Человек, который не спал по ночам - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Глава 2

Это я виноват, что мы заблудились в лабиринте.

Лулу вообще не хотела туда идти. Она была на седьмом небе от радости, лая на оленей, щипавших траву на опушке леса, и не желала отвлекаться от столь занимательного дела. Более того, ее старания дали результат: несколько оленей даже бросились наутек, гонимые страхом. В последний раз я видел ее такой счастливой, когда она загнала на дерево белку в манхэттенском Риверсайд-парке. Итак, Лулу упрямилась, но я настоял на своем. Я все же сильнее. С недовольным видом она потрусила рядом со мной. Мы углубились в лабиринт, дорожки в котором обрамляли аккуратно подстриженные живые изгороди трехметровой высоты. Сперва направо, потом налево. Затем налево, потом направо. Никогда в жизни не бывал в лабиринте, и мне тут пришлось по душе. Я и не думал, что здесь можно заблудиться, уверенный, что в случае чего Лулу-то уж точно меня выведет, она ведь как-никак собака. Моя уверенность не подтвердилась. Надо отдать должное Лулу, она изо всех сил пыталась найти выход, но всякий раз мы упирались в очередной тупик. Наконец, проблуждав в лабиринте достаточно долго, мы оказались в самом его центре, где располагалась беседка. Внутри обнаружился чугунный стол со стульями и небольшой сейф с табличкой, на которой красовались слова: «ОТКРОЙ МЕНЯ». Я открыл. Внутри лежали ракетница и записка: «ВЫСТРЕЛИ ИЗ МЕНЯ». Я выстрелил. Минут через двадцать к беседке вышел шофер.

— Мне ужасно неловко, — с виноватым видом признался я.

— Ну что вы, сэр. Это происходит со всеми нашими гостями.

— Даже когда с ними собаки?

— Нет, должен признать, это что-то новенькое.

Шофер сжульничал. У него имелась карта. Мы вышли с другой стороны лабиринта, к коллекции автомобилей Ти-Эс, которую он разместил в перестроенной конюшне. Тристам питал слабость к «Альфа-ромео». У него их было две: «Загато гранд-спорт» 1931 года и «Джульетта спринт куп рейсер» 1959 года. Любил он и «Феррари». У него имелся красный «Пинифарина» 1959 года, от которого у меня так и потекли слюни, и «Гран туризмо берлинетта 275» 1967 года. Нашлось тут место и кабриолету «Лагонда» 1952 года концерна «Астон-Мартин», и «Мерседесу» 1955 года — модели 3OOSL, «Паккарду» 1939 года с откидным верхом, «Студебеккеру» 1964 года «Гран туризмо хок», «Мазерати» 1972 года «Гилби-спайдер», «Бентли» 1952 года «Эртайп Континентал», «Форду» 1956 года «Ти-берд», «Шевроле-корвету» 1957 года. И этот далеко не все. У него был даже «Делориан»[23].

— Впечатляюще, — заметил я шоферу, который снова взялся за замшевую тряпку и принялся протирать «роллс-ройс». — Для тех, кто понимает.

— Мистер Скарр как раз из таких, сэр, — не без удовольствия отозвался шофер. — Обожает автомобили.

Я протянул шоферу ладонь:

— Хоги.

— Джек, сэр, — рукопожатие было крепким. — Рад познакомиться.

— Давно работаете на Ти-Эс?

— Да уж не первый год. Сейчас гораздо спокойней. Не то что раньше. Девушки рисовали поцелуи на машине губной помадой. Кидались под колеса в надежде познакомиться. Чего только не было.

— Думаю, вам есть чем поделиться. Подобные истории пригодятся для книги. Буду рад, если вы их мне поведаете.

— Я всего-навсего шофер, сэр. Вы мне льстите.

— Ну, больно не будет. Честное скаутское.

Джек уклончиво пожал широкими плечами, чуть подумал и сказал:

— Не сочтите за наглость, сэр, но можно я вам дам один совет?

— Валяйте.

Он придвинулся ко мне близко-близко. Изо рта у Джека пахло пивом, маринованным луком и то ли выдержанным сыром, то ли давно нестиранными носками.

— Не стоит копаться в его прошлом.

— Но… в этом как раз и заключается моя работа.

— В таком случае копайтесь, но не особо тщательно.

