Только пробыв в поместье неделю, я понял, что в особняке живет кто-то еще. Как я уже говорил, дом у Триса был немаленький. Заранее нарядившись на спектакль Мерили, я направился погонять шары в отделанную деревянными панелями бильярдную. Постукивая кием по шарам, я время от времени поглядывал на свое отражение в зеркале за баром. Я был неотразим. Ну право, сложно не задержать на таком красавце взгляд. Мало у кого получается смотреться естественно в смокинге. Подобных людей можно по пальцам пересчитать. Фред Астер[47]. Кэри Грант[48]. Марлен Дитрих. Ну и я.
— Так вы и есть тот самый писатель? — спросил меня девичий голос с чистейшим английским прононсом. Оглянувшись, я увидел в дверях стройную черноволосую девушку. Удивительно высокая, с мрачным выражением лица и вдобавок ко всему не накрашенная. Впрочем, макияж ей не требовался: черные пышные густые волосы, пленительные васильковые глаза и пухлые чувственные губы; длинные руки и ноги, а размер ладоней и ступней не уступал мужским. На ней были шерстяная рубашка, черные рейтузы и розовые балетки. Мужчина, которого привлекают высокие мрачные девушки явно моложе двадцати лет, назвал бы ее очень сексуальной.
— Совершенно верно, — ответил я, возвращаясь к бильярдному столу. Сегодня я был в ударе. — Меня зовут Хоги.
— А меня Вайолет. Пэмми сказала, что вы здесь. Она такая милая, правда?
Когда она говорила, то казалась особенно юной. Или это я уже постарел.
— Не могу с вами не согласиться. Вы подруга Ти-Эс?
— Типа того.
— Давно работаете моделью?
— Пару месяцев. Только что вернулась из Парижа. — Она нахмурилась. — Откуда вы знаете, что я модель?
— Я ясновидящий.
— Это типа гей? — хихикнула она.
— Гораздо лучше. Ясновидящим не приходится подставлять свою… Извините, пожалуйста. Я самым искренним образом прошу у вас прощения. Видимо, это влияние Ти-Эс.
— Не переживайте, вы меня совершенно не смутили. Чего я только сама не творила. — Она наклонилась к барной стойке и с ленцой прикурила сигарету. — Поверьте, это за гранью вашего воображения.
— Видали, значит, виды, да?
— Типа того.
Само собой, чего тут еще ожидать. Девушки, тусующиеся с рок-звездами, должны быть готовыми ко всему: и к сексу с четырьмя мужчинами одновременно, и к засовыванию различных предметов в отверстия на теле, совершенно для этого не предназначенные, и к сидению в ванне с горячим шоколадом… У нас, писателей, таких поклонниц нет. Нам почему-то всегда достаются низенькие нервные редакторши, которых, как правило, зовут либо Шарлотта, либо Ронда, жаждущие обсудить творчество Пинчона[49] или Кувера[50].
— Ой, какая классная у вас собачка!
Лулу крайне неодобрительно посмотрела на нее с пола.
— Ей нравится быть в центре внимания.
Вайолет одарила меня улыбкой. Похоже, она обожала, когда на нее смотрят, а я сейчас глядел именно на нее.
— Честно говоря, я ожидала, что приедет какой-нибудь угрюмый старикашка с бородой, — сообщила мне девушка. — А вы вполне себе ничего — для писателя.
— Все так и есть. В восемьдесят третьем я был признан самым привлекательным американским писателем. Второе место заняла Джойс Кэрол Оутс[51].
Она нахмурилась. Современная американская литература явно не была ее коньком, за что я поставил девушке плюсик.
— Собрались в Лондон?
— Нет, ну что вы, я всегда так дома вечером одеваюсь.
— Можно с вами? Умираю от скуки.
— С удовольствием вас подброшу, но у меня уже есть планы на вечер.
— А-а-а… ну тогда не надо. А так мы могли пойти куда-нибудь потанцевать…
Я кинул взгляд на дедовский «ролекс».
— Мне пора, — с этими словами я поставил кий в стойку.
— А вы вообще где тут живете?
— Второй этаж, западное крыло, гостевые покои. В конце…
— А-а-а… вас поселили в кожаную комнату?
— В нее.
— А я дальше по коридору, в синей, — поведала мне девушка. — Мне нравится кожа. Особенно черная.
— В таком случае у вас с Ти-Эс много общего.
— Это точно.
