Сергей стоял перед зеркалом в кремлевском кабинете, поправляя ворот грубой шерстяной гимнастерки. Он провел рукой по щеке, ощутив жесткую щетину. Тело Сталина — с его мозолистыми ладонями, широкими плечами и легкой хромотой — все еще казалось чужим. Сергей Иванов, юрист из 2025 года, привыкший к залам суда, контрактам и переговорам с клиентами, чувствовал себя так, словно его бросили на арену с гладиаторами.
Воспоминания о 2025 годе нахлынули внезапно, как холодный ветер. Сергей закрыл глаза, и перед ним возник его кабинет на Таганке: стеклянный стол, заваленный договорами, ноутбук с открытым делом о корпоративном споре, чашка недопитого эспрессо. Барон, его рыжий кот, мурлыкал, сидя на подоконнике, лениво следя за голубями. Тетя Маша, соседка, стучала в дверь, принося тарелку пирожков с капустой «Сережа, ты опять не поел нормально!» Лена, коллега, сидела напротив, листая документы и ворча: «Если не сдадим иск до пятницы, Игорь Петрович нас съест». Это была его жизнь — простая, предсказуемая, но его. Кто теперь кормит Барона? Тетя Маша, наверное, заметит, что он не появляется, но надолго ли ее хватит? Раздался стук в дверь, вырвав его из воспоминаний. Сергей глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.
— Войдите, — сказал он.
В кабинет вошел Вячеслав Молото. За ним следовал Лазарь Каганович.
— Иосиф Виссарионович, — начал Молотов, кладя на стол стопку бумаг. — Материалы для Политбюро готовы. Троцкий прислал уточнения к своему докладу о Красной армии. Зиновьев и Каменев уже в большом зале, обсуждают повестку с Бухариным. Они хотят начать с крестьянского вопроса, потом перейти к армии.
Сергей вошел в большой зал Кремля, где проходило заседание Политбюро. Тяжелые дубовые двери скрипнули, пропуская его в просторную комнату с высоким потолком, украшенным потрескавшейся лепниной. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, был окружен массивными стульями. На стенах висели портреты Ленина и карты Советской страны, с красными линиями, обозначающими границы. Зиновьев, Каменев и Бухарин уже были здесь, сидели рядом, о чем-то тихо переговариваясь. Григорий Зиновьев, с его пышной шевелюрой и ораторской осанкой, выглядел как человек, готовый сейчас выступить перед толпой. Лев Каменев, в строгом костюме, с интеллигентной манерой, казался спокойным, но его глаза внимательно следили за всеми. Николай Бухарин, был худощавый, с растрепанными волосами и бегающими глазами, листал свои заметки, словно студент перед экзаменом. Молотов и Каганович заняли места ближе к Сергею, а Орджоникидзе вошел следом, неся свои бумаги, его громкий голос эхом отдавался в зале.
Сергей сел во главе стола, чувствуя, как сердце колотится. Он был юристом, привыкшим к залам суда, где каждое слово могло решить исход дела. Здесь ставки были выше — судьба страны. Он должен был выиграть этот «процесс».
— Товарищи, — начал он. — Начнем. Первый вопрос — крестьянский. Николай Иванович, ваше слово.
Бухарин встал, его голос был почти вдохновенным, как у проповедника.
— Товарищи, крестьянский вопрос — основа нашей революции, — начал он, размахивая руками. — Без деревни мы не удержим власть. Я предлагаю развивать кооперативы, дать крестьянам кредиты, семена, технику. Нельзя давить на них, как при продразверстке. Мы должны показать, что партия — их защитник.
Сергей слушал, делая пометки чернильным пером. Бухарин был прав: крестьяне были основой страны, и их поддержка была необходима. Но он знал из книг, что кооперативы — лишь часть решения. Без индустриализации, без заводов, страна останется слабой. Он должен был поддержать Бухарина, но направить его идеи в нужное русло.
Зиновьев поднял руку.
— Николай Иванович прав, но мы не должны забывать о партии, — сказал он. — Без партийного контроля над деревней мы потеряем там дисциплину. Нужно укреплять парторганизации на местах, посылать туда наших людей.
