После беседы с Марко я отправился на Севил-роу забрать заказанный костюм. Он меня вполне устроил, как и версия самоубийства Паппи.
Самоубийство выглядит гораздо убедительнее, чем подозрения Триса и Джека. Как сказал Дерек: зачем кому-то из них было его убивать? Никаких видимых причин.
Зачем нам в автобиографии призрак Паппи? Отчасти для того, чтобы сам Ти-Эс не выглядел законченной сволочью. Поразмыслив, я решил, что в мемуарах Триса я упомяну о версии с убийством Паппи, но особый акцент на нее делать не стану. В противном случае Трис у меня получится обдолбавшимся параноиком, и его сожрут критики, а книжные магазины откажутся приобретать тираж. Кроме того, неужели на гибели Паппи свет клином сошелся? Есть куча другого занятного материала, на котором можно сосредоточиться. Например, на гомосексуализме Дерека и его любви к Рори. Это уж точно будет бомба. Кроме того, я надеялся, что это еще не все сенсации.
Иллюзия — вот та ширма, за которой скрывались участники группы. В этом и заключалась суть коллектива, историю которого мне предстояло поведать. Ну а рассказы Триса Скарра? Много ли в них было правды? Я по-прежнему затруднялся ответить на этот вопрос. Трис раскрывался мучительно медленно, словно луковица — нужно снимать слой за слоем, чтобы добраться до сердцевины. Кроме того, крепло неприятное ощущение, что он скрывает от меня что-то личное и очень важное. Что именно — я не знал, как и не понимал, откуда у меня взялось это ощущение.
Он и вправду был человеком-тенью. Я практически не видел Триса вне его апартаментов, а в те редкие моменты, когда это все же происходило, он производил тяжкое впечатление. Всякий раз это случалось ночью, когда он бродил по своей усадьбе, словно неупокоенная душа. Однажды, встав среди ночи, я подошел к окну и увидел его на залитом светом прожекторов поле за домом. Трис, в футбольных шортах и бутсах, яростно пинал мяч в невидимого вратаря. В другой раз я увидел, как он рассекает на мотоцикле «Нортон Коммандо» по лабиринту, врезаясь в изгороди. Я слышал как ревел мотор и летел гравий из-под колес. А однажды, когда я засиделся допоздна с книгой у камина, я услышал, как поворачивается дверная ручка. Я вышел в коридор, но там никого не оказалось — лишь запах сигарет «Галуаз».
Он был человеком-тенью. Как он там пел в своей песне? «Не приближайся, не подходи / Тебе не понравится, что у меня внутри». Какие тайны он хранит?
Пора это выяснить. А еще настало время поговорить с Тьюлип. Я ей уже весь телефон оборвал, а она так и не перезвонила.
Мы с Лулу неторопливо шли по Сэвил-роу, щурясь от яркого света. Сегодня выдался первый погожий денек с момента нашего приезда, полностью преобразивший город. Все сияло и сверкало. Воздух радовал свежестью — в нем чувствовалось что-то пикантное. Люди, торопившиеся накупить подарки перед Рождеством, дарили нам улыбки. К такому Лондону я не привык.
На Бонд-стрит я зашел в парикмахерскую «Труфит-энд-Хилл»[60], где меня подстриг высокий парень по имени Кристофер, отдаленно напоминавший индуса. Оттуда мы с Лулу отправились в «Севил-клаб» — элегантное, но знававшее лучшие времена заведение, партнера «Кофе-хаус», где я иногда обедал в Нью-Йорке. Устроившись в баре, я взял себе лагер и бутерброды с ветчиной. Лулу досталась порция копченой селедки. Затем мы пошли обратно к машине. Я по-прежнему, как и весь день до этого, поглядывал, не следит ли кто за мной. Слежки не было. Я мог бы в этом поручиться.
Когда мы проходили мимо стенда газетчика на углу, мне в глаза бросилась фотография Мерили, сделанная во время спектакля, и кричащий заголовок «МЕРИЛИ УХОДИТ В ОТРЫВ!». Купив газету, я тут же углубился в чтение:
Актрисе Мерили Нэш, блистающей на сцене вместе с Энтони Эндрюсом в новом прочтении «Филадельфийской истории», Лондон пришелся явно по вкусу.
Оскароносная американская звезда, упорхнув от своего супруга, драматурга Закари Берда, нашла утешение в обществе одного из знакомых Тристама Скарра. Кто этот загадочный рослый субъект, пока установить не удалось.
Мерили и ее таинственный друг после премьеры спектакля отужинали в «Голодной лошади» на Фулхэм-роуд, после чего обошли окрестные пабы и в завершение вечера надолго уединились в «Остине мини-купер», зарегистрированном на имя рок-звезды.
Нам не удалось дозвониться до Ти-Эс. «Без комментариев», — заявил представитель легендарного рокера, который в данный момент, по слухам, работает над своими воспоминаниями по контракту с американским издательством. Мы пытались связаться и с мистером Бердом в Нью-Йорке, но лауреат Пулитцеровской премии за пьесу «День труда» не ответил на наш звонок.
