В кремлёвском кабинете Сергей сидел за столом, перед ним лежали отчёты о триумфе пятилетки. Когда, четыре года назад он брался за первый пятилетний план, он, даже не представлял, как тяжело ему будет. Ему казалось, что за это время он постарел лет на пятнадцать. А ведь это было еще далеко не самое сложное, что ждало его впереди. Но все же. Он гордился собой. Он смог взяться за тяжелый проект в стране, которая сильно отставала от западных держав и сделать невероятный рывок к прогрессу. Индустриализация была его гордостью. Но помимо побед, было много проблем. Голод, нехватка валюты, да еще и кризис в семье.
Он не мог смириться с тем, что люди голодали и были жертвы. Его план на агитацию провалился почти везде. Ему докладывали, что на местах есть перегибы, но ведь они были потому, потому что боялись его, Сергея, а точнее Сталина, которым сейчас он был. Боялись не собрать нужное количество зерна и изымали насильно. А ему рапортовали, что крестьяне слушают агитаторов и сами отдают зерно, скот и идут в колхозы добровольно. Но ему докладывали и о бунтах. Коллективизация стала его незаживающей раной.
Отношения в семье его тоже не могли радовать. Раньше, читая книги, он считал, что Сталин никого не любил и был груб с семьей, но сейчас он видел, что у каждой медали есть две стороны. Он не мог решить все задачи на работе, просто не успевал, хоть и работал по шестнадцать часов в сутки. А еще семья. Где найти на нее время? А Надежда то уезжала с детьми к родителям, то возвращалась назад, видимо, хватаясь за последнюю возможность спасти семью. Его мысли прервались, когда в дверь постучались.
— Кто это? подумал он, а потом вспомнил, что вызывал с докладом Ягоду. Генрих Ягода, в исторической литературе, представлялся ему не тем персонажем, с кем бы ему хотелось иметь дело. Но сейчас, в роли Сталина, ему нравилась его исполнительность и то, что Ягода показывает неплохие результаты в том, что он ему поручает. Конечно, он до конца не доверял ему, но пока решил держать его на должности. Ежедневные доклады Ягоды стали для него почти ритуалом. В стране было столько желающих навредить его деятельности: это и бывшая партийная оппозиция, и их сторонники. Это люди, пострадавшие в коллективизацию и сейчас готовые мстить. Были и просто те, кто верил лживым листовках или те, кого покупали иностранные агенты. Расслабляться было нельзя.
Тем временем, Генрих Ягода вошёл в кабинет, его лицо было бледным, а глаза избегали взгляда Сергея. Сергей знал, что Ягода наводил страх на многих людей. Но его, вождя, он побаивался. Или очень хорошо играл свою роль, показывая, что боится.
Он держал три папки, перевязанные верёвками, их страницы топорщились, полные донесений о шпионаже.
— Иосиф Виссарионович, — начал Ягода, говоря медленно, как бы подбирая слова. — Валютный кризис — это следствие намеренной, подрывной работы. Враг активизировался на всех фронтах и регулярно подпитывает свои шпионские сети. Смею доложить, что мои люди нашли связи наших чиновников с агентами западных разведок. В наркоматах торговли, финансов и тяжёлой промышленности мы установили очень интересные факты: чиновники передают, интересующие иностранцев данные, за границу — в Польшу, Германию, Францию. И это пока только то, что мы установили. Мы так же перехватили зашифрованное письмо из наркомата торговли: в нем содержались планы экспорта нефти, переданные через курьера в Варшаву. Ещё одно зашифрованное письмо — из наркомата финансов: там говорилось о переводе 20 тысяч марок, которые должны оказаться сначала в подставной фирме в Риге, а оттуда уже пойти дальше, в западные страны. Мы узнали, что у нас в стране работают не одиночки, а целая сеть законспирированных агентов. У них есть посредники, как минимум, в Москве, Ленинграде, есть агенты в портах Одессы. Проследив за их письмами, мы выследили, что у них есть контакты в берлинских банках.