Теперь в его голосе слышался оттенок угрозы. Лулу у моих ног тихо зарычала.

— И почему? Этому есть какая-то конкретная причина?

— Ограничимся тем, что я вам сказал. Вы производите впечатление разумного молодого джентль…

— Не такого уж и молодого.

— Это будет не очень разумно.

А вот тут уже в голосе прозвучала неприкрытая угроза.

— Я вас понял, — кивнул я. — По этой дороге я попаду в дом?

— Так точно, сэр.

— Кстати, как «Делориан» бегает?

— Он не на ходу.

Когда мы добрались до дома, уже начали сгущаться сумерки. Покормив Лулу, я позвонил в Театр Ее Величества. Мерили уже приехала, но ушла на репетицию. Я оставил телефон, по которому она могла со мной связаться. Затем открыл бутылочку светлого пива и посмотрел по каналу Би-би-си-1 восьмую часть шестнадцатисерийного фильма «Гигантские морские черви». И кто, интересно, смеет утверждать, что британское телевидение запросто утрет нос американскому? Вы вообще телевизор в Британии включали? Затем позвонила Памела и сообщила, что ужин подадут через пятнадцать минут. Я поинтересовался, следует ли мне специально к нему одеваться во что-нибудь парадное. Оказалось, что в этом нет необходимости.

Единственным источником света в столовой служил серебряный канделябр, водруженный в самый центр здоровенного обеденного стола. Накрыли только на одного человека. На меня. На ужин подали жареного кролика, а на отдельном серебряном блюде гарнир — жареную картошку и брюссельскую капусту. В ведерке меня ждала бутылка охлажденного белого вина «Сансер». Изысканный ужин. Не стану отрицать, было немного жутковато ужинать в одиночку в холодной темной столовой в окружении многочисленных портретов покойных англичан, при том что единственный звук, нарушавший тишину, исходил от моих челюстей, перемалывавших кролика. Умом я понимал, что где-то рядом есть повара и слуги, но Памела распоряжалась ими столь умело, что их присутствие было совершенно незаметно. Когда экономка, наконец, пришла, чтобы узнать, всем ли я доволен, я испытал при виде ее прилив радости.

— Превосходно, — заверил я ее. — Никогда не ел такой вкусной крольчатины.

— Кролик свежий — скажите спасибо Джеку. Он у нас вроде егеря. Это его хобби. Добывает нам фазанов, куропаток, зайцев. Отличный стрелок. Желаете десерт?

— Нет, спасибо.

— В таком случае кофе?

— Если вас это не затруднит, — кивнул я. — Может, мне проще есть на кухне?

Мой вопрос ее позабавил, и она рассмеялась.

— Не любите вы, американцы, официоз, вам от него неуютно. Хорошо, как скажете. Можете есть где хотите. Время вас устраивает?

— А в котором часу ужинаете вы?

В дрожащем пламени свечей я заметил, что Памела мило порозовела.

— В семь.

— Тогда и я буду ужинать в семь.

Она было направилась в сторону кухни за моим кофе, как вдруг остановилась:

— Я собиралась задать вам один вопрос. У вас есть любимое блюдо?

— Разве что лакричное мороженое.

— Мне очень жаль.

— А уж мне-то как.

* * *

Страж у королевской опочивальни хоть и сменился, но оказался столь же неулыбчив, как и предыдущий. Он просто кивнул и постучал. Из-за дверей донесся голос. Я вошел.

— Здорово, Хогарт[24], — невыразительным голосом произнес Трис Скарр. Ссутулившись, он зашаркал тапочками мне навстречу. — Заходите. Я как раз завтракал.

Кто-то однажды сказал: для того чтобы Трис Скарр выглядел разъяренным, ему достаточно просто дышать. Все дело было в его ноздрях — то, как они раздувались. Впрочем сейчас Трис выглядел не разозленным, а ослабевшим, измотанным и каким-то пожухлым. Под полуприкрытыми глазами мешки, рябое, небритое лицо исхудало. Из-под узорчатого зеленого халата, небрежно перехваченного поясом, торчали бледные тонкие ноги с набухшими синими венами. Ростом он оказался ниже, чем я ожидал, — максимум метр семьдесят, а весом не более шестидесяти килограммов. Впалая безволосая грудь. В по-прежнему длинных и растрепанных черных волосах появилась проседь. До меня дошло, что я вот уже много лет нигде не видел его фотографий — пожалуй, с самого переезда в Гэдпоул. В чем-то он и сейчас выглядел совсем как тот грубый непослушный юный хулиган из безумных шестидесятых, а в чем-то казался куда старше своих сорока пяти. Такое впечатление, что его организм, пропустив этап зрелости, сразу перескочил к старости.