Ну что ж, теперь понятно, кто за нами следил. Один из неусыпных бойцов британской желтой прессы. Отчасти я почувствовал облегчение. Поначалу мне показалось, что все гораздо хуже, и я оказался вовлечен в какую-то жуткую безобразную историю. Отчасти я был уязвлен. Задели мою гордость! Удивительно, как быстро из знаменитости можно превратиться в «загадочного рослого субъекта». Оказывается, это проще простого. И главное, для этого ничего не надо делать.
Я швырнул газету в урну.
Машину я оставил на углу Клиффорд-стрит и Сэвил-роу. Все произошло внезапно — в тот самый момент, когда я начал отпирать автомобиль. Первого выстрела я не слышал. Просто окно машины вдруг взорвалось и осыпалось мне под ноги. Не скажу, что среагировал быстро. Просто застыл, как идиот, разглядывая разбитое окно и силясь понять, что произошло. Только когда грянул второй выстрел и разлетелось заднее окно возле моего левого локтя, я схватил в охапку Лулу и бросился ничком на мостовую. Третья пуля впилась в колесо — сантиметрах в десяти от моей головы. Я слышал, как из шины с шипением выходит воздух, и чувствовал его дуновение ухом. Кто-то закричал — какая-то женщина на другой стороне улицы. Взвизгнули шины, и неизвестный, покушавшийся на мою жизнь, унесся прочь.
Я медленно поднялся. Бросившись на землю, я порезал руки об осколки стекла, но в остальном мне было не на что жаловаться. В отличие от Лулу.
Нет зрелища печальнее на свете, чем бассет-хаунд со сломанной передней лапой. Я, по крайней мере, ничего более трагического не видел.
Мерили из ящика и диванных подушек соорудила Лу кроватку, поставив ее перед камином, где жарко полыхал огонь. Лулу лежала со скорбным видом — с перевязанной лапой и обколотая обезболивающими. Выстрел перебил ей лапу. Врач сделал все, что полагается, после чего оставил ее на ночь в ветеринарной клинике под наблюдением. Эту ночь я провел на диванчике в гостиной Мерили. Мне не спалось. Я ворочался. Меня била дрожь. Помимо прочего, я стал невольным свидетелем того, как Мерили в спальне уверяет по телефону Зака, что шумиха в желтой прессе не стоит и выеденного яйца и что я для нее, Мерили, ничего не значу. Как и она для меня. Однако, когда она перевязывала мне руки в своей крошечной ванной, ее зеленые глаза говорили совсем иное.
Мерили в старых джинсах, клетчатой рубахе и теплых носках носилась по кухне, готовя любимое блюдо Лулу — похлебку из тунца. Кухня была самой большой комнатой в этом крошечном домике, светлая и оснащенная по последнему слову техники. В прилегающей к ней гостиной едва умещались диванчик и два кресла в стиле пятидесятых, обитые желтым кожзаменителем. Я тем временем развлекал Фарли Рута — неуклюжего, застенчивого следователя лет тридцати пяти. Инспектор Рут с виноватым выражением лица сидел на диванчике и пил чай, изо всех вид стараясь сохранять невозмутимость, делая вид, что общество прославленной Мерили Нэш, крутившейся рядом на кухне, — для него дело обыденное. Его голову венчала густая копна рыжих нечесаных волос. У него были кривые выступающие зубы и кадык размером с небольшую дыню. Инспектор щеголял в зеленом костюме-тройке из полиэстера, а его шея краснела от жуткого раздражения, словно он брился газонокосилкой. Он изо всех сил старался не чесать шею, но у него не получалось. Как, собственно, и сохранять невозмутимость.
В гостиную зашла Мерили с чайником:
— Еще чая, господин инспектор?
Рут сглотнул:
— Спасибо, мисс. Не откажусь. Вообще-то я не…
— Чем обязан, господин инспектор? — спросил я. — У вас остались какие-то вопросы?
На стандартный их набор я уже ответил констеблю — прямо на месте. Ответы оказались столь же стандартными. Я заявил, что не имею ни малейшего понятия, кто в меня стрелял, после чего мы оба признали, что на улицах стало гораздо опаснее — не то что раньше.
— Так точно, сэр, — ответил Рут, извлекая блокнот. — Простите за беспокойство, мистер Хог. Мне бы хотелось уточнить кое-какие детали. Вообще-то я не…
— Ничего страшного. И зовите меня Хоги.
— Как Кармайкла?
— Как сэндвич.
— Итак, Хоги, — насупил брови инспектор. Он поерзал на диванчике и набрал в грудь побольше воздуха. — После того как вас допросили вчера вечером, мы обратили внимание, что вы… вы и мисс Нэш… Ну, я хочу сказать, то, что у вас с ней… несколько щекотливая…
— Вы имеете в виду нелепые сплетни, которые распространяет бульварная пресса? — поинтересовалась Мерили с кухни.
— Совершенно верно, мисс, — с явным облегчением ответил инспектор. — Не смею лезть в вашу личную жизнь, но поймите меня правильно, покушение произошло после шумихи в прессе. Теоретически можно предположить, что…
— Если вы хотите узнать, где мой муж, то спешу вас успокоить — он в Нью-Йорке, — промолвила Мерили. — Мы с Хоги когда-то состояли в браке, а сейчас мы просто друзья. Больше мне добавить нечего. Сейчас он у меня только из-за того, что приключилось с Лулу.
