лулу в «Голодную лошадь». Официант нас помнил, и нам не пришлось просить его подать к мартини мисочку оливок.
Мерили показалась мне усталой и чуть печальной. Такое настроение находит на нее всегда, когда она отыгрывает роль в последний раз. Я ее понимал — в тот вечер я испытывал схожие чувства.
— Рад, что закончил, мой хороший? — Мерили выдавила из себя вымученную улыбку, когда мы чокнулись бокалами.
— Эта книга далась мне нелегко. Мне кажется, я лишился частички своей души. Наверное, это неизбежно, когда разочаровываешься в кумире. От этого можно озлобиться, но я не хочу. Я не хочу сидеть и ждать, когда в других проявится дурное. Причем не только в других, но и в самом себе, — я осушил бокал. — Я все думаю о том, что мне больше не нравится такая работа.
— Тебе нужно вернуться к своему роману.
— Именно это я и собираюсь сделать, — я встретился взглядом с официантом и знаком показал подать нам еще мартини. — Я уже соскучился по Нью-Йорку. Не возражаешь, если мы полетим завтра, или хочешь задержаться в Лондоне?
Мерили кашлянула и в смущении отвела взгляд:
— Тут неожиданно нарисовалась работа… Мне звонил мой агент… Для меня есть роль в одном фильме… В общем, я согласилась.
— Роль в фильме? — я почесал ухо.
— Съемки уже начались. В Тунисе, — затараторила Мерили. — Понимаешь, они хотели взять на роль Мерил, и у них все уже было на мази, но в последнюю секунду все сорвалось и… Это дикая удача, тем более что они изначально не рассматривали всерьез мою кандидатуру… Это по роману Грэма Грина, сценарий писал Гарольд Пинтер. На главную мужскую роль взяли Джимми Вудса, а режиссер…
— Хочешь, составлю тебе компанию?
Мерили, поджав губы, целую минуту разглядывала скатерть. Наконец, она молча помотала головой.
Подошел официант с мартини и спросил, готовы ли мы сделать заказ. Желание полакомиться мясом, обуревавшее нас всего пять минут назад, куда-то пропало. Я махнул рукой в знак того, чтобы официант ушел.
— Пойми, мой хороший… мне… мне некоторое время надо побыть одной, — начала Мерили. — Последние несколько недель были просто чудесными. Особенными. Но… со мной что-то не так. От тебя я ушла к Заку, от Зака — снова к тебе. Мне надо разобраться в себе. А для этого надо побыть одной. А через несколько месяцев я вернусь. Договорились?
— Договорились, — отозвался я, прекрасно понимая, что она не вернется — ну, по крайней мере ко мне. То, что происходило между нами на протяжении последних нескольких недель, подошло к концу. Может, мы поддались влиянию Лондона? Или спектакля, в котором она играла? Так или иначе, все было кончено. На данный момент.
— Прости меня, мой хороший. Мне… мне так жаль…
Я утонул в сиянии ее изумрудных глаз.
— Тебе не за что просить прощения, — отозвался я. — Нам было здорово вместе. А сколько еще прекрасного впереди! Ты моя. И всегда будешь моей. На этот счет у меня нет никаких сомнений, — я осушил бокал и взглянул на Лулу, сидевшую на коленях у Мерили. — Боюсь, кое-кому придется трудно.
— Мне тоже, — ответила Мерили, поглаживая кое-кому уши. — Ты ведь не обязан меня ждать.
— Знаю. Но все равно буду.
— Какой же ты у меня понимающий, — Мерили накрыла мою руку своей.
— Да, я такой. В свете того, что я услышал, пока ты от меня подарок на Рождество не получишь.
— Что?
На Рождество я купил Мерили серый кашемировый свитер. Сорок второй размер — это если мерить на мужчину. Мой размер. Увидел его в торговом центре «Берлингтон Аркэйд» и сразу понял, что Мерили будет просто потрясающе в нем смотреться.
Я надел свитер в самолет, решив, что лучше сразу начать его разнашивать, чтобы, когда снова придет наше с Мерили время, свитер пришелся бы ей как раз в пору.
Самолет летел почти пустой — мало кто любит путешествовать в Рождество. Лулу скулила весь полет, несмотря на то что я отдал ей свой салат из морепродуктов.