Сергей взял папки, его пальцы медленно развязали верёвки. Страницы были исписаны отчётами: списки имён, содержание шифрованных писем, копии банковских переводов, поддельные контракты. Он снова увидел знакомые имена — чиновник Минторга, который отвечал за экспорт, инженер, работавший над проектами заводов, бухгалтер, отвечавший за закупки. Один отчёт описывал, как курьер в Одессе передал французам доклад о нефтяных поставках в разные страны, другой — как в Москве посредник получил 3 тысячи долларов за чертежи необходимой техники. Ещё один — о встрече в кафе, где чиновник наркомата торговли передал папку с данными о пятилетке немецкому агенту, замаскированному под журналиста. Шпионы были как паутина, опутывающая страну, и он знал, что Запад использует их, чтобы ослабить его.
— Генрих, — сказал он. — Продолжай держать все под контролем: перехватывай письма, читайте их и аккуратно упаковав доставляйте адресату, проверяй счета, которые фигурирую в переводах. Отследи в какие банки поступают средства, выведенные из страны и что общего между этими банками. Следи за каждым сотрудником, кто имеет доступ к данным, которые могут кого-либо заинтересовать. Я хочу знать имена всех иностранных связных, их связи с нашими гражданами, как давно они общаются, где их могли завербовать или через кого. Но мне нужны неопровержимые доказательства, чтобы оппозиция в своих пасквилях не могла обвинить нас в том, что мы сажаем невиновных.
Ягода кивнул.
— Будет сделано, — сказал он, — но их связи оказались больше, чем мы думали. Мы нашли агента в наркомате тяжёлой промышленности — он передавал чертежи туркам через контрабандиста в Батуми. Ещё один в Москве встречался с англичанином, передал отчёт о заводских мощностях. Если мы их не арестуем, они продолжат. Если арестуем, наркоматы за протестуют, они и так говорят, что ОГПУ хватает без разбора их людей.
И… — Он замялся, его голос стал ещё тише. — Надежда Сергеевна под охраной, как вы приказали. Мы усилили меры безопасности: четыре агента в доме, глаз с нее не сводят, мои люди изъяли всё, что может быть опасным. Она… сопротивляется, говорит, что это тюрьма. Её родители требуют объяснений, дети напуганы. Светлана плачет, Василий кричит на агентов. Но она в безопасности, Иосиф Виссарионович. Мы следим, чтобы с ними было все хорошо.
Сергей вздохнул. Он знал, что Надежда ненавидит контроль, что она чувствует себя в клетке, но он знал, по истории, что Надежда покончила жизнь самоубийством, и он решил изменить ее судьбу. Он видел её депрессию, её слёзы по ночам, её дневники, полные отчаяния. Он не мог её потерять. Ведь он уже не зря тут, с его знаниями о судьбах, о событиях. Он должен быть чем-то полезен. И если, у него не получилось сделать ее счастливой, то он хотя бы, должен был не допустить ее смерти.
— Контроль, — повторил он. — Подкиньте им ложные сведения, но так, чтобы они не догадались, пусть передают дезинформацию. И пусть твои люди, следят за каждым чиновником в наркоматах. Но, заранее, не показывай, что ты на кого-то вышел. Найди главарей шпионов, их связи, их планы. И… что касается Надежды. У нее не должно быть шанса как-то навредить себе. Ты лично будешь ответственен, если с ней что-то случится.
Ягода кивнул, его лицо было неподвижным, но в глазах мелькнула тень страха. Он ушёл, оставив Сергея с его мыслями о Надежде и том, что ему надо будет как-то распутывать этот клубок проблем, но не скатится к репрессиям.
Днем Сергей собрал Микояна, Шверника и Орджоникидзе, чтобы обсудить происходящие события. Иногда он собирал не все Политбюро, а только узкий круг, обсуждая те проблемы, которые беспокоили его больше всего. Кабинет пропах запахом табака и сваренного кофе. Он начал заседание.