Лулу, услышав свое имя, попыталась пошевелиться. У нее это почти получилось.
— Это многое объясняет, мисс, — произнес Рут. — Я… я очень ценю вашу откровенность и то, с каким пониманием в данной ситуации вы отнеслись ко мне. Я… позвольте заверить вас, что я никоим образом не намереваюсь беспокоить вас или же вторгаться в ваше…
— Мы все прекрасно понимаем, — успокоил я его.
— Спасибо, Хоги, — кивнул инспектор. — Мне бы хотелось попросить вас уделить мне еще немного времени… Дело во владельце «мини». Вы сказали, что в данный момент вашим работодателем является…
— Тристам Скарр. Я помогаю ему в работе над мемуарами.
— Вы писатель?
— Да, — я тронул себя за ухо.
— Как думаете, тут есть какая-нибудь связь?
— С тем, что я писатель?
Инспектор сглотнул.
— Между покушением на вас и той работой, которую вы делаете для мистера Скарра.
— Даже не знаю, как это может быть связано. Мемуары Скарра не более чем собрание историй и баек, его размышлений о былом. Инспектор, я уже вчера все сказал — понятия не имею, кому в Лондоне могло понадобиться меня убить.
— Я понимаю. И вообще-то я не…
— Если мне что-нибудь придет в голову, я вам непременно позвоню.
— Спасибо, сэр. Благодарю. Я тоже вам позвоню, если что-нибудь выяснится, хотя, не буду врать, особого оптимизма на этот счет я не испытываю.
— Следствие в тупике?
— Ни один из свидетелей не может толком сказать, откуда именно стреляли. Описать стрелка тоже никто не может. Боюсь, на данный момент мы даже не знаем, из чего именно в вас стреляли, — Рут глянул в блокнот. — Вы сказали, что вы не думаете, что это был пистолет или револьвер.
— По звуку скорее ружье. Гулкий такой выстрел.
— Это мог быть и крупнокалиберный револьвер, — заметил Рут.
— Вы правы, — согласился я. — А пули не нашли?
Рут лишь головой покачал:
— Те две, что разбили стекла, прошли навылет. Третья, что перебила лапу вашей собаке, задела переднее колесо и прошла под машиной. Поскольку вы припарковались на перекрестке, все три пули полетели дальше по Сэвил-роу. Ни одна из них не попала в витрину. По всей видимости, ни одна из них также не срикошетила от стен ближайших домов. По крайней мере, следов рикошета мы не обнаружили. Само собой, мы продолжаем поиски, но Сэвил-роу — улица длинная. И если пули попали в кучу мусора или кузов проезжавшего грузовика, тогда… скорее всего, мы их никогда не найдем.
— Гильз тоже нет?
— Нет, сэр. Стрелявший был человеком аккуратным и осторожным. Скорее всего, стрелял из автомобиля и уехал прежде, чем его заметили.
— Вряд ли стреляли картечью, — промолвил я. — Даже с чоком[61] часть дробинок застряла бы в машине.
— Ее сейчас тщательно осматривают, — кивнул Рут. — Пока результатов нет.
— И ни один из свидетелей, естественно, не видел облачка дыма.
— Дыма? Нет. А почему вы о нем заговорили?
— Просто хотел уточнить.
— Ну что ж, прошу извинить за беспокойство, — Рут убрал блокнот в карман пиджака.
— Ну что вы.
С трудом поднявшись на ноги, он, чуть пошатываясь, двинулся с чашкой на кухню.
— Спасибо за чай, мисс Нэш. Такая честь познакомиться с вами. Я давний поклонник вашего таланта.
— Спасибо, инспектор, это так мило, — очаровательно улыбнулась она.
— Вообще-то я не… — Рут прочистил горло.
— Знаете, инспектор, — я подхватил полицейского под руку, подталкивая к входной двери, — хочу поделиться с вами одним секретом, который будет вам очень полезен.
— Сэр?
— Тальк, — я погладил горло. — «Флорис» выпускает отличный тальк, с едва заметным ароматом. Номер восемьдесят девять.
Рут неловко изогнул шею, демонстрируя раздражение.
— Прям страшно смотреть, — посетовал он. — Ничего не помогает. Говорите, номер восемьдесят девять? Надо будет попробовать.
— Вы пользуетесь электрической бритвой?
— Совершенно верно.
— Эти бритвы — сущие орудия пыток.
— Это вы в точку. Что ж, до свидания.
— Всего хорошего, инспектор.
Я встал на колени у лежанки Лулу и почесал собаку за ухом. Она наградила меня преисполненным муки взглядом. Лулу умела выжимать слезу.
— Если хочешь вызвать во мне чувство вины, можешь уже заканчивать.
В ответ Лулу заскулила — жалобно, едва слышно.
На кухне уже вовсю булькала похлебка. Мерили готовит ее с предварительно обжаренным луком и грибами, добавляя немного хереса и сыра «грюйер». Мерили сняла пробу, нахмурилась и влила еще немного хереса. Я же отхлебнул лафройг[62], за которым специально сходил в магазин. У виски был насыщенный вкус с нотками дыма. Пожалуй, даже слишком сильными. Я сказал Мерили, что когда Лулу поест, заберу ее с собой в Гэдпоул.
— Я ее понесу на руках, — пояснил я. — Поездку на поезде она перенесет без проблем.
