Она проснулась в холодном поту. Села в постели и уставилась во мрак. Бешено билось сердце. Ничего страшного. Мне просто приснился кошмар. Ничего удивительного, учитывая, как прошел вчерашний день. Плюс ко всему я выпила бутылку вина.
Стояла тишина. Дом был окутан тьмой. Но в этой тьме что-то таилось. По спине у Эммы пробежали мурашки.
В доме пряталось что-то злое, страшное.
Раздался шорох, тихий-тихий, едва уловимый. Он донесся из комнаты Тейлор.
Мыши?
Эмма встала. Крадучись, беззвучно пробралась к спальне дочери. Дверь в нее была чуть приоткрыта.
Эмма пожалела, что у нее нет с собой оружия. Вообще никакого. Стетоскоп — в сумке, на стуле Виктора. Там же скальпель. И перцовый баллончик.
Не будь дурой. Ты себе все нафантазировала. Не сходи с ума.
Она тихо проскользнула в окутанную тьмой комнату дочери.
Ночной ветерок раздувал занавески.
Тейлор не закрыла окно. Вот оно что! Ветер шевелит занавески, и окно поскрипывает. А я себе вообразила бог знает что.
Она двинулась к окну, чтобы его закрыть.
И тут кто-то схватил ее за горло и начал душить.
Эмма наклонилась вперед в попытке вырваться.
Не получилось. Противник наклонился вместе с ней и тихо засмеялся, отчего у Эммы застыла кровь в жилах.
Она пыталась закричать, но не могла. Едва получалось дышать. Хотела топнуть ногой, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, но ковер его заглушил.
— Где она? — раздался тихий голос в правом ухе Эммы. Она не могла бы ответить, даже если бы очень захотела: уж слишком сильно ей пережали горло. К тому же Эмма не понимала, о ком идет речь.
Чушь. Все я прекрасно понимаю. Это Фейт. Она пришла за ребенком Тейлор.
Вчера в неотложке побывала полиция. Сняли показания со всех: с Кайлы, которая следила за камерами и увидела, как Тейлор пошла в кладовку и как за ней последовала Фейт; с Эммы, вступившей с Фейт в поединок; с Джорджа, который засвидетельствовал бегство медсестры.
Фейт напала на Тейлор и скрылась. Ее нигде не могли найти.
А вот Эмма нашла.
К своему величайшему сожалению.
Приложив все свои силы, она оторвала руку от горла. Втянула в грудь воздух и закричала.
Гиннесс услышала. Залаяла, заскреблась лапами в дверь.
Я же ее заперла.
Может, меня еще кто-то услышит? Ну а вдруг?
Рука вновь сжала ей горло, перекрыв доступ к кислороду. Крик застрял в глотке. Голова закружилась.
В шею Эмме чуть ниже правого уха ткнулось что-то острое, проколов кожу.
Нож. Будь это скальпель, у меня уже хлестала бы кровь из распоротой сонной артерии. Впрочем, если я шевельнусь, артерию взрежет и нож. Эмма застыла на месте.
— Где она, я спрашиваю?
Какой смысл врать? Она и сама догадается.
— В больнице.
— Зачем?
— Хотят убедиться, что с ребенком все в порядке.
Ухо Эммы обдало жаркое дыхание. Хватка на горле ослабла.
— Когда ее выписывают?
— Завтра, если с ее ребенком все хорошо.
— Моим ребенком.
— Да. Твоим.
— Назову его Диком.
Отличное имя. Идеально подойдет.
— А если родится девочка?
Нож вошел в кожу чуть глубже.
— Никакая это не девочка. У меня будет мальчик. Усекла?
Эмма не стала возражать.
— Ты не такая уж плохая женщина, Эмма. Можно даже сказать, что ты хороший врач. Я многому у тебя научилась. Помнишь, как ты нас наставляла: если у человека уровень сахара в норме, то без дополнительной дозы глюкозы инсулин ни в коем случае колоть нельзя, так вы только убьете больного. Ни при каких обстоятельствах не сочетайте опиаты с бензодиазепинами. Гипертонический раствор можно колоть только в том случае, если наблюдаете приступ или пациент уже в коме.
Эмма кивнула.
Захват на горле снова ослаб.
— Вот так я и училась. В медицинском училище ведь не объясняют, как убивать людей. Приходится выяснять самой у докторов. Я все узнала от тебя.
