Человек, который не спал по ночам - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4

Глава 3

(Запись № 1 беседы с Тристамом Скарром. Записано в его апартаментах 19 ноября. Тристам Скарр гладко выбрит, одет в темно-синий спортивный костюм и баскетбольные кроссовки «Эйр джордан». Немного нервничает, но глаза более ясные, чем во время нашей первой встречи.)

Хог: Готовы?

Скарр: Поехали. На старт, внимание, марш!

Хог: Если позволите, давайте с самого начала.

Скарр: С самого начала. Ну ладно. Я появился на свет одним вечерком в… пятьдесят шестом году. Должен был сидеть в своей комнате и делать уроки. Но я занимался совсем другим. Видишь, какое дело, брательник Рори, который служил в Бремене, рассказал нам о станции «Радио Люксембург»[30]. Они ставили рок-н-ролл, которого на Би-би-си тогда не было. Фантастический момент, корешок. Дверь комнаты закрыта. Кручу ручку настройки. Ищу. В динамике — одни помехи. А потом вдруг еле слышно… оно!

Хог: Оно?

Скарр: Heartbreak Hotel. Элвис. Меня в жар бросило. Вывернуло всего наизнанку. В этой песне был весь я. Вот в тот самый момент я и понял, кем хочу стать. Врубаешься?

Хог: Да, понимаю. У меня было схожее ощущение, когда мне впервые попал в руки журнал «Мэд»[31]. Спасибо за откровенность. Это очень личный и эмоциональный момент. Однако, если не возражаете, давайте начнем с самого начала.

Скарр: С голоштанного детства? (Пауза.) Ладно. Я был единственным ребенком в семье. Родился 10 апреля 1944 года.

Хог: Где?

Скарр: Среди развалин. Официально они назывались Лондоном. Само собой, еще шла война. Мама работала санитаркой. Батя служил в авиации. На бомбардировщике. Ба-бах! Мартин и Мета. Тристамом меня назвали в честь деда. Познакомились они вроде бы на танцах. Оба были уже не первой молодости. И не особо счастливыми. Обоих уже нет в живых. Когда они ушли на пенсию, я им купил дом в Брайтоне. И это был их первый собственный дом. Батя был низкорослым мужичонкой. Помню, волосы у него торчали из ушей и носа. Работал коммивояжером, по крайней мере пытался. Продавал всякую кухонную утварь. Восемь замечательных приблуд в одной. Чудодейственные моющие средства. Батя привык, что у него круглый день перед носом захлопывают двери. Но никогда не жаловался. Продолжал мечтать. Всегда верил, что где-то совсем рядом его ждет здоровенный горшок, набитый золотом.

Хог: И он не ошибся, просто этим горшком оказался его сын.

Скарр: Это ты прямо в точку попал. Мама после войны стала сестрой-сиделкой. Сильная женщина строгих взглядов. Все у нее должно было быть идеально чистым, особенно ее маленький Тристам. Всегда в аккуратной школьной форме. Накрахмаленная белая рубашка. Черный пиджак. Серые шорты. Галстук. А я вечно пачкался. Так я проявлял свой протест. Это стало моим первым актом неповиновения… На работе она ухаживала за умирающими старушками, и постоянно рассказывала о них отцу. За столом. «Представляешь, Мартин, у нее опять кровь в стуле. Кровь в стуле…»

Хог: И вы росли…

Скарр: В абсолютно ничем не примечательных лондонских предместьях. Эктон, Илинг, Твикенхэм, Теддиштон, Кингстон. Переезжали с места на место.

Хог: Стоп-стоп-стоп! Ведь ваше детство прошло в Ливерпуле.

Скарр: Нет, это враки.

Хог: Но во всех материалах, что я прочел о вас, сказано…

Скарр: Выдумки. Про меня чего только не насочиняли.

Хог: Кто насочинял? В звукозаписывающей компании?

Скарр: И наш менеджер, Марко Бартуччи, который создал из нас группу «Мы». Быть родом из Ливерпуля тогда казалось круто. Из Лондона — нет. Вот нам и сочинили биографии. Боже мой, они уверяли, что батя у Паппи служит на торговом судне, а до этого работал в ливерпульских доках. А на самом деле он чалился в тюряге, в Луизиане. За убийство.

Хог: А как же ваш ливерпульский говор?

Скарр: Не сложно изобразить. Образ ливерпульца я надевал, словно костюм. Это ведь шоу-бизнес.

Хог: Да, я понимаю. Вы сказали, что часто переезжали.