Мерили выключила газ под кастрюлькой и сняла крышку. Лулу предпочитала, чтобы похлебку подавали чуть теплой.
— Я считаю, что Лулу лучше остаться у меня. По крайней мере на выходные.
— Зачем?
— Здесь ей хорошо. Ветеринарная клиника под боком. Кроме того, я считаю, что с тобой ей небезопасно.
— Да успокойся ты, Мерили. Ничего с ней не случится.
— А вот это, мистер Хоги, сущий вздор. Тебя чуть не убили. Точнее, вас обоих. Почему ты не рассказал полиции, что на самом деле происходит?
— Потому что и сам не знаю, что происходит. — Я налил себе еще лафройга, а Мерили — немного хереса, который она добавляла в похлебку Лулу. Само собой, Мерили пустила в ход «Тио Пепе». Она никогда не использует для готовки вино, которое не готова употреблять в чистом виде. — Мне явно удалось наткнуться на какую-то тайну. Кто-то очень боится, что ее разгадают. Но что это за тайна? Загадка смерти Паппи? Может — да, а может, это нечто иное. Я не знаю. Надо выяснить.
— А пока ты выясняешь, Лулу грозит опасность.
— Ничего с ней не случится, — повторил я.
Мерили пригубила херес. Судя по виду моей бывшей супруги, я ее не убедил.
— Почему стреляли в тебя, а не в Ти-Эс?
— Думаю, потому что до него не так уж просто добраться — у него отличная охрана. Кроме того, убийство Ти-Эс привлечет излишнее внимание прессы, начнутся пересуды. Покушение на меня вроде тихого деликатного предупреждения. Возможно, таким образом надеются напугать Ти-Эс, чтобы тот отказался от затеи писать мемуары.
— Это сработает?
— Вряд ли. У меня сложилось впечатление, что, пока Ти-Эс уверен в собственной неуязвимости, на него такими фокусами впечатления не произведешь.
Мерили потрогала кастрюльку с похлебкой. Обнаружив, что та уже успела достаточно остыть. Мерили отнесла ее Лулу. Целую кастрюльку. Ну а мне — шиш с маслом.
— Покушай, моя лапонька, — проворковала Мерили, гладя собаку по голове. — Кушай ням-ням-нямочку и снова станешь здововой-прездововой.
Лулу еле-еле протянула здоровую лапу и потрогала похлебку. Затем страдалица, заерзав, придвинулась к кастрюльке и сунула в нее морду. Раздалось чавканье.
— Какая низость, Мерили. Тебя это недостойно.
— Совершенно не понимаю, о чем ты, дорогуша, — нахмурилась она. — Я просто хотела ее немного побаловать.
— Мы договорились, что она останется у меня. Тебе досталась квартира, «ягуар»…
— Не буду с этим спорить. Но она ранена. Во мне пробудился материнский инстинкт, и он взял верх. Ничего не могу с собой поделать.
— Ты пытаешься ее у меня забрать.
— Не выдумывай.
— Это моя собака.
— Наша общая.
— Это моя собака.
У нас из-под ног донесся стон. Лулу прервала трапезу и теперь с искренним беспокойством взирала на нас. Правильно говорят, что при разводе сильнее других страдают малыши.
— Мерили, я не собираюсь вступать в дискуссию о том, у кого останется Лулу.
— Я тоже.
— Хорошо. Тогда вот тебе условие. Если ты решила оставить Лулу у себя, то я тоже остаюсь. Считай, что я с собакой в комплекте. Куда она, туда и я.
Мерили выгнула бровь, совсем как в той мелодраме с Мелом Гибсоном. Единственный фильм с ее участием, провалившийся в прокате.
— И ты еще смеешь упрекать меня в низости?
Я подошел к ней и заключил в объятия. Она не стала отстраняться.
— Из-за того, что я прошлой ночью спал на диванчике, у меня теперь болит шея.
— Что поделать, он коротенький.
— Чего не скажешь о твоей кровати.
— Хоги… — вздохнула она.
— Да, Мерили?
Она отстранилась, подошла к шкафу и вернулась с высокими красными кроссовками и норковой шубой:
— Давай-ка прогуляемся.
Мы отправились в Кенсингтонские сады. Во второй половине дня в субботу в парке было оживленно — пыхтящие трубками собачники, сутулые одиночки, бредущие неведомо куда с руками в карманах, молодые парочки с колясками. Да уж, это вам не Центральный парк в Нью-Йорке. Ни граффити, ни мусора, ни дохлых крыс на дорожках, ни подростков на роликовых коньках с магнитофонами. И ни одного человека с ружьем в руках. В этом я был уверен. Я посматривал по сторонам. Неизбежно начинаешь это делать, после того как тебя едва не пристрелили.
Мы молча шли вдоль берега реки, наслаждаясь тишиной, пока не увидели, как молодой отец учит мальчика кататься на велосипеде. Мальчишка был пухленький, румяный, в твидовой шапке-кепи.
— Ой, милый, — воскликнула Мерили, сжав мне руку. — Я тоже хочу!
— Маленького человечка?
— Да я про шапочку.
— Только побольше размером.
— Конечно. Ты не мог бы…
— Не мог бы я что?