— Товарищи, — сказал он. — Мы выполнили первую пятилетку удачно, а ведь нам многие в нас не верили. Запад ошеломлен нашими успехами и поэтому, он будет стараться не допустить нашего ускоренного развития. Что мы с вами сейчас и наблюдаем. Они стали совать нам палки в колеса с усиленным рвением. Только посмотрите, что происходит: мы продаём им наши стратегически важные ресурсы, чтобы купить у них оборудование, но Запад снижает цены, а банки стали отказывать в кредитах. И это в то время, когда у них самих кризис, и они нуждаются в сотрудничестве не меньше, чем мы.
Кроме того, они активизировали целую шпионскую сеть в нашем государстве. И это не просто рядовые шпионы, они умудрились проникнуть даже в наши наркоматы. Они проводят тихий саботаж, срывают экспорт, передают важные данные врагам.
Перед нами стоят несколько важных задач: мы должны иметь дополнительные рынки сбыта, чтобы Запад не мог нас шантажировать, мы так же должны усилить контроль за исполнением всех поручений в наркоматах, чтобы не допускать срывов поставок и планов. А еще, разобраться со шпионажем. Нам мало просто арестовать шпионов, ведь мы пока не знаем точно, насколько разрослась их сеть. Возможно взяв одних, мы только спугнем остальных, они затаятся и станут еще более опасными. Я хочу знать, что вы об этом думаете и главное, что вы предлагаете?
Анастас Микоян заговорил первым.
— Иосиф Виссарионович, — сказал он, — Запад давно играет против нас, но ведь, и мы можем их перехитрить. Я уже говорил с турками — они хотят наш лес и нашу нефть, но они требуют скидок. Персия готова торговать с нами, если дадим технику. Китай —там, у них, политическая обстановка сложнее, но их рынок огромен, я видел их порты и есть люди, с которыми можно говорить. Что касается шпионов, то да, такая проблема есть. Я считаю, что в нашем наркомате нужны аресты. Торговля очень важна и срывы недопустимы.
Николай Шверник нахмурился.
— Анастас торопится, — сказал он. — Я продолжаю настаивать, что новые рынки — это риск. Надо торговать с Западом, они хоть и снижают цену, но хотя бы платят. А здесь у нас начнут просить в долг или требовать большие скидки, нам это невыгодно.
В наркомате тяжелой промышленности тоже процветает шпионаж. ОГПУ задержали нашего сотрудника за то, что передавал информацию французской разведке. Я сомневаюсь, что они подкупили только одного сотрудника, зная, что ОГПУ быстро выйдет на его след. Думаю, есть еще кроты. Надо усилить чистки.
Григорий Орджоникидзе заговорил следующим.
— Иосиф, — сказал он, — я хочу сказать, что ситуация с продовольствием затянулась. Мое мнение таково, что нам надо вдоволь накормить людей. Год, два, но уже прошло 4 года как мы отменили НЭП, люди устали. Мы выполнили первую пятилетку, можно сделать небольшие послабления и направить средства на внутренний рынок. Запад слишком много у нас купил. Я читал их прессу, в Штатах тоже многие голодают, но они закупили у нас товаров впрок и скидывают цены. Но у нас свои люди тоже голодные. Я лучше накормлю своих. А если мы сейчас начнем поставлять еще в Турцию и Персию, то что останется у нас?
Микоян ударил ладонью по столу, его голос стал резче.
— Серго, ты не понимаешь! — сказал он. — Никто не против, чтобы люди были сыты. Но если бы мы тогда слушали тебя, то пятилетку бы мы не выполнили. Турция и Персия нам нужны, чтобы Запад увидел альтернативу и начал договариваться. Ты упомянул, что у них тоже голод, так вот мы и начнем продавать зерно в другие страны и тогда они снова обратятся к нам и начнут покупать по нормальной цене. Тогда у нас будет больше денег, а значит больше техники и больше сытых людей.
Шверник покачал головой.
— Микоян, ты гонишься за миражом, — сказал он. — Рабочие не выдержат. Сейчас мы продаем товар Западу, но мы не сможем продолжать продавать им и открыть еще новые рынки. Нам уже нечего вывозить. Хлеба мало не только в селах, но и в городах. Не то у нас положение, чтобы играть в такие игры.
Сергей дал всем выговорится. Он был арбитром над всеми.