Он протянул мне руку — тонкую, чуть подрагивающую, с желтыми от никотина пальцами — Трис курил много, причем предпочитал «Галуаз» без фильтра. Я пожал ее. Мне подумалось, что у моей девяностолетней бабушки рукопожатие и то крепче.

Огромное круглое помещение высотой в несколько этажей венчал стеклянный купол. В середине затерялся островок, образованный низкими диванчиками, расставленными вокруг большого квадратного приземистого стола, на котором теснились блокноты разных размеров, книги, пачки «Галуаза», пепельницы, пузырьки с таблетками, и еще пузырьки с таблетками. Там же стояло ведерко с наполовину пустой бутылкой сотерна и недоеденная баночка детского питания с торчащей из него ложкой. Надорванная печень. Сотерн в этом случае — самое оно. Особенно на завтрак. За полуоткрытой дверью виднелась спальня и маленькая современная кухня. Напротив за стеклянной стеной располагалась студия. Там я увидел старое пианино, орган, гитары и барабанную установку, а за ними кабину со звукозаписывающим оборудованием.

Горели лампы, но на абажуры кто-то накинул шелковые платки. Никакой фоновой музыки. За все время нашего общения Ти-Эс ни разу не слушал музыку. Тишину нарушало лишь тиканье напольных часов у дверей.

Я присел на один из диванчиков. Трис зашелся хриплым кашлем, прикурил от одноразовой зажигалки сигарету и плеснул себе вина, не предложив мне. Затем он сел за стол напротив и уставился на меня. Уставился и принялся сверлить взглядом. Смотрел он на меня при этом недобро.

Наконец, Трис откашлялся и промолвил:

— Значит, работаем без диктофона?

— С диктофоном. Я пришел познакомиться.

Он рассеянно стряхнул пепел с сигареты прямо на диван. Я заметил, что обивка прожжена во многих местах.

— Познакомиться?

— Познакомиться.

— Как угодно, — он зевнул и хлебнул вина. — Есть вопросы?

Я оглянулся на студию:

— Не знал, что вы до сих пор записываетесь.

— Для себя, — он пожал плечами. — Всякое разное.

— Обнародовать что-нибудь собираетесь?

— С этим завязал. Услышат, не услышат — плевать.

— Вы прямо как Сэлинджер.

Трис приободрился, но не сильно.

— А-а-а… ты про этого писателя-американца? Читал, что он написал кучу книг, но не дает их никому читать, пока жив. Уважаю.

— Почему?

— Потому что люди — тупые бараны.

С этим я спорить не стал:

— С выступлениями тоже завязали?

Еще один столбик пепла упал на диван, и на сей раз обивка начала тлеть.

— Рокеры не взрослеют. Мы просто стареем. Понимаешь, о чем я? С меня хватит. Достало притворяться, что я все еще тот самый Ти-Эс. Я хочу писать, рисовать, просто быть собой. Рок-н-ролл получается, когда ты молод и зол, — он огляделся, кинул взгляд вверх, на купол. — А здесь что? Какое там…

— Чего вы ждете от этой книги? Чего хотите добиться? Понимания? Уважения? Признания заслуг?

— Да пошло оно все на хер. Мне давно уже плевать, что обо мне думают. Хочу закрыть дверь и поставить точку. Уйти в закат, как Джон, мать его в сраку, Уэйн[25].

— Однажды он назвал вас больным английским педиком.

— Значит, я хоть что-то делал правильно, так? Я никому не собирался подносить чаек и подтыкать одеяло. Я хотел встряхнуть народ. Дать жару. Рок-н-ролл! Это же их последний шанс, разве нет?

— Чей?

— Да подростков. Прежде чем они станут теми, кем не хотели быть. В точности как когда-то не хотели их мамочки и папочки.

— Это ваша рок-философия?