— Ты не мог бы купить такую себе, а потом подарить мне?
Я отвел ее на Джермин-стрит, где располагался «Бейтс» — старинный тесный магазинчик головных уборов. Магазин по-прежнему неусыпно сторожила кошка на витрине. Она служила верой и правдой владельцу магазина еще много лет назад и теперь несла вахту уже в виде чучела. Продавец, похоже, готов был вскоре отправиться вслед за своей киской. Я приобрел твидовую кепи темно-серого оттенка, которая идеально бы подошла к моему новому костюму. Стоило нам выйти на улицу, я протянул ее Мерили. Она тут же ее примерила, всмотрелась в свое отражение в витрине, повернулась одним боком, другим… и вдруг разрыдалась.
Я притянул ее к себе и сжимал в объятиях, пока она не перестала плакать. Когда всхлипы утихли, я протянул ей платок и спросил:
— В чем дело?
— В чем дело? — Она промокнула лицо платком, шмыгая носом. — Дело в том, что я по-прежнему тебя люблю. Я ночью и глаз не сомкнула. Вообще не могла уснуть. Только и думала, как же мне хочется, чтобы ты вернулся.
Этих слов я ждал от Мерили целых три года. И вот сейчас, наконец их услышав, внезапно ощутил смутное сомнение.
— Ясно, — тихо произнес я.
Она молча посмотрела на меня.
— Только не начинай прямо тут прыгать от радости, — сухо промолвила Мерили.
— Не буду.
— Что-то не так? Думаешь, это все из-за Лулу?
— Ты сама сказала, что в тебе пробудился материнский инстинкт.
— Не только.
— Если честно, я думал о Трейси.
— Трейси-то тут при чем?
— Мерили, ты играешь девушку, которая заново влюбляется в своего бывшего мужа.
Мы стояли на Джермин-стрит. Мерили обдумывала мои слова.
— Ну да, — наконец, согласилась она. — Я же актриса, а значит, мне свойственно сумасбродство. Просто все складывается так…
— Так идеально?
— Ага. И это явно тебя беспокоит.
Я пожал плечами.
— Я писатель. У меня тоже есть профессиональные закидоны. Из-за них мы и расстались. Мне кажется вполне нормальным, если из твоего сумасбродства мы снова сойдемся. Лично я не имею ничего против. Но я хочу взять с тебя одно обещание.
— Все что угодно.
— Никогда не играй в «Макбете». Как бы тебя ни просили режиссеры.
— Договорились, — она рассмеялась, словно девочка.
Мы поцеловались. Сперва наш поцелуй был мягким, нежным, даже немножко робким. Впрочем, таким он был недолго.
Она отстранилась, тяжело дыша:
— Дорогой, мы ведем себя неблагоразумно.
— Ну и что? — спросил я, переводя дыхание.
— Это несправедливо по отношению к Заку.
Я вздохнул, огляделся по сторонам. Прохожие и вправду поглядывали на нас.
— Ты совершенно права. Давай отыщем какое-нибудь тихое укромное местечко. Там заодно и сможем раздеться. Со всей осторожностью и благоразумием.
Весь остаток выходных мы практически не вылезали из постели. Наше воссоединение явно приободрило Лулу. Она даже стала пытаться гулять по дому. Так я узнал, что, оказывается, на свете есть зрелище печальнее, чем бассет-хаунд со сломанной передней лапой, — это бассет-хаунд, силящийся с этой сломанной передней лапой ходить. Нет, Лулу вовсе не такая мужественная. Ей просто хотелось больше внимания, сочувствия и копченого лосося.
Мы с Мерили договорились об одном важном правиле. Мы говорим только о Лондоне. О будущем — ни слова. Но ведь на мечты запрета не было! Именно им я и предавался, обнимая Мерили под пуховым одеялом, после какао и тарелки бутербродов с лососем. Я грезил о том, как Зак отправится вон, а я займу свое законное место в восьмикомнатной квартире в стиле ар-деко с видом на парк. Под гром аплодисментов я вернусь к прежней жизни, блестящим перспективам и безумной любви. Говорят, в одну реку нельзя войти дважды, но попробовать-то можно. Хм… Возможно, у меня есть концовка ко второму роману. Причем счастливая.
Да, я позволил себе мечтать. А почему бы и нет?
В понедельник утром установилась пасмурная промозглая погода. Мерили проводила меня до дверей в моем старом шелковом халате в горошек. Ей он шел гораздо больше, чем мне, особенно когда был надет на голое тело. Я развязал на ней пояс, широко распахнул халат и прошелся пальцами по его содержимому — исключительно из научного любопытства. Мерили прижалась ко мне, обдав жаром своего тела, после чего встала на цыпочки и поднесла губы к моему уху.
— Возвращайся, дорогой, — прошептала она.
— Думаю, на этот счет тебе можно не переживать.
Я почесал Лулу за холкой и велел не перегружать лапу. Спорить Лулу со мной не стала. Мы решили, что некоторое время она поживет с Мерили. Везти собаку в Гэдпоул особого смысла не было. Кроме того, я планировал наведываться в Лондон как можно чаще. Мне нужно привезти Лулу костюмчик для прогулок. А еще свой новый халат в горошек, чтобы мы с Мерили могли разгуливать по крошечному кукольному домику в одинаковых нарядах.