Скарр: Мама уговаривала хозяев местных магазинов продавать ей в долг, а потом, когда они начинали заводить разговор о деньгах, мы снимали другую квартиру. Батя любил повторять: «Я хочу, Тристам, чтобы ты стал профессионалом. Чтобы ты в деловом костюме и котелке ездил на поезде в Сити с „Таймс“ под мышкой. Вот так-то».

Хог: А сами вы этого хотели?

Скарр: Нет, конечно, раз этого хотелось ему.

Хог: Вы с ним не ладили?

Скарр: Я бы сказал иначе. С ним нельзя было ладить или не ладить. Батя был мямлей. Слабохарактерный. Вечно чем-то напуганный. Терпила, одним словом. Я его за этот характер дико ненавидел. Он словно всю свою жизнь готовился к смерти. Так он и помер. Единственное, в чем он не смог облажаться.

Хог: Каким вы были в детстве?

Скарр: Хочешь знать, был ли я жизнерадостным розовощеким мальчуганом? Таким, что мать с отцом на меня нарадоваться не могли?

Хог: Вроде того.

Скарр: Нет, все было иначе.

Хог: Я тоже сомневался.

Скарр: Я рос очень болезненным. Астма. Воспаление легких. Тонзиллит. Вечные проблемы с дыхалкой. Они меня и сейчас мучают. То и дело оставался дома, валялся в постели, жрал горькие лекарства, а мама ухаживала за мной, как за одной из своих старушек. Друзей у меня особо не было — не успевал завести из-за вечных переездов. Помню, обожал складывать пазлы. Площадь Пикадилли. Большой Каньон. И еще я фантазировал. Представлял, что я вожак пиратов, ну или воин-индеец. Главное, чтоб отважный, сильный и чтоб много друзей… Больше всего из детства я запомнил тишину… И обои… голубые обои.

Хог: Знаете, я ни разу не встречал известного человека, у которого было бы счастливое детство.

Скарр: Да счастливого детства вообще не бывает. Просто нас, в отличие от других, расспрашивают о детстве — вот и вся разница.

Хог: В школе хорошо учились?

Скарр: Так себе. Уж слишком много уроков пропускал. Да и умом не шибко блистал. (Смеется.) Впрочем, не только умом. Талантами тоже. Я был совершенно непримечательный. Ну разве что ушами умел шевелить. Такое мало кому под силу.

Хог: Вы умеете шевелить ушами? Я тоже. Это умеют все мужчины в нашей семье. Покажете? (Пауза.) Очень неплохо. А каждым ухом в отдельности вы шевелить умеете?

Скарр: Это невозможно. Такого никто не умеет.

Хог: А я вот могу.

Скарр: Хрена себе. (Пауза.) Да нет, это, наверное, фокус какой-то.

Хог: Никаких фокусов, все по-настоящему.

Скарр: Ну ладно. Так вот. Учился я так себе. Каким-то образом мне все же удалось успешно сдать экзамены после начальной школы. Мы тогда жили в Теддингтоне, и меня записали в Хэмптонскую школу. Там и дети всяких мажоров учились. Самая подходящая компания для юного Тристама, чтобы встать на путь истинный и вырасти в настоящего профессионала. Вот только я попал в дурную компанию.

Хог: Под словосочетанием «дурная компания» вы имеете в виду Рори?

Скарр: Так точно, корешок.

Хог: Вы помните, как именно вы познакомились?

Скарр: (Смеется.) Это случилось в пятьдесят шестом. Мне было двенадцать. Я его, само собой, уже знал, поскольку он к тому моменту успел попасть в немало передряг. Блондин, широкая грудь и непропорционально короткие ноги. Да, он из-за этого комплексовал. До самой смерти переживал из-за своего роста. Он был кокни, крепкий орешек, острый на язык и с тяжелыми кулаками. И то и другое он быстро пускал в ход. Другие пацаны его боялись. Он уже тогда начал проявлять свой бунтарский нрав. Носил тяжелые черные ботинки, курил и прогуливал уроки. Однажды он такой подходит ко мне в коридоре, достает авторучку из нагрудного кармана моей рубашки… Я такой: «Отдай». А он мне: «Отвали». А я ему: «Сам отвали». Он мне: «Ах ты ушлепок мелкий». А я в ответ: «Это мамина ручка, она с меня шкуру спустит, если я ее потеряю». А он: «Ну и сука же она у тебя». А вокруг нас уже другие собрались. И куда мне деваться? Если б я ему отдал ручку, потом все об меня бы ноги вытирали. Ну мы и подрались. Хорошенько. От души.

Хог: Кто победил?

Скарр: Он. Расквасил мне нос и порвал рубашку.

Хог: Но ручку-то он вам вернул?