— Да нет никакой философии. Есть просто музыка и больше ничего. Тут дело вот в чем… — он вдруг умолк.

— Продолжайте, — настойчиво произнес я. — Прошу вас.

— Я не хотел… Не хочу закончить как Элвис.

— Разжиреть и сдохнуть?

— До этого.

— Разжиреть и превратиться в полутруп?

— Я с ним один раз пересекся. Мы выступали в Лас-Вегасе. Кажись, турне в шестьдесят девятом. Или в семьдесят первом? Не помню. Все как в тумане. Мы пошли на его шоу. Мы пошли на его ночное выступление в каком-то из этих отелей-казино. Это было… — Трис содрогнулся, воспоминания до сих пор навевали на него ужас. — Жалкое зрелище. Разжиревшая харя, белые штаны с блестками едва не лопаются. Вообще ни хера петь не мог. Но его фанатки все равно орали от восторга. Словно он по-прежнему король рок-н-ролла, а они — сексапильные малолетки. Какие там малолетки, сами уже старые и жирные. Домохозяйки. Продавщицы в магазинах. — Трис снова содрогнулся. — А потом мы зашли к нему в номер.

— И как?

— Он был пьян. В ссанину. Вообще не врубился, кто мы такие. Да он тогда даже бы не вспомнил собственное имя. Меня это потрясло. Я вернулся к себе в номер и написал об этом песню.

— «Пристрелите старого пса». Помню.

— Элвис-Элвис… Он был моим кумиром.

Пепел, упавший на диван рядом с Трисом, по-прежнему тлел.

— И как вы сейчас себя воспринимаете?

— В каком смысле?

— Вы видите себя героем? Жертвой? Мастодонтом, пережившим свой век?

— Я — Ти-Эс, — он пожал плечами. — Я здесь. Сейчас. А завтра…

— Что завтра?

— Завтра будет другое «сейчас». — Он наклонил голову и прижал к уху ладонь, будто бы вслушиваясь в отдаленный грохот барабанов. — Классно, да? Другое «сейчас». — Трис с довольным видом взял со стола один из блокнотов, что-то в нем накарябал, после чего швырнул его обратно. — Прошу прощения. Сейчас светлые мысли приходится записывать. А то я их забываю.

— Не вы один, — заверил я. — О чем-нибудь сожалеете?

— Только о том, что мне не девятнадцать.

— Почему именно девятнадцать?

— Хорошее времечко было. Лучшее. Оскар Уайльд однажды заметил: живи в свое удовольствие — и это будет лучшей местью врагам. Ну что на это скажешь? Оскар Уайльд никогда не выступал на сцене и не играл рок-н-ролл. Тогда все было в кайф. Все. Я, Рори, кореша, музыка. Я… Тело меня подводит, Хогарт. Трубы ни к черту. Капремонт нужен. Ни пожрать не могу, ни посрать, даже поссать толком — и то не в состоянии. Половину времени приходится носить этот сучий памперс. Жрать лекарства. От живота. От сердца. Я уже старик, корешок. Состарился раньше времени. Как, собственно, и все — из тех, кто остался. Скольких уже нет. Рори. Паппи Брайан. Бонзо. Мун. Хендрикс. Может, и мне уже не так много осталось… А в девятнадцать… Славное времечко было. Играть всю ночь по маленьким клубам. Играть, просто потому что тебе это в кайф. Телочек снимать. Оттягиваться. Ни тебе срачей. Ни лорда Гарри… — Он помрачнел.

— Лорд Гарри?

— Герыч. Героин.

— Ходили слухи, что вы подсели, но я не знал, верить или нет.

— Два года чумового угара, за которые потом пришлось расплачиваться. Я и сейчас плачу по этому счету. Если сейчас закинусь чем-нибудь серьезным, то сыграю в ящик. — Трис отправил в рот ложку детского питания и покачал головой. — Сейчас все иначе. Раньше кладешь задницу на табурет, врубаешь оборудование, и дело в шляпе, к утру запись готова. Сейчас на это уходят месяцы. Сейчас в дело идут синтезаторы Муга и шестнадцать сраных регистров. Это называют музыкальной живописью. Но это не музыка. А турне? А гастроли? Боже, да всем уже насрать на музыку. Все думают только о лазерных шоу, о частных самолетах, личных массажистках, едрить их налево, и клипах на «Эм-ти-ви». Вы там в Штатах смотрите «Эм-ти-ви»?

