Москва, февраль 1934 года
Февральская Москва утопала в снегу. Время шло, времена года сменяли друг друга, и Сергей знал, что роковой час для всей Европы становится все ближе. Сергей стоял у окна кабинета, а на столе громоздились телеграммы, каждая из которых вызывала тревогу. Вячеслав Молотов сообщал о польско-германском пакте о ненападении, подписанном 10 января 1934 года, и отказе Польши от сотрудничества с СССР; Максим Литвинов подтверждал, что Варшава игнорирует его предложения, ссылаясь на «западные интересы»; Андре Франсуа-Понсе телеграфировал о согласии Франции на учения в Па-де-Кале, но его сообщение не обещало никаких подвижек в военном союзе.
Армию разъедала коррупция: новое анонимное письмо намекало на кого-то из окружения Климента Ворошилова. Сергей так же заменил Генриха Ягоду на Николая Ежова в ОГПУ, поручив тому чистку партийных органов и армии. Молотову он приказал обсудить с Буллитом войну в Европе, Литвинова отправил в Вашингтон с прощупыванием почвы на предмет более тесных отношений двух стран. Ему нужно было убедить своих идеологических врагов, что СССР готов сотрудничать и не собирается устраивать революции или вести подрывную работу в их странах. Необходимо было выстроить более тесные связи и убедить всех, что именно Гитлер, главная опасность для всех.
На столе лежала шифровка из Варшавы: Юзеф Липски отказался от встречи с Литвиновым, заявив, что «СССР не интересен Польше». Польско-германский пакт, подписанный 10 января, закрепил сближение Варшавы с Берлином, изолируя СССР. Сергей сжал кулак, его взгляд впился в карту, где Польша, как клин, разделяла СССР и Германию, а Германия, как чёрная туча, нависала над Европой. Его злила недальновидность европейских политиков, которые не воспринимали речи Гитлера всерьез и думали, что союзом с ним, они смогут удовлетворить его желания властвовать над всеми.
— Вячеслав, — сказал Сергей, вошедшему Молотову. — Поляки продались Гитлеру. Их пакт — это абсолютно глупый поступок. Они думают, что спасутся, отвернувшись от нас? Наивные. Гитлер нападет на них, а пакт ему нужен лишь для отвлечения внимания. Что у тебя?
Молотов отложил очки.
— Иосиф Виссарионович, — начал он, — Липски встречался с Риббентропом трижды за месяц. Наши люди в Варшаве перехватили их переписку, и она довольно занимательна: Гитлер обещал Польше защиту от «восточной угрозы», то есть от нас за нейтралитет, торговые льготы и доступ к портам Данцига. Я предлагал Варшаве кредит в 50 миллионов рублей, поставки оружия — 10 тысяч винтовок, 50 пушек, — совместную оборону против Германии, но Липски ответил, что Польша «смотрит на запад».
Это не просто отказ — они зондируют союз с Гитлером. Но у них нет единства: генерал Эдвард Рыдз-Смиглы, главнокомандующий, боится, что Гитлер использует Польшу как плацдарм для наступления и предаст. Бек, министр иностранных дел, сомневается в пакте, но Липски давит на него.
ОГПУ сообщает: немецкий агент Ганс Келлер предложил 10 тысяч злотых нашему дипломату, секретарю посольства Алексею Кузнецову, за копии телеграмм Литвинова. Кузнецов отказался, а Келлер сбежал, предположительно в Берлин. Я отправил шифровку в Варшаву: Пётр Иванов, наш атташе, встретится с человеком Бека втайне, в ресторане «Адрия», намекнёт, что Гитлер планирует аннексировать Данциг, а Польшу сделает буфером.
Предлагаю тайные поставки оружия через наших людей в Литве — 5000 винтовок, 20 пушек, чтобы подогреть страх Рыдз-Смиглы. Мы можем попытаться расколоть их руководство: Бека настроить еще больше против Липски, а армию против дипломатов.
Сергей кивнул, его пальцы постукивали по столу, выдавая раздражение, но в глазах загорелся холодный расчёт. Польша была слабым звеном, её пакт с Германией делал СССР уязвимым, но внутренние разногласия в Варшаве открывали возможности. Он знал, что Гитлер играет на страхах Польши, обещая защиту, которой не будет, а Липски, амбициозный и упрямый, слепо верит Берлину. Рыдз-Смиглы, прагматичный военный, видел дальше, и его можно было использовать для своих целей.