Скарр: Нет, оставил себе. Однако решил, что я подхожу ему в кореша. На следующее утро он мне такой говорит: «Я решил сигаретку посмолить в классе». А я ему: «Ну давай, че». И он, в натуре, это сделал. Достал посреди урока пачку и закурил. Учитель просто охренел от его наглости. Да-а-а-а… выдрали Рори, конечно, просто по-царски[32]. Но ему было плевать. Он был вообще непрошибаемый. Считал себя умнее всех.

Хог: Действительно был умнее?

Скарр: Рори? Он просто был против всего. Не такой, как остальные. Ненормальный. Но я понял, что в этом что-то есть.

Хог: И что же?

Скарр: Он хотел жить на полную. (Пауза) Батя его суровый был мужик. Крепкий такой здоровяк. Вел свой кровельный бизнес. Постоянно срался с Рори. Он своего батю называл «мистер Ло» — издевался, конечно. Чуть что, этот старый козел хватался за ремень, особенно после пары пива. Обычно прилетало старшему брату Рори Бобу, но к тому времени Боб уже ушел в армию, в авиации служил, так что все доставалось Рори.

Хог: И вы с Рори стали друзьями?

Скарр: Мы закорешились с ним сразу. Будто искра меж нами проскочила. Из нас двоих энергия так и перла. Вместе творили такое, чего и не мечтали бы сделать поодиночке.

Хог: Например?

Скарр: Например… Господи, что мы делали? Поджигали урны в магазинах. Кидались камнями в инвалидов и монашек. Перебегали улицу перед машинами, чтобы водители били по тормозам. Однажды изловили соседскую кошку, вставили ей в жопу шутиху и подожгли, чтобы посмотреть, что будет.

Хог: И что было?

Скарр: (Смеется.) Может, и правду говорят, что у кошек девять жизней, но жопа-то у них одна.

Хог: Гадость какая.

Скарр: Че, правда, что ли? А я никогда прежде не чувствовал себя таким счастливым. Даже по району пошла обо мне слава — мол, хулиганом стал. Ну, батя решил за меня взяться. Говорит мне такой на серьезных щах: «Тристам, ты ведешь себя очень плохо. Учебу совсем забросил. Совершаешь безобразные поступки, выражаешься. Так тебе никогда не стать настоящим джентльменом. Вырастешь лоботрясом и хамом. Я запрещаю тебе водиться с этим Рори Ло».

Хог: И что вы ответили?

Скарр: «Попробуй меня заставь».

Хог: А он что?

Скарр: Ничего. Я победил. (Пауза.) Слушай, Хогарт, покажи еще разок, как это у тебя получается — одним ухом шевелить.

(конец записи)

(Запись № 2 беседы с Тристамом Скарром. Записано в его апартаментах 20 ноября. Тристам Скарр выглядит потрепанным. Из одежды на нем только твидовое пальто и теплые кальсоны. Волосы стянуты в хвост.)

Хог: Сегодня вы выглядите каким-то уставшим, Тристам.

Скарр: Я еще не ложился. Практиковался.

Хог: У вас новый инструмент?

Скарр: Да нет, это все твой фокус с одним ухом. Никак не могу врубиться, корешок, как ты это делаешь?

Хог: Никаких фокусов нет. Либо вы умеете шевелить каждым ухом по отдельности, либо нет.

Скарр: Слушай, покажи-ка еще разок. (Пауза.) Твою ж мать!

Хог: Давайте вспомним, как вы впервые услышали по радио песню Элвиса Heartbreak Hotel. Вам захотелось петь как он, выглядеть как он, стать им?..

Скарр: Да-да-да… Все это сразу. И не мне одному, Рори тоже. Мы уже к тому моменту созрели, понимаешь? Нам хотелось чего-то нового. Чего-то такого, за что не похвалят ни наши родители, ни учителя. Чего-то своего. Рок-н-ролла в пятьдесят шестом в Англии просто не существовало. Были Томми Стил[33], Джонни Джентл[34] и прочая ванильная попса. Вообще никого хоть минимально близкого к Элвису. Ни пластинок, ни радио. Ничего. Ноль. Только американские фильмы.

Хог: Какие фильмы?