Джек предложил мне две машины на выбор. Их держали отдельно от коллекционных автомобилей Тристама — в маленьком гараже, примыкавшем к конторе Джека и домику, в котором он жил.
Одна — помятый дизельный универсал «Пежо-504» модели семьдесят девятого года. Вторая — сверкающий «Остин мини-купер» двадцати лет от роду. Я остановил свой выбор на «мини».
— Кстати, у меня на вас большой зуб, — сказал я, забирая у Джека ключи от машины.
— На меня, сэр?
— Когда мы с вами общались, вы ни словом не обмолвились о том, что вы и есть тот самый Джеки Хорнер, первый ударник «Грубиянов».
Красное лицо шофера сделалось еще краснее.
— Дело давнее, сэр. — Он ковырнул землю носком ботинка. — Ребячество.
— И все же теперь я непременно с вами побеседую.
— О чем?
— О том, что вы помните. О ваших мыслях, чувствах. Каково это — осознавать, что был так близок и…
— Упустил свой шанс? — с вызовом спросил он, выпятив грудь колесом. — Ничего я не упустил. Вообще. Вот он я, перед вами. На здоровье не жалуюсь, да и деньжата на счете в банке есть. Вы уж поверьте — немногие из тех, что начинали тогда, могут этим похвастаться.
— И вы не озлобились? Не держите обиды?
Шофер хохотнул — коротко и невесело.
— Этим деньги не заработаешь.
— Тогда зачем вам понадобилось мне угрожать?
— На то есть причины.
— И какие же?
— С праворульными машинами дело иметь доводилось? — спросил он, решив сменить тему разговора.
— Доводилось.
Мы с Лулу залезли в «мини». Внутри оказалась отделанная ореховым деревом приборная панель, маленький холодильник, навороченная аудиосистема и обитые норкой сиденья. Лулу с огромным удовольствием устроилась на пассажирском кресле.
Я опустил окошко:
— Я бы не назвал это базовой комплектацией.
— С ней поработал один спец в Лондоне, который обычно доводит «роллс-ройсы» для арабских шейхов. Под капотом тоже кое-что доработано. На главной дороге поворачивайте налево. Километров через семь доберетесь до трассы № 23, по ней доедете до города.
— Спасибо, Джеки.
— Прошу вас, сэр, зовите меня Джек.
— Виноват. Так как насчет того, чтобы побеседовать со мной? Я понимаю, вы занятой человек, но я найду удобное время.
Он улыбнулся, наклонился ко мне и поправил мой галстук-бабочку, в чем не было никакой необходимости.
— Приятной поездки, сэр.
«Мини» резко сорвалась с места. Я сбавил скорость и свернул на усыпанную гравием дорожку к воротам. В зеркале заднего вида маячил Джек. Он провожал меня взглядом, уперев руки в бока. Что же он скрывает? В крошечном холодильнике обнаружились бутылочка ледяной «Дом Периньон» и охлажденная оловянная кружка. Я себе налил. Среди кассет ничего современного не нашлось — только «соул» шестидесятых. Прекрасно. Я поставил Арету Франклин[52] и сделал погромче. Охранники открыли ворота, и мы понеслись дальше.
Королева соула заслуживала высших похвал. «Мини» — наивысших. Я добрался до шоссе и в приподнятом настроении помчался в потоке машин, смакуя шампанское. Лулу, лежавшая на сиденье, приняла сидячее положение, чтобы смотреть в окошко на мелькающие за окном пейзажи и время от времени сопеть, когда они особенно приходились ей по сердцу.
Когда мы добрались до Лондона, у нас еще осталось немного времени, чтобы провести кое-какие разведывательные мероприятия — это представлялось крайне важным, принимая во внимание тот факт, с кем я собирался провести сегодняшний вечер. Затем мы отправились в Вест-Энд, где я и оставил машину недалеко от театра. Театр Ее Величества мне был по душе. Во-первых, он был старинным, во-вторых, поддерживался в прекрасном состоянии, в-третьих, в нем присутствовала достаточно камерная атмосфера, ну и в-четвертых, он славился своими традициями. У нас на Бродвее до недавнего времени еще оставалось несколько подобных театров, но пару лет назад их снесли, чтобы построить вместо них огромный гостиничный комплекс, которому самое место где-нибудь у аэропорта. В Атланте.