Каменев кивнул, добавив своим спокойным, интеллигентным тоном:
— Согласен с Григорием Евсеевичем. Но контроль должен быть разумным. Крестьяне устали от реквизиций, от голода. Нам нужно показать, что партия работает для них.
Сергей кивнул, стараясь скрыть внутреннее напряжение. Зиновьев и Каменев были сильны, их речи звучали убедительно, как хорошо подготовленные аргументы в суде. Но он видел в их словах возможность: они делали ставку на партию, а он, как генсек, контролировал аппарат. Это был его козырь.
— Товарищи, — сказал он, выдерживая паузу. — Предложения Николая Ивановича дельные. Кооперативы — путь к укреплению деревни. Григорий Евсеевич и Лев Борисович правы: без партийного контроля мы не удержим единства. Я предлагаю создать комиссию: изучить, как дать крестьянам кредиты, технику, но под руководством партии. Лазарь Моисеевич, — он посмотрел на Кагановича, — подготовьте список кадров для этой комиссии.
Каганович кивнул, его лицо было сосредоточенным, словно он уже мысленно составлял список. Сергей почувствовал, что сделал правильный ход: он поддержал Бухарина, согласился с Зиновьевым и Каменевым, но оставил контроль за собой. Его юридический ум подсказывал: нужно держать баланс, не давая никому почувствовать угрозу.
Следующий вопрос был о Красной армии. Сергей взял доклад Троцкого, чувствуя, как напряжение в зале возрастает.
— Перейдем к армии, — сказал он. — Лев Давидович прислал доклад. Нехватка оружия, дисциплина, устаревшая техника. Это серьезно. Ваши предложения?
Зиновьев заговорил первым, его голос был резким, с ноткой раздражения.
— Армия — опора революции. Без нее мы не защитим страну. Но Троцкий слишком увлечен своими реформами. Нам нужно больше контроля партии над Реввоенсоветом.
Каменев добавил:
— Согласен. Армия должна быть подчинена партии. Но проблемы, которые поднял Лев Давидович, реальны. Нужно найти ресурсы, иначе мы останемся беззащитными.
Сергей слушал, анализируя, как адвокат на слушании. Зиновьев и Каменев хотели усилить контроль над армией, чтобы ограничить влияние Троцкого. Это был их ход против него, хотя они пока действовали заодно. Сергей знал, что не может открыто выступить против Троцкого — его авторитет был слишком велик. Но он мог использовать доклад, чтобы показать свою компетентность.
— Лев Давидович прав: армия нуждается в реформах, — сказал он, выдерживая паузу. — Но Григорий Евсеевич и Лев Борисович верно говорят: партия должна руководить и направлять. Я предлагаю поручить Вячеславу Михайловичу, — он посмотрел на Молотова, — собрать данные о ресурсах для армии. Григорий Константинович, — он повернулся к Орджоникидзе, — проверьте, что можно сделать с заводами в Закавказье для производства оружия.
Молотов кивнул, записывая что-то в блокнот. Орджоникидзе хлопнул ладонью по столу, его голос был полон энтузиазма:
— Сделаем, Иосиф Виссарионович! Заводы в Тифлисе можно поднять, если дать рабочих и сырье!
Зиновьев и Каменев переглянулись, но не возразили. Бухарин смотрел на Сергея с легким удивлением, словно пытаясь понять, что за этим стоит. Сергей почувствовал, что выиграл первый раунд. Он не сделал ничего революционного, но показал, что контролирует ситуацию. Его юридический подход — слушать, анализировать, предлагать компромиссы — сработал.
Заседание длилось еще два часа, обсуждая вопросы Коминтерна, партийной дисциплины и распределения ресурсов. Сергей говорил мало, но каждый раз, когда он открывал рот, старался быть точным, как в зале суда. Он чувствовал взгляды Зиновьева и Каменева, но держался уверенно. Молотов, Каганович и Орджоникидзе были рядом, их поддержка придавала ему силы. Когда заседание закончилось, он вышел из зала с чувством, что справился. Не идеально, но справился.