Скарр: Ну вот, к примеру, «Дикарь» с Марлоном Брандо — он просто вышиб нам мозг. Мотоциклы. Черные кожаные куртки. А как от него бесились взрослые! Настроение — вот что нас цепануло. Всем своим видом, всем своим поведением он типа говорил: «Да пошли вы все на хер!» Врубаешься? Там в фильме есть диалог один — в жизни не забуду. Кто-то его спрашивает: «Против чего же ты бунтуешь?» А Брандо такой: «А что у вас есть?» (Смеется.) Что у вас, блин, есть, а! Ну как такое из башки выкинешь? Потом «Бунтарь без причины» с Джеймсом Дином. От этого тоже балдели. Ну и, само собой, «Школьные джунгли», когда там подростки ненавидят до чертиков Гленна Форда. Там еще лейтмотивом звучала песня Rock Around the Clock группы Билла Хейли[35]. Мы эти фильмы с Рори просто глотали. Засматривали до дыр. Америка для нас тогда казалась чем-то вроде рая. Там снимали цветное кино. У нас — черно-белое. Там была Мэрилин Монро. У нас — Мэй Уитти[36]. У вас там были свои собственные тачки, чтобы катать на них телочек. А здесь, корешок, машины не могли себе позволить даже наши родители. Америка была для нас страной свободы.

Хог: Погодите-погодите. «Что я там вижу, за океаном? / Землю свободы, там воли заря, / Синее небо над головою, / нет серой хмари, здравствуй свет дня. / Там мне не скажут, что делать, что думать, / Что говорить, а когда промолчать, / Там я дышу, там я стану собою…»

Скарр: Да ты, по ходу дела, рос настоящим фанатом рока? А так по тебе сейчас и не скажешь.

Хог: Хорошее воспитание в конце концов берет верх.

Скарр: Я бы не был в этом так уверен, Хогарт. Так на чем бишь я остановился? А, ну да, как только мы начали слушать «Радио Люксембург», нам в уши полился американский рок-н-ролл. Джерри Ли Льюис, Эдди Кокран, Бадди Холли, Рики Нельсон. Мы чуть не рехнулись. Мы поняли, к чему нам стремиться. Кем мы хотим стать.

Хог: Что вы скажете о скиффле?[37] Он ведь тоже повлиял на ранние группы вроде вашей?

Скарр: Скиффл был не просто дико модным, он был нашей темой, нечто среднее между фолком со стиральной доской и традиционным джазом. Все началось с песни Rock Island Line Лонни Донегана[38], он играл в джаз-бэнде Криса Барбера. Что такое скиффл-группа? Две гитары, банджо, стиральная доска и контрабас. Три аккорда. Размер четыре четверти. Все предельно просто, так? Но в этом и фишка. Мы в этой музыке слышали Элвиса и Билла Хейли. И сами могли такое сыграть. Нужна только пластинка Rock Island Line, которая стоила шесть шиллингов, гитара и больше ничего. Кстати, на гитаре даже не требовалось хорошо играть. Главным инструментом она стала только после Клэптона[39] и Пейджа[40]. А в те времена она служила больше для ритма, вроде укулеле. Ведущим был саксофон. Нормальных гитаристов у нас в стране тогда можно было по пальцам пересчитать. У Рики Нельсона играл один толковый — Джеймс Бертон[41]. Ну, еще Клифф Ричард[42], можно сказать, первая настоящая британская звезда рок-н-ролла. У него играл такой Хэнк Марвин[43] — этот тоже на гитаре умел лабать.

Хог: И вы с Рори решили, что хотите играть.

Скарр: Рори выклянчил у матери гитару на Рождество. Я заказал свою по почте: испанскую акустическую с металлическими струнами, которые раздирали мне пальцы в кровь. К ней прилагался самоучитель: «Гитара — это просто». Написал этот старикан в очках… как его… Джонни Боган.

Хог: Вы потом о нем песню написали.

Скарр: Ага. «Посвящение Джонни Богану». Мой первый и единственный репетитор по музыке. В самоучителе в основном говорилось о том, как играть фолк, но это не страшно. Главное, картинки в самом конце: как зажимать струны, чтобы взять тот или иной аккорд. Короче, мы с Рори заполучили гитары и принялись учиться на них играть. После школы, вместо школы — у меня в квартире, днем, когда там никого не было. У родителей был проигрыватель. Мы раз за разом слушали Rock Island Line и пытались воспроизвести. Задача вполне реальная. Ну и выглядеть, как Элвис. Это, пожалуй, даже важнее. Челка, похожая на утиную жопку, бакенбарды, дренажки…

Хог: Дренажки?

Скарр: Ну да. Дренажки — дренажные трубы. Так называли зауженные джинсы, потому что выглядят похоже. Тесно в них — жуть. Натянуть их можно было только в ванне — пустив воду погорячей. Такую горячую, какую только можешь терпеть. Батя меня однажды за этим застукал и решил, что у меня крыша потекла. Говорит такой маме: «Миссис Скарр, наш сын принимает ванну в новых брюках и воет».