Мерили забронировала нам два места у прохода. Я посадил Лулу с краю, чтобы ей было лучше видно. Собака тихо заскулила, когда в свете рамп на сцене показалась Мерили. И не одна она. Мерили выглядела сногсшибательно, ее золотистые волосы до пояса и белое платье так и сияли в лучах лампы. При том что мою бывшую жену не назовешь классической красавицей. У нее аристократические, почти мужские нос и подбородок, а лоб может показаться чересчур высоким. Ее телосложение не назовешь хрупким: широкие покатые плечи, мощная спина и крепкие длинные ноги. Только сейчас до меня дошло, что она гораздо выше Энтони Эндрюса. Чтобы не возвышаться над ним, ей пришлось отказаться от туфель на каблуке и слегка ссутулиться.
Играли они зажигательно, с перчинкой, как и предполагает сюжет. Трейси, героиня Мерили, получилась что надо: внешне вроде бы девушка со стальным характером, и в то же время ранимая и измученная душевными терзаниями. Само собой, нельзя было не вспомнить Кэтрин Хепберн[53], ведь пьеса изначально писалась именно под нее. Однако сегодня благодаря стараниям Мерили образ Трейси заиграл новыми красками.
Когда спектакль подошел к концу, мы с Лулу протолкались сквозь толпу зрителей, явившихся на премьеру, и пробрались к Мерили в гримерку, где она хохотала в окружении поклонников и воздыхателей. Я стоял у двери и ждал, когда она меня заметит. Дождался. Улыбка исчезла с ее лица. Зеленые глаза широко распахнулись. Казалось, прошло несколько часов. Я улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. И все люди в гримерке, а вместе с ними и тягостные воспоминания о прошлом мгновенно растаяли.
— Ну, как я тебе? — спросила она, принимая букет роз.
— Не самая худшая из твоих ролей.
— Спасибо, дорогой.
— А еще ты никогда раньше не выглядела столь обворожительно. Думаю, ты это и сама знаешь.
— О подобных вещах девушке лучше всего узнавать из уст своего кавалера.
— Так я твой кавалер?
— Кто знает. Успела забыть, как тебе идет смокинг.
— Смотри, еще вскружишь мне голову. Тебе это раз плюнуть.
Она провела пальчиком по моей верхней губе:
— Ты сбрил усы.
— И как? Мне идет без них?
— Именно так ты и выглядел, когда мы познакомились.
— То есть «да»?
— То есть «да».
Далеко не сразу мы обратили внимание на стоны, доносившиеся откуда-то снизу. Лулу, пригнув уши и виляя хвостом, отчаянно пыталась привлечь к себе внимание бывшей хозяйки.
— Лулу, сладенькая, ты мне платье порвешь!
Мерили нагнулась, выставив ладони, чтобы отстранить собаку. Лулу тут же ткнулась в них носом, облизала, после чего лихорадочно принялась нарезать вокруг Мерили круги.
— Дорогой, ты не мог бы ее вывести? — попросила моя бывшая супруга. — Мне нужно переодеться.
— Не переусердствуй, — предупредил я.
Она рассмеялась. Это была наша старая хохма — еще с тех времен, когда мы безумно влюбились друг в друга и я встречал Мерили в гримерке после каждого спектакля.
Через полчаса она появилась в юбке от Лауры Бьяджотти, кофейном кашемировом свитере, белой шелковой блузке и туфлях от Танино Криши, с переброшенным через руку пальто и в фетровой шляпе. Шляпу когда-то носил я, но Мерили убедила меня, что она мне мала.
Мерили оценила «мини», а Лулу радостно забралась к ней на колени.
Мы отправились в «Голодную лошадь» на Фулхэм-роуд в Южном Кенсингтоне, который лет двадцать назад слыл модным районом. Ныне повсюду торчали закусочные с американскими чизбургерами и американским же футболом по телевизору. «Голодная лошадь» выгодно отличалась от заведений подобного рода.
Там подавали блюда старой доброй английской кухни. Сам ресторанчик располагался в полуподвальном помещении и был крохотным. У столиков стояли маленькие диванчики. Диванчик я уступил Мерили, а сам сел напротив нее, точнее, напротив них. Стоило Мерили сесть, как Лулу тут же снова забралась к ней на колени. С момента встречи с моей бывшей супругой собака совершенно не обращала на меня внимания.
— Я по ней скучала, — призналась Мерили, почесывая Лулу за ухом.
— Похоже, это взаимно, — сухо заметил я.