— Товарищи, — сказал он, — мы отгрузим продовольствие в рамках действующих контрактов, и дадим понять, что со следующего квартала они либо идут на наши условия, либо мы заключаем контракт с турками и персами. Они видят, что мы уже не такие зависимые как 4 года назад. У нас уже есть заводы, есть подготовленные кадры, пусть и не в том количестве что хотелось бы, но уже не голое поле. Поэтому, мы не позволим обращаться с нами как с рабами. Пока они в кризисе, мы должны на них нажать. Так же я поручу Ягоде усилить контроль за шпионами и как только мы вскроем всю сеть, мы совершим облаву и арестуем всех.
Присутствующие согласно закивали. Сергей завершил заседание и все разошлись.
После отъезда Надежды с детьми, Сергею было вечерами одиноко. Яков звонил совсем редко. Он продолжал жить в Ленинграде, перестал так много пить и даже разговаривал с отцом, но это было нечасто. Но все же, даже небольшое потепление между ними радовало Сергея.
Надя иногда приезжала с детьми, и они жили с ним по несколько дней, а потом уезжали к ее родителям. Жизнь на два дома стала для нее привычной. Сергея стало это даже устраивать. да, ему было скучно без них, но он понимал, что он редко появляется дома раньше, чем ночью и если они будут жить вместе, то она снова будет злится, что его постоянно нет. А так, они видятся реже и поэтому почти перестали ругаться.
Когда они приехали в очередной раз, он был дома.
Он опустился на колени перед Светланой, его рука коснулась её щеки, и на этот раз она не отстранилась. Её глаза блестели, голос был тонкий и ласковый.
— Папа, — сказала она, — ты будешь дома? Я хочу, чтобы ты читал мне сказки.
Сергей улыбнулся, его горло сжалось от слёз, которые он сдерживал.
— Буду, Света, — сказал он. — Я буду читать тебе сказки каждый вечер.
Он посмотрел на Василия, чьи кулаки были сжаты, но глаза уже не пылали гневом. Его голос был тихим, но в нём была надежда.
— Василий, — сказал он, — я знаю, ты злишься. Я был плохим отцом, но я хочу исправиться. Скажи, что тебе нужно, я слушаю.
Василий пожал плечами.
— Просто будь дома, — сказал он.
Сергей кивнул. Он посмотрел на Надежду, её лицо было всё ещё холодным, но в её глазах была искра веры. Он взял её руку, и на этот раз она не отстранилась.
— Надя, — сказал он, — я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Спасибо, что вернулась.
Надежда кивнула, её голос был едва слышным.
— Это ради детей, Иосиф, — сказала она.
Сергей обнял Светлану, потом Василия, чувствуя, как их тепло возвращает ему жизнь.
Сегодня же, он был один. Надежда с детьми была у родителей, и он получил очередной доклад от охраны, доставленный поздно вечером: Надежда в безопасности, но её состояние ухудшается. Она запирается в комнате, отказывается говорить с родителями, почти не ест. Светлана плачет, спрашивая, почему «дяди» следят за ней, почему она не может гулять без них. Василий молчит, но злиться, сегодня он ударил сотрудника охраны, когда тот проверял его комнату. Надежда пыталась спрятать перочинный нож, но его изъяли.
Сергей сжал медальон Екатерины, его сердце болело от вины перед Надей. Но еще больше он боялся, что история повториться, и она убьет себя. Он думал о том, как спасти её: может, снять часть охраны, чтобы она дышала свободнее, но оставить агентов на расстоянии? Может, привезти её к себе, говорить с ней каждый день, вернуть её веру? Но он боялся, что любой его шаг может толкнуть её к краю. Он взял телефон, набрал номер помощника.
— Организуй машину, — сказал он. — Завтра я еду к Надежде и детям. Подготовь всё, чтобы я мог остаться с ними. Охрана остаётся, но пусть держатся подальше — не в комнатах, а у дома. Я должен быть с семьёй. И… найди врача, лучшего, но не говори Надежде. Я сам поговорю с ней.
Он положил трубку, его рука сжала медальон. Он поклялся себе, что он спасет семью, спасет Надю, даже если эта битва будет очень тяжелая. Но его главные битвы были еще впереди.