— Лично я нет. У меня есть золотые рыбки.

— Теперь рок — это серьезный бизнес, корешок. Он стал полной противоположностью тому, чем был изначально.

— И вы тоже внесли в это свою лепту.

— Сам знаю. Меня от этого блевать тянет.

— Всегда можно вернуть деньги, — предложил я с ухмылкой.

На один короткий миг его знаменитые ноздри раздулись, но Трис тут же расслабился и хрипло хохотнул:

— Не до такой степени.

— Почему бы тогда просто не уйти, раз уж собрались? Зачем заморачиваться с книгой?

Трис задумчиво почесал поросший щетиной подбородок:

— Прежде чем откланяться, нужно кое-что рассказать. Меня достал Питер Таунсенд[26], который талдычит каждому встречному-поперечному, какая он глубокая, мать его, личность. А еще… я хочу им показать, всем, до последнего, что тут у меня на самом деле внутри. — Он постучал кулаком по груди.

— А я думал, вам уже все равно, что о вас думают.

— Так и есть. Но мне не все равно, что думаю я. Ясно?

— Вроде да. Однако прежде, чем мы продолжим, мне бы хотелось обратить ваше внимание на то, что у вас горит диван.

Медленно, очень медленно он повернулся и посмотрел на лежавшую рядом с ним подушку, на которой уже плясали язычки пламени. Бесстрастное выражение лица нисколько не изменилось. Некоторое время Трис спокойно разглядывал пляшущие язычки, после чего просто прибил пламя ладонью, даже не поморщившись. Закончив тушение пожара, он развернулся и снова устремил свой взгляд на меня.

— Мне нужны от вас кое-какие гарантии, — промолвил я.

— Гарантии? — прищурился Трис.

— Работа над воспоминаниями, если, конечно, вы хотите, чтобы у нас получилась хорошая автобиография, требует много сил. Это долгий, мучительный процесс.

— Я хочу, чтобы получилась хорошая книга. Лучшая. — Сейчас он напоминал избалованного ребенка, выбирающего в магазине велосипед.

— Превосходно. Тогда будьте готовы к тому, что я выжму из вас все соки. Это моя работа. Я прошу вас довериться мне. Если я чем-то недоволен, значит, на то есть причина. Мне не интересен ваш имидж. Мне не нужна статья в глянцевом журнале. Мне нужны вы. Я хочу знать, что вы ощущали. О чем мечтали. Мне нужны подробности, вплоть до цвета обоев. Я буду суров, строг и надоедлив. Вам придется потратить на меня уйму времени. Порой я буду как шило в заднице. Джей сказал, что вы готовы довести дело до конца. Теперь я хочу то же самое услышать от вас, поскольку если есть даже крошечный шанс, что через несколько дней вам наскучит, то лучше и не начинать.

— Джей? — Трис озадаченно нахмурился.

— Джей Вайнтроб.

— А-а-а-а… — протянул Ти-Эс. — Юрист. Ну да. Вы что, знакомы?

— Он меня нанял.

— Ясно… Ну что ж, Хогарт. Обещаю. Будем работать. Все равно деваться мне отсюда некуда, разве что в ад.

— Это еще не все. Я хочу, чтобы вы были со мной полностью честны. Вы должны говорить правду.

— Правду, — Трис повторил это слово несколько раз, словно речь шла о некой странной метафизической концепции. — А вот это будет интересно. Столько вранья нагромоздили за эти годы. Можно сказать, что все это не имеет никакого отношения к реальности.

— Не успеваю за ходом вашей мысли. Видимо, до сих пор живу по нью-йоркскому времени. Что вы имеете в виду под словом «реальность»?

— Ну, хотя бы Дерека, красавчика Дерека…

— Ваш бас-гитарист.

— …который трахал мускулистых парней.

— Неужели?

— При том что в реальности он хотел отодрать Рори.

— Что?

— Но только вот Рори трахался с моей Тьюлип.

— Вот как?

— На которой я был женат целых два сраных года, прежде чем мы об этом поведали хоть одной живой душе. Правда… — Он покачал головой. — Ложь, ложь, сколько лжи, а правда тут даже и не ночевала. Господи, Паппи… — он умолк и достал из пачки новую сигарету, прикурив ее от дымящегося окурка предыдущей.