— Она мне напоминает о нас. Обо всем хорошем.
— Нравится, когда тебе об этом напоминают?
— Эпизодически. — Мерили чуть покраснела и отвела взгляд. — Когда мне начинает казаться, что чего-то не хватает. Когда мне кажется, что я становлюсь как все.
— Ну, это тебе не грозит.
Мы заказали ростбиф, йоркширский пудинг, бутылку медóк и два мартини — сухих-пресухих.
— Что-нибудь из закусок? — спросил официант.
— Просто киньте в мартини еще оливок, — ответил я.
— Сколько именно? — нахмурился он.
— Лучше просто принесите целую банку, — отозвалась Мерили.
Ради Мерили Нэш официант с радостью станцевал бы танго с овцой. Буквально миг спустя он вернулся с нашими сухими-пресухими мартини, коктейльными оливками в украшенной орнаментом мисочке и блокнотом для автографов, который смущенно протянул моей бывшей жене. Она расписалась.
— За успешные гастроли, — поднял я бокал.
— За прошлое, — она чокнулась со мной бокалами. — За все хорошее.
Мы выпили.
— Как родители? — Она обмакнула оливку в мартини и отправила ее в рот.
Я родился и вырос в на редкость необщительной семье. При этом Мерили моя родня обожала.
— Насколько мне известно, все живы. А твои?
Родня Мерили — полная противоположность моей. Но меня они не жаловали.
— У них все хорошо.
Я обмакнул оливку в мартини и уже собрался было отправить в рот, когда заметил, с каким выражением Мерили на нее смотрит. Она всегда считала, что у меня все вкуснее, чем у нее. Я отдал оливку ей и взял себе другую.
— А как Зак?
Она опустила глаза, посмотрев на бокал:
— У Зака серьезные проблемы со второй пьесой.
Прошло несколько лет с тех пор, как Зак устроил фурор на Бродвее. Для следующей пьесы уже все сроки вышли.
— И о чем она?
— Я так понимаю, о нас с ним. Из-за этой пьесы он отдалился от меня. Стал грубым, неприветливым, — она пригубила мартини. — И начал много пить.
— Ну и ну… Что-то мне это напоминает.
— Правда? — Мерили печально улыбнулась.
— Это на тебя не похоже. Ведь ты — само совершенство, за исключением одного маленького изъяна.
— Изъяна? Какого же? — подобралась она.
— Мне, право, неловко об этом говорить, Мерили, но ты патологически неспособна выбирать себе мужчин в мужья.
Она накрыла мою руку ладонью и задумчиво посмотрела мне в глаза:
— Значит, ты заметил?
Принесли заказ, и мы набросились на еду. Мерили за столом ведет себя как голодающая, спасенная с необитаемого острова, но при этом не прибавляет в весе ни грамма, что приводит в бешенство ее друзей. Точнее, не друзей, а подруг.
— Так значит, все кончено? — спросил я. — Ну, между тобой и Заком.
— Все довольно кисло.
— Вот как?
— Лучше расскажи про Ти-Эс, — попросила Мерили, мягко, но настойчиво меняя тему. Я не стал упрямиться.
— Пока не могу его раскусить. Угрюмый, капризный, эгоцентричный. Идет на контакт, но иногда уклоняется от ответов. Одним словом, крепкий орешек — ничего не могу сказать.
Мерили отрезала кусочек от моего ростбифа.
— А как твой роман? О чем он?
Я прочистил горло.
— О последних нескольких годах.
— Ясно.
От Мерили словно холодом повеяло.
— И мне в этом романе, я так понимаю, отводится одна из главных ролей?
— Я пытаюсь разобраться в том, что между нами произошло.
— С твоей точки зрения.
— Ну это же мой роман.
— Ну да, конечно, — в ее голосе появилась резкость. — Что ж, я тоже напишу книгу. Свою. «Как я раз за разом выхожу замуж за мужчин, которые винят в своих бедах меня».
— Мерили, это неправда.
— Это несправедливо! Я делаю все, что в моих силах! Разве я такое заслужила?
— Послушай, я ни в чем тебя не виню. Но мне нужно написать о том, что между нами было. Разложить все по полочкам. Для себя. Мы ведь расстались из-за того, что я не мог писать.
— Да, конечно, все прекрасно, ну а то, что ты меня по ходу дела вываляешь в грязи — это досадные издержки.
— Я не собираюсь вываливать тебя в грязи.