Оказалось, что в понедельник у Джека выходной. За рулем «роллс-ройса» у вокзала меня ждала Памела, одетая в черный мужской костюм, белую рубашку, черный галстук и черное шоферское кепи. Я устроился на сиденье рядом с ней и тут же об этом пожалел — Памела гнала так, словно нас преследовала стая чертей.
— У меня есть для вас приятная новость. — Она свернула за угол столь резко, что завизжали колеса. — Я напечатала расшифровку ваших разговоров с мистером Скарром.
— Превосходно, — помимо других многочисленных талантов, Памела печатала со скоростью сто двадцать слов в минуту, при этом совершенно не делая ошибок. — Памела, давайте, когда я закончу тут работу, вы переедете ко мне в Нью-Йорк. Я сейчас совершенно серьезно.
— Боже, Хоги, — воскликнула она, розовея. — Сколько лет столь юный джентльмен не обращался ко мне с подобным нескромным предложением.
— Ну… не такой уж и юный. Да и предложение мое не назовешь нескромным. Мы с моей бывшей женой… В общем, нам может понадобиться…
— То есть вы действительно снова вместе.
— Ну да. А откуда вы…
— Когда сюда стали названивать эти сплетники-журналисты, с ними пришлось разговаривать именно мне. Они отследили владельца по номеру «мини». Само собой, я им ничего не сказала.
— Весьма благоразумно с вашей стороны. Большое спасибо.
— У меня в делах подобного рода богатый опыт. Пришлось побеседовать и с полицией.
— Мне тоже.
Памела лавировала в потоке машин не хуже заправского нью-йоркского таксиста. На одном из перекрестков водителю грузовика пришлось резко дать по тормозам, чтобы не врезаться в нас. В ярости он погрозил нам кулаком.
Памела лишь фыркнула и кинула на меня взгляд: — Знаете, никогда не была в Нью-Йорке.
— Вы там прекрасно будете себя чувствовать.
— Я так расстроилась, когда узнала о том, что приключилось с Лулу. Ей лучше?
— Она катается как сыр в масле и скоро окончательно избалуется.
— Передавайте ей от меня привет.
Памела домчала меня до усадьбы в два раза быстрее Джека. Когда мы миновали ворота и проезжали мимо горстки домов для прислуги, раздался резкий хлопок пистолетного выстрела. Тишина. Еще один выстрел из пистолета. Я содрогнулся, вспомнив о том, как несколько дней назад стреляли в меня.
— Джек расстреливает провинившихся слуг? — спросил я.
— Нет, думаю, упражняется в меткости.
— Если позволите, я выйду здесь.
— Позволю.
За сараями я обнаружил земляную насыпь метров шести высотой, на которой были закреплены две мишени. Метрах в пятнадцати от насыпи стоял Джек, всаживавший в центр мишеней пули из спортивного пистолета двадцать второго калибра. Тем же занимался и второй стрелок. Он был высоким, стройным, в куртке цвета хаки, штанах со множеством карманов и бейсболке. Только подойдя поближе я понял, что вторым снайпером была не по годам развитая леди Вай.
Парочка меня заметила, только когда прекратила пальбу, чтобы перезарядить пистолеты.
— А вы неплохо стреляете, Вайолет, — промолвил я.
Она хищно оскалилась и прицелилась в меня:
— Пиф-паф!
Джек выхватил пистолет у нее из рук:
— Никогда не наставляй оружие на человека! Сколько тебе раз говорить, Вай!
— Он же незаряженный! — попыталась возразить она.
— Это совершенно неважно, — отрывисто произнес Джек. — В один прекрасный день ты можешь по ошибке взять заряженное оружие. И будешь потом очень жалеть.
Видимо, желая удостовериться, Джек направил незаряженный пистолет на одну из мишеней и нажал спусковой крючок.
Бахнул выстрел.
Джек застыл, глядя на отверстие в мишени, проделанное пулей. Затем он перевел взгляд на пистолет в руке и медленно поднял полные ужаса глаза на меня.
— И снова в яблочко, — я с храбрым видом улыбнулся, чувствуя, что у меня дрожат колени. По всей видимости, мне в ближайшее время надо держаться подальше от оружия. А заодно от рытвин на дорогах, черных кошек и не по годам развитых длинноногих девушек-подростков.
Случившееся явно очень позабавило Вайолет.
— Да я просто решила немного поприкалываться! — с веселым смехом воскликнула она, выхватив разряженный пистолет из рук все еще ошарашенного Джека. — Что, уже и поприкалываться нельзя?
— Можно, почему же нет, — любезно разрешил я. Мы с Джеком смотрели, как девушка перезаряжает пистолет. — А со спортивной винтовкой она как? — осведомился я у шофера.
— Даже лучше, чем с пистолетом, — тихо ответил он.
— Но с Джеки мне все равно не сравниться, — заметила Вайолет. — Это вообще никому не под силу.
— Я ее сам всему научил, — промолвил Джек. — Еще когда она была маленькой. — Он протянул мне ладонь. — С возвращением, сэр. Рад видеть вас целым и невредимым. Как ваша собака?
— Так себе, — ответил я, пожимая руку.
— Бедняжка, — покачал он головой.
— Жаль, что так получилось с «мини». Классная машина.