Хог: Воет?

Скарр: В ванне я заодно учился петь. Ну, знаешь, там же эхо. Сперва пытался подражать Элвису, потом Литл Ричарду.

Хог: Почему именно ему?

Скарр: До Элвиса я не дотягивал — у меня был не настолько глубокий голос.

Хог: А вот эта ваша шершавая хрипотца в голосе — она была изначально?

Скарр: Господи, да нет, конечно. На это ушли годы упорных усилий — я курил, пил виски и орал в говенные микрофоны.

Хог: И какой же голос у вас был тогда — ну, когда вы пели в ванной?

Скарр: Да, наверное, такой же, как у любого другого подростка. Херовый. Я никогда не мог похвастаться потрясающим голосом, корешок. Да какое там потрясающим, хотя бы хорошим. Зато он эффектный.

Хог: Это вы сейчас решили немного поскромничать?

Скарр: Я просто честен — как ты и просил. Я, собственно, о чем? Род Стюарт тоже ведь ни хера не Пласидо, мать его, Доминго, так?

Хог: И как же получилось, что вокалистом стали вы?

Скарр: Рори не хотел петь. Считал, что это слишком бабское.

Хог: Вы говорили об имидже.

Скарр: Да, точно. Остроносые черные туфли, винклпикеры. Черные кожаные куртки. Розовые рубашки и носки.

Хог: Стильный прикид.

Скарр: О-о-о-о, да, это точно, мы были настоящими стилягами, с испанскими акустическими гитарами, прыщавые, обоим по двенадцать-тринадцать лет. Самое что ни на есть двойное лихо.

Хог: А что обо всем происходящем думали ваши родители?

Скарр: Они всегда считали, что из меня ничего путного не выйдет, ну вот и получили тому доказательство.

Хог: А что вы скажете о своих одноклассниках? Что они о вас думали?

Скарр: Что мы хулиганы и фанаты рок-н-ролла. А вот телочки меня удивили. Они впервые стали обращать на нас внимание — на нас! На двух гопников в дешевом прикиде. Отчасти потому, что знали — их за это папа с мамой по головке не погладят. Отчасти из-за тех самых тесных штанов. (Смеется.)

Хог: Вы упомянули Литла Ричарда. Он оказал на вас серьезное влияние?

Скарр: Я уже говорил, что брат Рори, Боб, служил в Бремене. Когда он дембельнулся и вернулся домой, мы ему рассказали, что тащимся от Элвиса и Билла Хейли. А он нам говорит, что если так, то пора послушать действительно стоящую музыку. Сказал, что это вовсе не Билл Хейли сочинил Shake, Rattle and Roll — это работа Джо Тернера. И достает целый, блин, чемодан пластинок чернокожих музыкантов, о которых мы вообще ни сном ни духом. Кого там только не было. И Литл Ричард, и Чак Берри, и Фэтс Домино, и Джеймс Браун, и Элмор Джеймс, и Мадди Уотерс. Записи чикагской студии «Чесс» и «Сан» из Мемфиса. Ритм-н-блюз, Хогарт. Оказалось, что тот рок-н-ролл, что мы слушали, по большей части — просто прилизанный ар-н-би для белых. Тут все было куда круче и грубее Элвиса. Мы, конечно, просто охренели. Запилили эти пластинки вконец и поехали в Лондон искать еще. Кое-что отыскалось в комиссионках — подержанные пластинки Отиса Спэнна, Бо Диддли, Ти-Боун Уокера…

Хог: Неужели в Англии кто-то слушал тогда ар-н-би?

Скарр: Корешок, да тут тогда о нем и не слышали. Ну, за исключением таких, как мы. В школе были и другие пацаны, которые играли скиффл, сбивались в группы. И вот когда нам с Рори стукнуло четырнадцать, мы решили, что настала пора создать свою собственную.

(конец записи)

(Запись № 3 беседы с Тристамом Скарром. Записано в его апартаментах 21 ноября. Одет во фланелевую рубашку и выцветший джинсовый комбинезон. Ему явно не терпится поговорить.)

Скарр: Я забыл кое о чем упомянуть. Речь идет обо мне. Тебе непременно нужно это знать.

Хог: Слушаю.

Скарр: Я могу поднять бровь. Одну. (Пауза.) Видишь?

Хог: А другую?

Скарр: Другую бровь?

Хог: Другую поднять можете? Отдельно.

Скарр: Нет, она вообще ни с места. (Пауза.) Хочешь сказать, что можешь поднимать обе брови по отдельности? (Пауза.) Твою же мать, а!