— Значит, разденешь!
— Ну, если ты настаиваешь. Может, завязать официанту глаза?
— Не смешно! — огрызнулась она, полыхнув взглядом.
Лулу беспокойно заерзала на коленях у Мерили, глядя то на нее, то на меня.
— Похоже, разговора по душам не получится. Наверное, было глупо рассчитывать на другое.
— Пожалуй, ты прав. — Она положила на тарелку вилку и нож. — Погоди, Хоги. Давай не будем, а? Стоит ли говорить о прошлом, о будущем? Почему бы просто не насладиться моментом, не получить удовольствие?
На мгновение я утонул в ее зеленых глазищах.
— Попытка не пытка.
— Вот и договорились. Но для начала мне нужно задать тебе очень важный вопрос.
— Какой же, Мерили?
— Что у нас на десерт?
Нам подали бесстыдно огромную порцию пирога со свежими взбитыми сливками, а в завершение трапезы — кофе и портвейн.
Затем мы отправились на прогулку. Мерили шла, взяв меня под руку, широким шагом, как и я. Лулу со счастливым видом трусила в метре впереди нас. Она, видимо, считала, что показывает нам дорогу, и была столь поглощена этим занятием, что не заметила слежку. Меня, конечно, не назовешь спецом в этом деле, я вам не рыцарь плаща и кинжала, но все же готов поклясться — за нами кто-то шел, держась на расстоянии полквартала.
— Хоги, тебе не кажется, что мы одна из тех жутких парочек, что вечно ссорятся, но не могут друг без друга?
Вопрос застал меня врасплох, но порадовал. Я и не подозревал, что мы с Лулу еще хоть что-то значим для Мерили.
— Мы никогда не ссорились в Лондоне, — заметил я.
— Вот именно! — воскликнула Мерили, сжав мне руку. — Давай зайдем куда-нибудь выпить?
— С удовольствием.
Она думала, что мы отправимся в «Энглси» — чудный старый паб на Селвуд-террас с грубыми дощатыми полами. Как же чудесно нам там было во время медового месяца! Однако я провел Мерили мимо, направившись к неброскому пабу, который держала одна семья на Олд-Бромптон-роуд.
Там было многолюдно, накурено и пахло пивом и жареной рыбой. Посетители, в основном простые работяги, проводили нас внимательными взглядами, когда мы направились к барной стойке. На меня пялились из-за смокинга, а на Мерили — просто потому, что она Мерили. Себе и своей спутнице я взял по пинте «Гиннесса», а Лулу — порцию копченой пикши. Мясное меню «Голодной лошади» ее не заинтересовало. Когда перед нами поставили кружки, мы чокнулись и жадно припали к ним. Поставив кружку на барную стойку, Мерили деликатно отерла пену с верхней губы и, как мне показалось, тихонько икнула. Моя бывшая супруга прекрасна решительно во всем. Икает она тоже изящнее всех на свете.
Следующие две кружки пива проставил бармен за счет заведения в обмен на автограф, который Мерили с превеликим удовольствием дала. Протянув ему подписанную салфетку, она указала на табличку, висевшую над баром.
— Скажите, а почему сегодня у вас «Вечер в птичнике»?
Бармен от смущения покраснел:
— Видите ли… это потому…
— Почему же? — Мерили не хотела уступать.
— Каждая цыпочка… получает по петушку…
— Прекрасная традиция, — отметил я. Взяв кружку, я обернулся, чтобы отсалютовать ей собравшимся и заодно посмотреть, нет ли среди них какой-нибудь подозрительной личности с бегающими глазами. Таковой в пабе не оказалось.
Три бледных работяги с пудовыми кулаками в конце барной стойки купили нам третью пару пива. Мы угостили их в ответ. Затем я решил, что пришла пора размять ноги.
— Как насчет… — я показал на крошечную площадку рядом с музыкальным автоматом.
— Я уж думала, дорогуша, что ты меня так и не пригласишь.
Я выбрал песню и заключил Мерили в объятия. По ее телу прошла легкая дрожь, когда в динамиках зазвучал голос Рэя Чарльза, поющего Georgia on My Mind. Это была наша песня. Под нее мы кружились на нашем первом свидании в клубе, принадлежавшем одному поляку, бывшему матросу, на углу Первой авеню и Девятой улицы, кружились, опьянев от перцовки и друг от друга. А после отправились домой и полтора месяца не вылезали из кровати.