— Это точно, сэр. Как только полиция с ней закончит, я тут же распоряжусь, чтобы ее доставили сюда. Я о ней позабочусь — будет лучше прежнего. Ну а пока можете пользоваться «пежо». — Джек вытер нос тыльной стороной руки. — Ужас, просто ужас. Мистер Скарр крайне встревожен.
— Ну да, я уж думаю, — тихо ответил я.
Джек сощурился. Мы стояли и глядели друг на друга.
Безмолвную дуэль взглядов прервала Вайолет, протянув мне ружье стволом вниз.
— Хотите пострелять?
— Спасибо, но воздержусь. Предпочитаю копье.
— Копье? — она недоуменно нахмурилась.
— Длинная палка с острым наконечником.
— Ух ты, наверное, круто.
— Я почему-то думал, что вы это скажете.
Ну что ж, настало время достать унты. Я всегда надеваю их, прежде чем сесть за пишущую машинку. Именно в них я писал роман, так что не буду изменять привычке. Никто не знает, что является источником вдохновения. Может быть, обувь?
Чтобы настроиться на нужный лад, я поставил «Это снова „Мы“». Альбом вышел после первого турне по Америке. Песня «Я хочу больше» из этого альбома стала хитом. Я приготовил распечатки бесед, свои заметки и заправил в машинку чистый лист. Практически тут же я понял, чего мне не хватает. Обычно, когда я работал, Лулу спала под столом, положив голову мне на ноги. Я встал, достал с книжной полке увесистую книгу и водрузил ее себе на ноги. От нее не исходило тепло, она не сглатывала, но ощущение тяжести удалось воспроизвести точно. Уже лучше. Главное, чтобы Лулу никогда не узнала, что ее заменил Энтони Троллоп[63].
Мне нравится начинать мемуары с вводной главы, где действие происходит в настоящем времени. Благодаря этому читатель сразу знакомится с отношением звезды к прожитой жизни и карьере. Для читателя эта вводная глава вроде двери, ведущей в дом. Да и для меня тоже. Увы, в случае с Ти-Эс этой двери у меня пока не было. В идеале, следовало бы подождать, когда она появится, но мир несовершенен. У издательства есть сроки.
Пришлось начать с рассказа о прошлом Триса, о его родителях, о Рори, о том, как он увлекался Брандо, Элвисом и музыкой. Затем я перешел к появлению на свет «Грубиянов» и ночным бдениям в гараже. Тон повествования я выбрал грубоватый, язвительный, приправленный вульгаризмами. Именно этот голос и звучал на записях. Его голос.
До чего же интересно узнать, что скрывает Трис. Меня это уже начинало задевать.
На ужин подали жареную курицу. Ел я на кухне, в обществе Памелы. Я спросил, сколько человек-невидимок работают в поместье, чтобы содержать его в должном виде (оказалось — тридцать три), и что именно входит в круг их обязанностей. Потом я ловко перевел разговор на Джека.
Оказалось, что в пятницу днем, когда кто-то решил попрактиковаться в стрельбе, избрав в качестве мишени меня, Лулу и «мини», Джека Хорнера в поместье не было — он уехал по делам в Гилфорд.
А как же мисс Вайолет? Безответственная леди Вай весь день провела в Лондоне. Позировала на съемках для британского издания журнала «Вог».
Работать я закончил относительно рано, но ложиться не спешил. Во-первых, надо было многое обдумать. Кто в меня стрелял? Джек? Ведь он действительно решительно возражал против того, чтобы я копался в прошлом. Вайолет? Она явно, мягко говоря, психически неуравновешенна. Я ведь ее отверг. Что, если это задело ее за живое? Да, я слышал, как с места преступления сорвалась на дикой скорости машина, а Вайолет еще слишком юна, чтобы садиться за руль. Однако ее юный возраст ничуть не мешал ей делать многое другое. Вождение без прав, возможно, наименьший из ее грехов. Кто еще мог стрелять? Дерек. Марко. Да даже сам Ти-Эс, несмотря на то что он почти не выходит из своего логова. Кто же это был? Во что я ввязался? Как мне это выяснить?
А еще я не мог уснуть из-за Лулу. Я привык, что она спит у меня на голове. Я пытался положить на голову подушку — нет, не то. От подушки не пахло скумбрией.
Тогда я сел смотреть фильм «Начало конца» — видеокассету я позаимствовал у Ти-Эс. Это была печально известная черно-белая документалка Стенли Кубрика — хроника турне по Штатам в семьдесят шестом году. Последние гастроли. Двойное лихо повзрослело. Были и ссоры, и конфликты, и расставания. Все это не могло не сказаться. Ти-Эс и Рори больше не напоминали двоих взбесившихся юнцов. Теперь они зарабатывали деньги. Они стали шоуменами, профессионалами своего дела, дающими публике то, чего она хочет. Кубрику удалось очень ловко это схватить и показать: сколько подготовительной закулисной работы, притворства и обмана требуется для создания иллюзии спонтанного веселья на сцене. Но дело этим не ограничилось. Кубрик запечатлел то, о чем никто и помыслить не мог. В тот жаркий душный вечер в Атланте его камеры стояли у сцены, где выступали Ти-Эс и Рори: драные футболки без рукавов, черные лосины из спандекса, блестящие от пота лица. Ти-Эс, стиснув в руках микрофон, своей фирменной походкой вышагивает по сцене, дразнит беснующуюся толпу, скандирующую: «Мы — двойное лихо». Рори скалится, демонстрируя кривые зубы, лицо искажается, и он вытягивает из гитары надрывный стон. Он подпрыгивает, и толпа вскакивает на ноги, рвется к сцене. Вдруг вспышка, лицо Рори искажается еще больше… Так и задумано? Это ведь шоу? Это ведь не по-настоящему?