Хог: Итак, вы решили сколотить группу, чтобы играть рок-н-ролл. Зачем?

Скарр: Чтобы клеить телочек.

Хог: Других причин не было?

Скарр: А этой что — мало? Первым делом мы стали ломать голову над названием. Без названия ведь никуда, верно я говорю?

Хог: Знаете, слушаю и не перестаю удивляться, что вы с Рори вели себя как дети. А потом вспоминаю, что вы и были детьми.

Скарр: Это да. Так вот, к выбору названия мы подошли со всей серьезностью. Выдумали кучу вариантов: «Отчаянные», «Бунтари», «Ураган», «Непокорные», «Грубияны». На этом мы и сошлись. На «Грубиянах». Название звучало… ну, как сказать-то?..

Хог: Грубо?

Скарр: Да, точно. Ну вот, название придумали, осталось только где-то достать нормальные электрогитары. Для рок-н-ролла наши, акустические, вообще не годились. Клянчили у родителей деньги — шиш.

Рори уже собирались выкинуть из школы. Ну и я не далеко ушел. Родители считали, что хотя бы отчасти в этом виноват рок-н-ролл. Мы ведь ничем другим не занимались.

Хог: И где же вы взяли деньги?

Скарр: (Пауза.) В кассе закусочной.

Хог: Это шутка?

Скарр: Рядом с моим домом была закусочная, которую держал один старый козел по имени Мюррей. Он был из доверчивых: когда возился у плиты, всегда поворачивался спиной к кассе. К открытой кассе. Нет, мы не то чтобы планировали налет. Просто как-то раз зашли пожрать картохи с рыбой, ждем заказ, треплемся и вдруг видим — открытая касса, а там бабки. И тут между нами словно искра проскочила. Он так и не узнал, кто его обнес.

Хог: Деньги вы ему так и не вернули — я имею в виду, когда разбогатели?

Скарр: А славный был бы сюжетец, согласись? Мы возвращаем украденное, с процентами, а заодно дарим ему одеяло, чтоб он грел свои старые кости. На самом деле мне это никогда не приходило в голову. Да пошел этот пидор на хер. Я никогда не утверждал, что я ангел какой-то. Так что не надо делать из меня святого. С деньгами мы прямиком отправились в музыкальный магазин «Белл Мьюзик» на Эвелл-роуд, что в Суррее. Выбор там был просто шикарный. Какие инструменты… Возьмешь в руки, и у тебя уже приход, как от герыча. Чувствуешь себя Чаком Берри. Нам как раз хватило на две полуакустические гитары «Хофнер Сенатор» и два подержанных усилка на пятнадцать ватт фирмы «Воке». Притащили все домой, все подключили, прошлись пальцами по струнам… Это было классно. Пробрало аж до селезенок — такой был звук. Настоящий, живой.

Хог: Вы с Рори тогда хотя бы приблизительно представляли, что у кого лучше получается?

Скарр: Хм… Хороший вопрос.

Хог: Я стараюсь.

Скарр: У Рори была одна способность. Он перебирал аккорды, тасовал их, и иногда получалось что-нибудь интересное. Он мог изобретать. Ну а я… Я ничего не боялся. Когда речь заходила о пении, о том, чтоб показать себя, куча парней сразу скисали и сваливали со своими гитарами на зады сцены. Но только не я. Я рвался к микрофону. Хотел быть в центре внимания. Хотел быть особенным.

Хог: И все это исключительно для того, чтобы подкатывать к девчонкам?

Скарр: Не надо так глубоко копать, Хогарт. Само собой, уже тогда во мне спал поэтический дар, только я об этом еще не знал. Сколько угодно никому не известных песен ар-н-би, играй не хочу. Прошли годы, прежде чем понадобилось сочинять что-то свое.

Хог: Вы говорили, что другие ребята из школы тоже собирали группы.

Скарр: Ну да, такие же отбросы общества. Джим Маккарти и Пол Сэмвэлл-Смит тоже учились в Хэмптоне. Они сколотили группу «Ярдбедс»[44] вместе с Крисом Дрея, Китом Релфом и Топ Топхэмом. Потом Топ ушел, вместо него пришел Эрик Клэптон. С Китом и Эриком я познакомился несколько лет спустя. Мы вместе учились в Кингстоне, в художественном колледже.

Хог: Я и не знал, что вы учились в колледже.