Мерили смотрела на меня сверкающими глазами: — Откуда ты знал, что здесь есть эта песня?
— Очень просто. Обошел все пабы с музыкальными автоматами в радиусе десяти кварталов.
— Романтический ты дурачок.
— Отчасти ты права.
— Отчасти? И в чем же именно?
— Тсс…
Мы медленно кружились, щека к щеке. От Мерили исходил аромат мыла с маслом авокадо «Крабтри и Эвелин». Ее запах. И заветная тайна. Она никому не говорила, что пользуется этим мылом, иначе бы модные журналы тут же бы раструбили этот секрет на весь свет, и в результате Мерили стала бы пахнуть как все американки.
Когда Georgia on My Mind подошла к концу, Нэт Коул спел нам Don’t Get Around Much Anymore, Джо Уильямс — In the Evening, а Мел Торме — Blue and Sentimental. He самая обычная подборка для музыкального автомата.
— Мне не хотелось бы показаться вульгарной, дорогой, — промурлыкала Мерили мне на ухо. — Ты возбудился или мне показалось?
— Проверь.
— Уже.
— Давай еще раз.
— А вот теперь я уже не уверена.
— Тогда к чему вообще, гм, поднимать эту тему?
— Девушкам это важно, — в ее зеленых глазах полыхнули искорки.
Мы остановились у ее дома на Кромвель-роуд в начале четвертого утра. Чтобы до него добраться, пришлось свернуть с улицы и проехать под аркой. Перед нами открылись ряды очаровательных кукольных домиков, к которым вели мощенные камнем дорожки. Мерили жила в голубеньком, с цветами в горшочках под окнами. Если в таком домике есть мыши, то они наверняка носят костюмчики и поют хором по утрам.
Филер, следовавший за нами, сунулся было под арку, но увидев, где живет Мерили, сдал обратно на Кромвель-роуд. Теперь он ехал в такси. Снова сел нам на хвост, как только мы вышли из паба.
Некоторое время мы молча сидели в машине. Тихо урчал двигатель. Лулу спала у Мерили на коленях.
— Ну что, пригласишь к себе? — первым нарушил тишину я.
Мерили не торопилась с ответом.
— Нет, не приглашу, — наконец, сказала она.
— Ладно.
— И все? Я-то думала ты станешь со мной спорить. Будешь меня лапать. Обиженно пыхтеть.
— Я уже старенький. Это не для меня.
Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула:
— Пойми, мой хороший, все не так просто. Во-первых, у меня есть Зак…
— Я в курсе.
— Во-вторых, у нас один раз с тобой уже ничего не получилось, и у меня нет никаких оснований полагать, что сейчас вдруг будет как-то иначе. Зачем мне снова терпеть эту боль? Я ведь тоже уже старенькая.
— Ко мне гарантия не прилагается, — ответил я. — Я тебе не «Хендай-эксел».
— Ну а я тебе не Донна Рид[54].
— А она — не ты.
— Спокойной ночи, дорогой.
— Сладких снов, Мерили.
Она разбудила Лулу, поцеловала в макушку и вышла. Я провожал Мерили взглядом, пока она не зашла в дом. Лулу тоже смотрела вслед хозяйке, поскуливая и скребясь в окно. Я велел ей заткнуться.
Такси так и стояло на Кромвель-роуд, метрах в тридцати от арки, припаркованное вторым рядом: фары включены, двигатель работает. Внутри сидело двое. Один — водитель. Пассажира на заднем сиденье разглядеть не удалось. Я даже не смог определить, мужчина это или женщина. И что же ему или ей от меня нужно? Впрочем, выяснять это сейчас я не собирался.
Решив избавиться от хвоста, я резко свернул направо, потом налево, потом снова направо, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида, хотя надобности в этом не было. Я оторвался от преследования через два квартала. Соперничать с форсированным двигателем «мини» не каждому под силу. По трассе № 23 я ехал в полном одиночестве. Компанию мне составлял лишь туман.
Наступил одиннадцатый день с момента моего приезда в Англию. Он был столь же хмурый и непогожий, как и предыдущие, но меня это вполне устраивало.
Меня разбудил щелчок.
Это закрылась дверь моих апартаментов. Изнутри. Из гостиной донесся скрип половиц. Там кто-то крался в темноте. Лежавшая рядом Лулу подняла голову и тихо зарычала. Я зажал ей пасть.