Что же до меня, то я едва не пустил слюну на брюки. Трис Скарр успел выдать грязи на три бестселлера, и это еще только разминка.

— Паппи? — переспросил я, откашлявшись.

— Его убили, корешок.

— Несчастный случай, передозировка. Я помню.

— Да какой там несчастный случай. Кончили его. Разве не ясно?

— Боюсь, что нет.

— Кон-чи-ли, — по слогам повторил он.

— Вы намекаете, что Паппи Джонсона кто-то убил?

— Я не намекаю, а говорю прямым текстом.

— Но кто?

— Я это так и не выяснил. Теперь уже и не узнать, — он глотнул вина и, сощурившись, снова посмотрел на меня. — Еще гарантии нужны? А, Хогарт?

— Вижу, что мы сработаемся, Тристам, — улыбнулся я. — Положа руку на сердце, должен сказать, что у нас получится чертовски хорошая книга.

— Лучшая. Она должна быть лучшей.

— Именно такую вы и получите.

— Я привык работать с полуночи до рассвета. Отказаться от этой привычки не получится. Возражения есть?

— Меня это нисколько не смущает. Днем я могу печатать. Опрашивать других.

— Других? — недоуменно нахмурился Трис. — Я думал, это будет моя автобиография.

— Безусловно, но воспоминания других людей, с одной стороны, придадут книге объективности, а с другой — могут воскресить в вашей памяти то, что вы сами позабыли. Вам не о чем беспокоиться, повествование будет от вашего лица.

— Ясно, — кивнул он.

— Кто нам может помочь?

Трис не торопился с ответом.

— Ну, Дерек… — наконец, промолвил он.

— Чем он сейчас занимается?

— Живет на Бедфорд-сквер, понтуется своими пистолетами…

— Пистолетами?

— Антикварными. Он их коллекционирует.

— А что вы скажете о Тьюлип?

Ти-Эс оставил мой вопрос без ответа.

— Или о вашем бывшем менеджере?

— У Марко теперь дискотека. А Тьюлип… У нее поехала крыша. Рехнулась, короче. Ударилась в религию, нашла утешение в Боге. Ну и в мучных изделиях. — Он вытер нос тыльной стороной ладони. — У нас не слишком теплые отношения, корешок. Врать не буду — отчасти в том и моя вина. Я это к чему? Они, может, и не захотят разговаривать.

— Это уже моя забота, — заверил его я. — Мне понадобится машина. Хотите — дайте ее мне, хотите — сам возьму напрокат, а счет отправлю Джею. Как пожелаете.

— Я что, должен за это платить?

— Это часть сделки.

— Ясно. В контракте прописано?

— Если желаете, могу спуститься и принести вам свой экземпляр, где ясно…

— Нет-нет. Не стоит, Хогарт. Я тебе верю. Просто был не в курсе, вот в чем дело. Бери любую машину.

— Спасибо.

— Я говорил про обычные машины. Не коллекционные. Коллекционные я никому не даю. Ключи получишь у Джека. Он работает у меня…

— Шофером. Мы уже познакомились.

— Толковый парень. Он с нами катался в турне одно время. Что-нибудь еще?

— Мне нужно иметь под рукой ваши старые записи. Я не взял их с собой.

— Что, все?

— Если есть.

— Да куда ж они денутся. — Трис медленно поднялся. Такое впечатление, что наш разговор изрядно его вымотал. Шаркая ногами, он подошел к одному из книжных шкафов и вернулся с большой коробкой с надписью «„Мы“ — полное собрание». — Коллекционное издание, полная электронная перезапись. Идет по три сотни фунтов.

— Буду обращаться аккуратно. — Я забрал коробку, и мы двинулись по направлению к дверям. — Знаете, я был на вашем концерте на стадионе Шэй. Во время вашего второго американского турне в 1965 году.

Стоило мне закрыть глаза, как эта картина представала передо мной как живая. Я в мельчайших деталях помнил, как Ти-Эс скакал тогда по сцене. Теперь он начинал задыхаться, просто пройдясь по комнате.

— Ну да, точно… — криво улыбнулся он. — То-то мне лицо показалось знакомым. Тот самый парень в первом ряду, в джинсах. Точно?