Скарр: Да не в колледже, а в художественном колледже. В одном из подобных заведений успел поучиться каждый сраный рокер в Британии, за исключением Мика Джаггера — этого занесло на экономический факультет Лондонского университета. И Леннон в таком учился, и Кит Ричард, и Таунсенд из «Кинке», Эрик, Рон Вуд, Джон Мейолл… Знаешь, говорят, что шлюхи на склоне лет ударяются в религию? А рокеры начинают рисовать. Всё потому, что учились в художественном колледже. Так что дело в образовании. Ну и в наркоте. (Смеется.) Именно в такие заведения запихивали тех, кто плохо учился и много выделывался, но еще не успел загреметь в тюрьму. Наверное, думали, что рисование смирит наш мятежный дух. Херня это все, конечно. Куча свободного времени. Вокруг телочки в черных колготках, в поисках себя — смекаешь, о чем я? Таунсенд был единственным, кто воспринимал все это всерьез. Он и по сей день воображает, что не столько рокер, сколько художник, мать его, концептуалист — хер его знает, что это вообще такое. Так на чем мы остановились?.. А, ну да… В Хэмптоне играли не мы одни. А нам позарез был нужен басист — и мы позвали Дерека. Мы с Рори знали его — но не так чтобы очень хорошо. Он пел в хоре. Пользовался популярностью. Смазливый. Одет аккуратно, воспитанный. Такого даже самые шикарные из телочек мечтают приголубить. Господи, да его любили даже учителя. И бабки у него водились — батя работал зубным врачом. В глубине души он был таким же подонком, как и мы, и тащился от Эдди Дуэйна и дуэта братьев Эверли. Обрюхатил девчонку в четырнадцать.

Хог: Правда? И что же произошло?

Скарр: Вроде как родила. Само собой, когда мы раскрутились, эту историю замяли. Если тебе нужны детали, поговори с Дереком. Он наверняка вспомнит. Случай ведь для него уникальный, ты только подумай, сколько лет после этого он предпочитал баловаться исключительно в дымоход.

Хог: У него была гитара?

Скарр: «Уоткинс Рапир». Когда мы сказали, что хотим позвать его в «Грубияны» играть на басе и петь со мной, он ответил: «Без проблем». Любимая его фраза, которую мы в основном от него и слышали на протяжении долгих лет. Универсальный ответ на любую просьбу: «Без проблем». Покладистый такой чувак. Чтобы группа продержалась более-менее долго, непременно нужны один или два таких чувака. Особенно если учесть, что кругом творится полнейшее безумие… Мы отнесли его гитару в «Белл Мьюзик», попросили перетянуть струны на бас. Дерек скинулся вместе с нами, и мы купили микрофон — чтоб мы пели с ним на пару. (Смеется.) Помнишь, на сцене, когда ему приходило время петь, он подходил ко мне и становился лицом к лицу.

Хог: Само собой — это одна из ваших фишек.

Скарр: Это все потому, что на второй микрофон просто не хватило денег.

Хог: И как у вас получалось втроем?

Скарр: Ужасно. Дерек не умел играть на басе. Впрочем, отдать ему должное, быстро научился. И у него был приятный, сладенький такой, высокий голос, который очень хорошо звучал на фоне моего, особенно потом, когда мой стал грубее. Ну и, само собой, нужно было еще найти ударника, а его поди найди. Мало кто умел играть на барабанах, а те, что умели, не врубались, как играть рок. Первого ударника нам отыскал Дерек. Его звали Энди Кларк, он играл в школьном оркестре. Вчетвером мы звучали просто омерзительно. Через некоторое время до нас дошло, что проблема в первую очередь в Энди, и он отправился вон. И мы снова остались без ударника. Потом Рори вышибли из школы, а это означало, что теперь ему надо работать — помогать бате в кровельном бизнесе.

Хог: Но Рори при этом не ладил с отцом.

Скарр: И высоты вдобавок боялся. Значит, теперь надо было репетировать по вечерам, но по вечерам у всех дома родители. Короче, репетировать стало негде. Вот тогда группа и распалась. В первый раз. Но далеко не в последний…

Хог: Надо было найти барабанщика, чьи родители работают в вечернюю или ночную смену.