Чиркнула спичка. Ее желтый огонек мерцал в проеме открытой двери спальни. Раздался шелест — кто-то копался в бумагах у меня на столе. Спичка погасла. В темноте снова послышались шаги, уже ближе. Лулу вся подобралась. Снова чиркнула спичка. Теперь незваный гость принялся изучать вещи на туалетном столике — мой бумажник и зажим для банкнот.
Я включил прикроватную лампу:
— Чем могу помочь?
У туалетного столика стояла Вайолет в черной футболке «Чикаго Беарс», обтягивающей голую грудь.
— Спички, — ответила она как ни в чем не бывало и показала зажатую между пальцев незажженную сигарету. В другой руке девушка держала коробок спичек. — Я искала спички. Никак не могла найти. Я вас разбудила? Простите меня, пожалуйста.
— Ничего страшного. Вот только эти спички вы принесли с собой. Я не курю.
— Я их нашла на каминной полке.
— Ага. Но камин в соседней комнате, а вы здесь, — заметил я.
— Я не собиралась ничего красть.
— Я этого и не утверждаю. Может, скажете, зачем копались в моих вещах?
Девушка закурила, подошла к кровати и присела на краешек. Лулу неодобрительно фыркнула, спрыгнула на пол и уковыляла в гостиную.
— Кажется, я ей не нравлюсь, — проводив ее взглядом, промолвила Вайолет.
— Ничего личного. Просто она собственница.
— Понимаете… мне не спалось. А вы… вы меня заинтриговали.
— Бывает, — улыбнулся я.
— Можно что-нибудь выпить?
— Пожалуйста.
— А вы?
— Спасибо, но мне на сегодня уже хватит.
В своем вызывающем наряде она прошествовала в гостиную и вернулась, размешивая в бокале указательном пальцем виски и содовую. Облизав палец, она присела на край кровати и сделала небольшой глоток. Потом еще один. Затем откинулась назад, опершись на локти, скрестила невероятно длинные ноги и с удовольствием посмотрела на свою голую ступню. Ступня была что надо — узкая, с высоким подъемом. Вайолет принялась покачивать ногой: вверх-вниз, вверх…
— Так что же конкретно вы хотите узнать? — спросил я.
— Хочу узнать, нравлюсь вам или нет, — ответила она, глядя мне прямо в глаза.
— Вы будто бы ожившая героиня моей самой влажной мечты.
Вайолет провела кончиком языка по губам, слизывая виски:
— Можно воплотить ее в жизнь.
— Вы всегда такая скромница?
— Если что, Трис возражать не будет. Честно.
— Я женат, — ответил я. — Ну, типа того.
— Вот как? — она пожала плечами. — Ну а если мы просто поспим в одной постели? Приятнее же спать, когда кто-то лежит рядом.
Все так. Она не устраивала сцен и ничего не требовала. Но она не Мерили. Все всегда упиралось в Мерили.
— Спасибо. Но почему бы вам не пойти к Трису? Он, наверное, уже укладывается, скоро рассвет.
— Знаешь, как это называется? — Глаза девушки расширились.
— Растление несовершеннолетних?
— Инцест, дурачок. Вы что, не знали? Он мой папа.
Фред Астер (1899–1987) — американский актёр, танцор, хореограф и певец, звезда Голливуда, один из величайших мастеров музыкального жанра в кино.
Кэри Грант (1904–1986) — англо-американский актёр и артист водевилей. Икона популярной культуры, кинозвезда.
Томас Пинчон (род. в 1937 г.) — американский писатель, ведущий представитель постмодернистской литературы второй половины XX века.
Роберт Лоуэлл Кувер (род. в 1932 г.) — американский писатель, автор романов и рассказов. Работает в жанре метапрозы.
Джойс Кэрол Оутс — американская писательница, прозаик, поэтесса, драматург, критик.
Арета Луиза Франклин (1942–2018) — американская певица в стилях ритм-энд-блюз, соул и госпел. Наибольшего успеха достигла во шорой половине 1960-х и начале 1970-х годов. Благодаря исключительно гибкому и сильному вокалу её часто называют королевой соула.
Кэтрин Хотон Хепберн (1907–2003) — американская актриса. Кэтрин Хепберн была ведущей актрисой в Голливуде на протяжении 60 лет. В фильме «Филадельфийская история» сыграла роль Трейси.
Донна Рид (1921–1986) — американская актриса, обладательница премий «Оскар» и «Золотой глобус».