Судьба насмехается надо мной.
Гиннесс умолкла.
Наверное, снова легла спать. Зря я закрыла дверь на кухню.
— Когда мне было плохо, ты по-доброму отнеслась ко мне. Спасибо. Я благодарна тебе и отплачу тем же.
В каком это смысле?
Вес Фейт давил на Эмму.
Еще немного, и ноги у меня не выдержат.
— Я позволю тебе попрощаться с дочерью. Присядь-ка. — Фейт подвела ее к оранжевому креслу-качалке и толкнула в него Эмму.
Эмма повалилась на сиденье и глубоко вздохнула.
Так, что у нас из плюсов? Я могу дышать. И даже кричать. Из минусов: меня никто не услышит. Попытаться сбежать? Даже когда я в форме, мне ужасно тяжело выбираться из этого кресла. Ну а в нынешнем состоянии…
Чтобы унять бешено стучащее сердце, она стала делать дыхательную гимнастику. Вдохнули, дыхание задержали, выдохнули. Еще разок.
Чтобы подняться с кресла и встать, надо оттолкнуться обеими руками. И как прикажете это сделать, когда одна рука забинтована, а другая в гипсе? Я и глазом не успею моргнуть, как Фейт вспорет мне горло.
Сбежать не получится.
Фейт взяла с прикроватной тумбочки принадлежащий Тейлор дневник в кожаной обложке, швырнула Эмме на колени и отошла в сторону.
Мне до нее не дотянуться. У нее нож.
Эмма покосилась в сторону открытого окна.
Слишком далеко.
Фейт прислонилась к стене напротив.
Слишком далеко.
Эмма взяла лиловую ручку Тейлор и принялась писать послание дочери. Через несколько секунд она остановилась и подняла взгляд.
— Это ты убила Карлоса?
— Разумеется.
— Почему?
— Он мучился. Для чего я, по-твоему, работаю? Чтобы помогать людям. Мне хотелось прекратить его страдания. Кроме того, я не желала, чтобы он кому-нибудь рассказал обо мне.
— Значит, было что рассказывать?
— А ты не дура, Эмма. Хочешь меня разговорить, чтобы потянуть время и придумать способ спастись? Номер не пройдет. Даю тебе пять минут на прощальное письмо. Повторяю, пять. Это ровно на пять минут больше, чем я дала Карлосу. Он не заслуживал милости. Предал меня. Причем не один раз. А ты относилась ко мне по-доброму. Вот и я с тобой поступлю по-людски.
Даже страшно представить, что ты со мной сделала бы, относись я к тебе плохо.
— Скажи, Фейт, если я относилась к тебе по-доброму, зачем тогда меня убивать?
— Не зови меня Фейт. Я ангел. Ангел смерти. Я пришла помочь тебе.
— И как ты мне поможешь, убив меня?
— Прекращу твои страдания. Ты старая. Жирная. От тебя ушел муж. Дочь тебя ненавидит. Ты одна-одинешенька. Зачем так жить? Ради чего? Ради работы? Так тебя там тоже ненавидят. Я просто-напросто хочу тебе помочь.
Какое-то дурное дежавю. Она говорит точь-в-точь как моя мать. И хуже всего, что обе они правы. Для полноты картины не хватает одного: я еще и алкоголичка.
— Как мило с твоей стороны, ангел. А тебе не пришло в голову сначала спросить, чего хочется мне самой?
— Нет. Люди сами не знают, что им нужно. Они непроходимо глупы.
Эмма кивнула. Подобные мысли часто посещали и ее. Но, в отличие от Фейт, Эмма не давала им волю и гнала от себя. Ах да, не Фейт. Ангел смерти.
— Осталась минута, — напомнила девушка, переминаясь с ноги на ногу. Она стояла напротив, прислонившись к стене. Эмме было до нее не достать.
— А потом что? — спросила Эмма.
— Потом я помогу тебе уйти. Отправлю тебя за радугу. Ты снова встретишься с теми, кого любишь.
Я бы так не сказала. Все, кого я люблю, за исключением Винсента, еще живы.
— Пора.
Фейт двинулась к ней, держа наготове нож с длинным лезвием, достаточно узким, чтобы вырезать из рыбы филе.