— Я… я не к тому. Просто хотел сказать, что было круто. У вас была отпадная группа.

— Мы были лучшими, корешок. — Его ноздри вновь раздулись. — А Мик Джаггер меня может в жопу поцеловать.

— Завтра я приду с диктофоном.

* * *

Лулу спала в своем кресле у камина. Записка, которую я так надеялся увидеть, лежала на столе. Ее оставила Памела, которая заодно застелила мне кровать. Пожалуй, придется взять ее с собой в Нью-Йорк.

Присев за стол, я законспектировал свою беседу с Трисом Скарром. От прямых ответов он предпочитал уходить и при этом пытался перехватить инициативу в свои руки. И как же к нему подобрать ключик? Какую модель поведения избрать? Набиваться в друзья? Давить? Изображать из себя психотерапевта? Какой подход сработает наилучшим образом? Как сделать так, чтобы Трис ожил на страницах книги? Пока не ясно.

Надев новый шелковый халат и налив себе «Макаллана», я достал из коробки самый первый альбом группы «Мы» — «Ух ты, Боже, ну и ну!». На обложке красовалась фотография участников группы: они стояли в Гайд-парке, выстроившись в пирамиду — все в одинаковых золотистых спортивных пиджаках без отворотов, узеньких черных галстуках, с нарочито тупыми выражениями лиц. На обратной стороне — та же самая фотография пирамиды, только снятая со спины. Совсем еще мальчишки. Неуклюжие прыщавые подростки. Текст на обложке гласил: «Их зовут Трис, Рори, Дерек и Альберт (хотя кореша зовут его Паппи — Щенок). Сейчас весь Лондон говорит о четверке классных парней из Ливерпуля, играющей мерсибит[27] — но только по-своему. Они стильные. Они современные. Они классные. Это „Мы“!»

Я поставил пластинку. Зазвучала музыка. Я наконец дошел до той точки, когда я могу слушать рок своей юности, и при этом меня уже не донимают навеваемые им воспоминания о дискотеках в школьных спортзалах и потных неловких объятиях на заднем сиденье машины, в которой врублен на полную обогрев. Сейчас из динамиков до меня доносится просто музыка, искрящаяся энергией жизни. Напористый, надрывный голос Триса, рвущие душу аккорды Рори, рокочущий гул бас-гитары Дерека, а на заднем плане, трескучими выстрелами, — ударные Паппи. Ребята были чистыми, незамутненными, полными сил, и на их музыку еще не успели повлиять ни годы, ни наркотики. Они и вправду были классными. «Славное времечко было», — как сказал Трис.

Я подлил себе скотча и, приглушив музыку, растянулся на кровати и набрал номер. Когда она ответила, сердце учащенно забилось. Так, собственно, происходит всегда.

— Ну и как тебе Энтони Эндрюс? — спросил я.

— Удивительный красавчик, — ответила она своим неповторимым прекрасно поставленным, кружащим голову голосом девочки-подростка. — Он безнадежно влюблен.

— В кого же?

— В самого себя. Хоги, солнышко…

— Да, Мерили?

— Привет.

— И тебе привет.

Лулу услышала ее голос в телефонной трубке. Так всегда происходит. Не спрашивайте, как это у нее получается. Она влетела в спальню из гостиной, прикинула, много ли у нее шансов запрыгнуть на кровать, поняла, что их нет, после чего залаяла. Лай у Лулу получался очень грозный — особенно для собаки с такими коротенькими ножками. Я шикнул на нее и, подхватив на руки, посадил на кровать. Она устроилась рядом и выжидающе уставилась на телефон.

— На самом деле, если честно, пока все идет так гладко, что даже как-то не верится, — промолвила Мерили. — При том что… ну… Ты же знаешь… Мы открываемся на следующей неделе. Ты придешь? Ну, на премьеру.

— С удовольствием.

— Отлично. Тогда я все устрою. В кассе тебя будут ждать два билета.

— Должен тебе сказать, что Лулу не большая поклонница Филиппа Барри — она считает его пьесы дряхлой стариной.

— О своей мамочке она думает так же?

— Ну что ты. Она часто вспоминает о тебе, причем в самых восторженных выражениях. Я постараюсь высвободить вечер. Мы бы тогда могли поужинать вместе. Или у тебя намечается вечеринка после спектакля?

