Вернувшись в отделение неотложки, чтобы заступить на новую смену, Эмма взялась за результаты ЭКГ пациента из пятой палаты. Именно их она внимательно изучала, когда к ней заглянул Курт.
— Эмма, у тебя найдется для меня секундочка?
Курт, как всегда, был само великолепие в темном костюме с галстуком, и рядом с ним Эмма почувствовала себя оборванкой. Застиранная униформа сидела на ней слишком плотно и уже запачкалась. «С утра была еще чистая», — подумала Эмма, искренне надеясь, что коричневые пятна на ткани оставлены кофе, а не чем-то другим.
— Да, конечно.
— Можешь взглянуть на нарывы у одной пациентки?
— Дерматология не мой конек, но постараюсь помочь.
— Двадцатая палата. Нездоровая худоба и плюс ко всему язвочки во рту. Я уже начал опасаться, как бы это не синдром Стивенса — Джонсона.
— Да я такого сто лет уже не встречала. Надеюсь, ты ошибаешься, — ответила Эмма.
Синдромом Стивенса — Джонсона называлось острое дерматологические заболевание, которое начиналось с сыпи, а заканчивалось тем, что с больного слоями сходила кожа.
На старуху в двадцатой палате было больно смотреть. Маленькая и хилая; потрескавшиеся губы в крови, глаза крепко зажмурены.
Эмма включила фонарик. Язвы. На шее, нёбе, языке. Герпес?
— Нарывы болят?
— Не особенно, — с трудом произнесла женщина.
— Тогда, наверное, не герпес. При герпесе ранки чертовски ноют. Курт, на твоем месте я бы связалась с инфекционкой, а пока нужно лечить сепсис. Антибиотики и внутривенное питание. Пока пусть она побудет у нас.
— Спасибо, Эмма.
— Надеюсь, вы скоро пойдете на поправку, — проговорила заведующая. Она кинула взгляд на старика, который сидел у дверей, опираясь на трость. — Мы сделаем все возможное, чтобы ей помочь.
— Благодарю вас. — Старик улыбнулся, глядя куда-то за плечо Эммы.
У нее екнуло сердце. Да он же слепой. Как он будет жить без жены? Нет ничего хуже, чем потерять своего спутника жизни. За исключением одного — потери ребенка.
Она погладила старика по плечу, чтобы его ободрить, и занялась своими пациентами. Жалобы на боли в спине в двенадцатой палате, депрессия в седьмой, сепсис в десятой.
Эмма пыталась растолковать пациенту из двадцатой палаты, что она не может прописать ему перкоцет, если у него аллергия на парацетамол. В этот момент динамики прохрипели: «Код девяносто девять. Отделение неотложной помощи. Двадцатая палата». Эмма бросилась на помощь. В палате уже было битком народу. Гейл делал непрямой массаж сердца. Карлос качал воздух. Десятки рук устанавливали капельницы, вводили препараты, подключали датчики. Курт был готов к интубации.
Эмма решила помочь ему с трубкой. Чтобы выбрать правильный размер, бросила взгляд на пациентку. Узнала окровавленные губы. Да это же та самая больная, которую Курт просил посмотреть! Что случилось? Состояние ведь не было критическим!
Курт действовал как настоящий профессионал, придраться было не к чему. И все-таки усилия врачей оказались тщетны. Спасти пациентку не удалось.
Через полчаса Курт прекратил реанимационные процедуры и назвал время смерти. Все вернулись к выполнению своих повседневных обязанностей. У кровати остался лишь слепой старик: он держал посиневшую руку покойной супруги. От этой картины у Эммы едва не разорвалось сердце. Она осмотрелась в поисках Курта.
— Что случилось?
— Сам не знаю. — Он пожал плечами. — Делал в точности, как мы запланировали. Антибиотики плюс внутривенное питание. Ей как будто стало лучше, а потом, когда я заглянул ее проведать, она уже была мертва.
— Бред какой-то.
Курт кивнул, поджав губы.
— Сердечный приступ? Инсульт?
— Не знаю.
— Анафилактическая реакция на антибиотики?
— Не похоже. Где крапивница? Где отеки? Я же говорю, бред.
— Очень странно.
— И не говори. Посмотрим, что скажет патологоанатом.
— Особых открытий ждать не приходится.
Эмма не понимала, что могло случиться с пациенткой, и собственное бессилие сводило ее с ума. Люди просто так не умирают. А старушка взяла и умерла через пару часов после того, как я ее осмотрела. У нее все было более-менее в порядке, если не считать нарывов. И вдруг — бац, и сердце остановилось. Почему? Самое отвратительное, что это уже не первый случай. Взять ту больную с переломом бедра из пятой палаты. Все случилось точно так же, как и с этой старушкой. Сперва состояние удовлетворительное, а потом, спустя час-другой, наступает смерть. Без всяких видимых причин. Что-то тут не так. Но что? Партия лекарств с производственным браком? Инфекция, которую мы не можем распознать?
Эмма терпеть не могла, когда сталкивалась с чем-то непостижимым. Она всю себя отдавала лечению людей. Ничего другого она не умела делать. Я паршивая мать, жена из меня тоже вышла никудышная, петь я не умею, рисовать тоже, спортом не занимаюсь. Вот только врач я толковый. А сейчас выясняется, что и тут мне похвастаться нечем. Надо поскорее разобраться, что происходит у меня в отделении.
И успеть, прежде чем умрет еще один пациент.