— Хороший нож, — заметила Эмма.
— Ага, мне он тоже приглянулся. Острый и легкий.
— Мне бы не помешал такой на кухне. Ты, кстати, умеешь готовить?
— Не особенно. Так, могу поджарить тосты и яичницу. Готова?
— Даже не знаю. Как, по-твоему, я должна к такому приготовиться?
Фейт разозлилась:
— Я дала тебе время. Это было щедро с моей стороны. Теперь все кончено.
— И что? — спросила Эмма.
Фейт приблизилась с поднятым ножом и наклонилась за дневником Тейлор.
Эмма качнулась назад, подобрала ноги и ударила со всей силы Фейт под коленки. Медсестра завалилась на Эмму, выставив перед собой нож. Эмма подняла правую руку, чтобы прикрыть горло. Лезвие, на которое Фейт давила всем своим весом, вонзилось ей в руку. Эмма рванулась. Раздался треск — громкий, как звук выстрела. Нож сломался, и часть лезвия застряла в гипсе Эммы.
Она повернулась всем корпусом влево, свалилась с кресла на пол и перекатилась.
Фейт рванулась к ней, подхватив с пола обломок ножа.
Эмма попыталась сесть, но левая рука ее подвела. Женщина повалилась обратно на пол.
Фейт придавила противницу всем своим весом.
— Сказала же, без фокусов. Я с тобой по-хорошему. А ты ни в какую. Тебе, как всегда, больше всех надо. Могло бы выйти так просто. Для тебя и для меня. Один удар — и готово. А теперь тебе придется помучиться. Сама виновата! — Она занесла руку с обломком ножа и вонзила его Эмме в грудь.
Брызнула кровь. Боль была такой, что потемнело в глазах. Обломок чиркнул по ребру.
Эмма попыталась спихнуть с себя сумасшедшую. Ничего не получилось.
Тогда она изогнулась и попробовала перекатиться на левый бок, подмяв под себя Фейт.
Сработало! Эмма вдавила загипсованную руку в горло медсестры прямо под подбородком. Нажала изо всех сил. Очаровательное личико Фейт побагровело.
Обломок лезвия впился Эмме в спину. От боли перехватило дыхание.
Эмма не ослабляла давление на горло Фейт. Девушка захрипела и задвигала сломанным ножом меж ребер Эммы, силясь достать до легких.
Эмма сразу почувствовала, когда медсестре это наконец удалось. Вспышка невыносимой боли, как горящая шутиха, ослепляла, захлестывала, лишала сил и возможности дышать. Будто раздавленная бабочка, Эмма повалилась на пол и скорчилась.
Все кончено. А ведь она могла бы прожить жизнь и получше. Быть лучшим человеком, лучшим врачом, лучшей матерью. Поздно. Эмму охватила острая тоска по всему тому, что ей не удалось сделать. Звон разбитого стекла. Где-то далеко.
Фейт с улыбкой на лице навалилась на Эмму.
— И зачем было сопротивляться, а? Вечно ты все усложняешь. Иначе не можешь? И какой в этом смысл? — Она снова занесла обломок ножа и вонзила его Эмме в грудь.
До сердца она не достала: помешали ребра.
Фейт отбросила нож и схватила Эмму за горло. Большие пальцы легли на сонные артерии.
В глазах у Эммы потемнело. Сознание помутилось.
Вот и все. Мне конец.
Боли не стало. Она растворилась в накатывающей мгле. Внезапно окно распахнулось.
Давление на горло прекратилось. Эмма сделала глубокий вдох, и в голове прояснилось.
Фейт закричала.
Эмма открыла глаза.
Гиннесс оттаскивала от хозяйки девушку, вцепившись ей в горло.
Фейт больше не кричала, не стонала, не хрипела. Она вообще не издавала больше никаких звуков и не подавала признаков жизни.
— Пусти! Пусти ее! — выдавила из себя Эмма. Она не узнала свой сдавленный голос.
Гиннесс послушалась.
Собака разжала челюсти и выплюнула Фейт, словно мячик. Та рухнула к ногам Эммы.
Гиннесс посмотрела хозяйке в глаза, облизала ей лицо: «Я же говорила тебе: что-то не так. Ну зачем ты закрыла дверь на кухню?»
По щекам Эммы заструились слезы, и овчарка принялась их слизывать.