— Ради тебя я ее пропущу, — ответила Мерили. — Ну если ты только сам не захочешь на нее пойти.

— Давай пропустим, — предложил я.

— Давай, — согласилась она. — Ну, как тебе Ти-Эс?

— Он не совсем в себе. Знаешь такое выражение: «от него осталась одна оболочка»? Так вот никогда прежде не встречал человека, который мог бы стать столь красноречивой иллюстрацией к этому выражению. Разумеется, за исключением самого себя.

Я ожидал, что она мне возразит, и просчитался.

— У меня висело его фото на стене комнаты, когда я училась в пансионе, — сказала она, — тогда он носил такие облегающие джинсы, что были видны очертания его члена.

— Мне всегда казалось, что тебе по вкусу такие, как Дерек Грэгг.

— Ничего подобного, солнышко. Всем нравился именно Ти-Эс.

— Особенно парням, — доверительно сообщил я.

— Да ладно, — ахнула она.

— Информация из первых рук.

— О-о-ой, — протянула Мерили, — расскажи еще что-нибудь.

— Помнишь, как погиб Паппи Джонсон?

— Напился и передознулся, разве нет?

— Ти-Эс уверяет, что его убили.

— Ну-у-у, Хоги, даже не знаю, что сказать, — недоверчиво протянула Мерили. — Вокруг смерти каждой рок-звезды ходит много разных слухов. Некоторые верят, что Джим Моррисон до сих пор жив, а Брайана Джонса убрало ЦРУ. Когда я снималась в Теннеси с Сисси, мы с ней на выходных съездили посмотреть на Грейсленд[28]. Знаешь, некоторые фанаты Элвиса, с которыми мы познакомились там, считают, что он просто переместился в параллельный мир. Какая-то ерунда на постном масле, согласись?

— Соглашусь. Мне не хватает твоих образных выражений.

— Ну и вообще, с тех пор как Паппи Джонсон умер, прошло больше двадцати лет.

— Может, ты и права, но вот шофер Ти-Эс сегодня мне уже угрожал.

— Хоги, ты что, опять ввязался в какую-то мрачную опасную историю?

— Искренне надеюсь, что нет.

— Иногда я за тебя волнуюсь.

— Неужели? — Мне стало приятно. — Почему?

— Ты не умеешь вовремя останавливаться.

— Сочту твои слова за комплимент.

— Это вообще-то была конструктивная критика.

— Вот как?

Она прочистила горло.

— Что с романом?

— Ну… есть кое-какие задумки.

— Это здорово, солнышко! Я так за тебя рада.

— Думаю, как только ты узнаешь о чем он, восторга у тебя поубавится.

— Ну отчего же… Только не говори, что собрался написать что-то гадкое и жалкое в стиле Норы Эфрон[29].

— Это уж решать не мне, а «Таймс».

— Согласись, забавно, что и ты, и я в одно и то же время оказались здесь, — вздохнула она.

— Соглашаюсь. Забавно.

— Мне всегда казалось, что Лондон — наш с тобой город.

— Я остановился в «Блейке».

— Романтичный дурак.

— Отчасти ты права.

— И в чем же именно?

— Лучше скажи, где остановилась.

— В очаровательном домике на Кронуэлл-роуд. Мне его сдала одна британская актриса, которая сейчас снимается в Нью-Йорке, — Мерили снова вздохнула. — Сама не знаю, что я нашла в этом городе. Романтическим его точно не назовешь. Здесь все серое, влажный климат, воняет выхлопными газами и ужасным дешевым одеколоном.

— Мерили?

— Да, солнышко?

— Как Зак?

Она замялась с ответом.

— У Зака кое-какие сложности, остался дома. Об этом нам тоже надо будет с тобой поговорить.

Некоторое время мы оба молчали.

— Солнышко? — на этот раз молчание нарушила первой она.

— Да, Мерили?

— Ведь так, как раньше, уже не будет, а?

— Может быть, будет лучше.

— Спокойной ночи, солнышко.

— Сладких снов, Мерили.

Я повесил трубку. Лулу пристально следила за мной.

— Даже не думай, — отрезал я. — Не мечтай. Шансов нет. Никаких. Забудь.

Она заскулила. Я велел ей заткнуться. Затем я встал и пошел принимать ванну.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• »