Скарр: На самом деле получилось еще лучше. В один прекрасный день Рори по работе познакомился с одним каменщиком по имени Джеки Хорнер, который, как оказалось, играл на ударных в джазе, но очень хотел попробовать поиграть рок-н-ролл. Он был на пару лет старше нас. А дядя его ремонтировал грузовики, и этот дядя согласился пустить нас в свой гараж — ну, чтоб мы там репетировали: хоть вечером, хоть всю ночь напролет. Блин, да мы о таком не смели и мечтать. Никто не пожалуется на громкость, никто не разгонит по домам. Господи, я уже и думать забыл о тех вечерах в гараже… Как же там было дивно херово. Холодина, зуб на зуб не попадает, вонь бензина и машинного масла… Потом, когда начали халтурить, мы даже могли позаимствовать там фургон. Зависали в этом гараже чуть ли не до рассвета. Пили пиво, трескали картоху, курили. Телочка, с которой в тот момент встречался Дерек, приходила потусить, нас послушать, ну и приводила с собой подружек. Для них это было несказанно круто — зависать до поздней ночи в холодном гараже с немытыми рок-н-рольщиками. Запретный плод сладок. Они стали нашими первыми поклонницами. Интересно, где они сейчас. Как же ее звали?.. Молли? Да, точно, Молли. В гараже стоял грузовик… мы с ней там уединялись, завернувшись в одеяло… Она, кажется, хотела стать косметологом. Я уже даже лица ее не помню.

Хог: И как у вас получалось?

Скарр: Теперь мы зазвучали как настоящая группа. Ударные Джеки будто бы слепляли все воедино и задавали Дереку ритм, которого он и держался. Фантастический шаг вперед. Теперь под нашу музыку можно было танцевать.

Хог: И какой у вас был репертуар?

Скарр: Репертуар? (Смеется.) Все самое основное: Blue Suede Shoes, Jailhouse Rock, That’ll Be the Day, Maybelline…

Хог: Расскажите о своей первой халтуре.

Скарр: Телочка, которая сходила с ума по Дереку, убедила своего папашу-богатея пригласить нас, «Грубиянов», выступить у нее дома на вечеринке после выпускного. Мы с Рори даже не знали, сколько денег с него взять. Джеки решил, что десятка — вполне себе справедливая цена, вот ее мы и озвучили, потребовав деньги вперед, чтобы купить на них прикид. Мы все оделись одинаково: черные брюки, белые рубахи и красные галстуки. И только когда мы въехали на фургоне во двор того оттопыренного дома, увидели всех этих детишек-мажоров, до нас вдруг дошло — мы ведь никогда не выступали перед публикой. Максимум нас слушало четверо не шибко требовательных телочек. А там набралось с полсотни человек. Причем некоторые приперлись с родителями. И вся эта толпа вылупилась на нас.

Хог: В Вудстоке[45] вас слушали полмиллиона.

Скарр: Все выпали в осадок — все, кроме Джеки. У нас руки тряслись, не могли даже подключить аппарат. Джеки стал всех успокаивать, дал покурить. Вот он мужик — кремень. Во время первой песни — Maybelline — я дал петуха, но потом, когда мы разыгрались, все пошло как по маслу. Народ танцевал, хлопал. Одним словом, все отлично провели время — и они, и мы. Господи, вот было клево… Короче, мы зажгли по-настоящему. Настоящая жизнь. В этом и было главное, по крайней мере для меня. Ну, а дальше пошло. Играли то тут, то там. На танцах, на вечеринках, на пикниках…

Хог: И вот сейчас, оглядываясь назад, — вы хоть немного представляли тогда, что из всего этого выйдет?

Скарр: Не имел ни малейшего понятия. Тогда все сводилось к двум вещам: телки и драки.

Хог: Драки?

Скарр: Телочки на нас засматривались. Я их вытаскивал на сцену, целовал, говорил, что их парни уроды. Парням, само собой, это не очень нравилось. И потом они поджидали нас на парковке. В те времена настоящий рокер должен был уметь постоять за себя. У нас с Рори и Джеки это прекрасно получалось. Дерек вечно прятался в грузовике — боялся за свою смазливую мордашку. Понимаешь, Хогарт, тогда мы и не задумывались, что «Грубияны» могут стать для нас счастливым билетом. Жили одним днем. Веселились, отрывались. Не думали о завтрашнем дне. А какой смысл? Все равно делать больше нечего.

Хог: И когда же вы задумались о будущем?

Скарр: Довольно скоро. Даже точно могу сказать, когда — в октябре шестьдесят второго. Когда «Битлз» выпустили Love Me Do. Тогда все прямо взорвалось. Волей-неволей задумаешься. Раз у них получилось — может, и у нас получится? Вдруг мы станем следующими? Не, ну а почему нет? И через два года мы уже гремели. Поднялись на самый верх. Чертовски обидно, что Джеки уже с нами не было. Когда нарисовался Паппи, Джеки пришлось уйти. Это все Марко. Жаль, ведь Джеки столько сделал для нас в начале.

Хог: Наверное, в каждой известной группе есть свой Пит Бест[46] — невезучий парень, упустивший свой шанс. И что с ним потом стало?

Скарр: Да это же Джек, мой шофер.

(конец записи)

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• »