Нет, еще как по-настоящему. Изо рта и носа Рори идет кровь. Внезапно обмякшее тело валится на сцену. Камера дергается, и перед зрителем на секунду возникают чьи-то ноги. Слышны крики. Но уже не восторга, а ужаса. Дерек проталкивается вперед, тычет пальцем в толпу и что-то орет. Его не слышно из-за воплей и визга.
Камера выхватывает убийцу в третьем ряду. Мужчина размахивает пистолетом, его взгляд безумен, на губах пузырится пена. Это Ларри Ллойд Литтл, свидетель обвинения на суде над Мэнсоном. Член его секты. Сутенер. Отсидел три года и вышел. Сверкают вспышки фотоаппаратов. Убийца несет что-то невразумительное, какую-то чушь о первородном грехе. Так, по крайней мере, потом писали в газетах. Он даже и не думает опускать пистолет. Полиция открывает по нему огонь. Убийца оседает, фанаты в ужасе кидаются от него врассыпную, подальше от места, куда он упал. На фоне адского гомона слышится голос, рыдающий голос со сцены: «Помогите ему! Умоляю! Кто-нибудь! Помогите!» Этого голоса, настоящего голоса Ти-Эс, никто прежде не слышал. Забыв о напускном ливерпульском выговоре, Ти-Эс опускается на колени перед умирающим другом. Рори лежит навзничь, глаза открыты. Рядом Дерек, Джек и Корки Кэрролл — приглашенный барабанщик, сопровождавший группу в ходе турне. Потом подбегают санитары, кладут Рори на носилки и уносят. Ти-Эс остается на сцене один. Руки перемазаны кровью Рори. Он ошарашенно смотрит по сторонам. К нему подходит Дерек, пытается утешить. «За что? — твердит Ти-Эс. — За что?»
Я давно не пересматривал этот фильм. Сейчас он по целому ряду причин кажется еще сильнее, чем раньше.
К трем часам ночи уснуть так и не удалось. Из коридора послышался звук открывшейся и снова закрывшейся двери. Двери Вайолет. Я накинул на пижаму пальто, тихо приоткрыл дверь и высунул голову в тускло освещенный коридор. Никого. Лишь звук шагов вниз по лестнице. Я на цыпочках пошел следом. В особняке стояла такая тишина, что я слышал, как за стенами скребутся мыши. Когда я добрался до лестницы, Вайолет уже ступала по мраморному полу, направляясь на кухню. Внезапный приступ голода?
Тишину на кухне нарушал лишь гул холодильников. Я заметил, что дверь кладовой немного приоткрыта. Памела всегда ее затворяла. В кладовой никого не обнаружилось, но задвижка двери в сад оказалась отперта. Я вышел на холод. Дворцовая стража эту дверь не охраняла, к тому же сюда не проникал свет прожекторов. Послышался скрип калитки у огорода и хруст гравия под ногами. Я шел следом, покуда не уперся в каменную стену чуть более метра высотой. Через нее мне пришлось перелезть.
Я оказался на маленьком лугу за гаражами, к которым быстрым шагом направлялась Вайолет — ее силуэт маячил в темноте впереди. Она проскользнула в дверь подсобки, примыкавшей к дому Джека.
В доме горел свет. Я отыскал окошко, сквозь которое мог прекрасно рассмотреть гостиную. Джек сидел в кресле возле камина, в котором стоял электронагреватель. Вайолет стояла перед мужчиной, низко опустив голову, словно провинившаяся девочка. Судя по жестам, Джек ее отчитывал, а она оправдывалась. Слов было не разобрать, но тут он повысил голос:
— Ты знаешь, как поступают с плохими девочками?
— Я ведь уже попросила прощения, Джеки!
Он грубо схватил ее за руки, рывком опрокинул себе на колени лицом вниз, резко приспустил ее спортивные штаны, обнажив упругую юную попку идеальной формы. И сильно шлепнул. Девушка издала короткий вопль. Она вскрикивала с каждым шлепком — их было шесть или семь. Наконец Вайолет начала всхлипывать. Потом Джек что-то сказал. Что именно, я не разобрал, но Вай хихикнула. Затем она села, оплела его шею руками и поцеловала, а он подхватил ее и понес в спальню.
«Труфит-энд-Хилл» — старейшая из ныне существующих парикмахерская в мире, что подтверждено Книгой рекордов Гиннесса. Основана в 1805 году.
Чок — в огнестрельном гладкоствольном оружии дульное сужение, необходимое для уменьшения рассеивания дроби при выстреле.
Лафройг — марка одного из известных шотландских односолодовых виски.
Энтони Троллоп (1815–1882) — английский писатель, один из наиболее успешных и талантливых романистов Викторианской эпохи.