— Вячеслав, — сказал Сергей. — Работай с Беком, но осторожно. Организуй встречу в «Адрии», но смотри, чтобы не было хвоста. Предложи оружие — 5000 винтовок, 20 пушек, через Литву, как и планировал. Если Бек согласится, дави на Рыдз-Смиглы, пусть боится Гитлера больше, чем нас. Липски — это марионетка, но нельзя недооценивать его. Возможно в объятия Германии его подтолкнули англичане, чтобы не дать полякам союза с нами.
Молотов кивнул, его перо заскользило по бумаге, фиксируя указания. Он добавил: — Касательно англичан, Чилстон прислал письмо вчера вечером, он предлагает нам торговую сделку: британские станки за лес и марганец. Его шифровка, перехваченная ОГПУ, показывает: он боится, что мы с Францией готовим сговор против них. Я могу встретиться с ним, намекнуть, что Лондон опоздал, чтобы подогреть их интерес. Они с французами не доверяют друг другу.
Сергей кивнул, его взгляд скользнул по карте, где Польша и Германия сливались в одну угрозу, а Британия, как паук, плела паутину, не подозревая, что и сама окажется под ударом.
— Хорошо, Вячеслав, — сказал он. — Встреться с Чилстоном, но держи его в неведении. Намекни, что Франция слаба и ненадежна, а мы смотрим в сторону Лондона. Если он клюнет, выжми станки и технологии. И еще, не забывай про США. Я проинструктирую Литвинова, но ты тоже должен подключиться. Литвинов слишком доброжелательно к ним настроен, и американцы могут этим воспользоваться. С этими капиталистами надо держать ухо востро.
Молотов кивнул. Сергей знал, что Молотов все сделает правильно, но время поджимало.
В Георгиевском зале Кремля Сергей принял французскую делегацию. Напротив, расположились Андре Франсуа-Понсе и Жан Дюпон. Рядом с Сергеем сидел Молотов и переводчик.
Франция предлагала учения в Па-де-Кале. ОГПУ, тем временем, перехватило шифровки: Пьер Лаваль, французский министр, встречался с немецким послом в Париже трижды за месяц, зондируя нейтралитет с Германией. Лорд Чилстон, британский посол, подозревал сговор СССР и Франции, его шифровка намекала на то, что нужно оказать давление Лондона на Париж. Польско-германский пакт усилил колебания Франции, а валютный кризис заставлял Сергея искать компромисс, но только не любой ценой.
Франсуа-Понсе начал говорить.
— Господин Сталин, — сказал он через переводчика, — Париж высоко ценит наш пакт о ненападении. Учения в Па-де-Кале — шаг к укреплению доверия. Мы готовы допустить 50 ваших офицеров и 100 танков, но без авиации и под наблюдением наших генералов. Польско-германский пакт встревожил Европу, наш министр иностранных дел, Пьер Лаваль, настаивает на осторожности, чтобы избежать эскалации. Касаемо невоенной сферы, мы предлагаем увеличить кредит до 130 миллионов франков, поставить 200 станков для ваших заводов, и обсудить поставки авиадвигателей. Взамен мы просим данные о численности ваших западных гарнизонов, планах военных манёвров и гарантиях, что СССР не будет вмешиваться в дела Чехословакии. Это укрепит наше сотрудничество против возможной угрозы Германии.
Сергей нахмурился, его пальцы сжали подлокотники кресла, выдавая гнев. Французы предлагали маловажные вещи, требуя взамен секреты. Их учения были показухой, а не союзом. Он знал, что Лаваль, хитрый и двуличный, играет на два фронта: укрепляет линию Мажино, и вто же время ищет мира с Гитлером, боясь реальной войны. Польский пакт дал Парижу повод уклоняться, а британское давление — через Чилстона — заставляло Францию колебаться. Упоминание Чехословакии насторожило Сергея: Лаваль, вероятно, зондировал реакцию Москвы на возможный раздел Европы с Германией.
— Господин посол, — сказал Сергей. — Ваши учения — это просто театр, а не военное сотрудничество. Гитлер подписал пакт с Польшей, его танки уже на полигонах, его самолёты летают над соседними странами, готовясь к войне, а вы предлагаете нам учения на 100 танков под вашим надзором? СССР готов к настоящему союзу, а не к вашим играм. Мы требуем 150 миллионов франков, лицензии на танки Рено, а не устаревшие пушки, и полные учения с нашими танками и самолётами. Никаких данных о наших гарнизонах — или вы хотите передать их Гитлеру через Варшаву? И объясните: почему Лаваль встречается с немецким послом? Его шифровки перехвачены — он зондирует нейтралитет. Париж думает, что Гитлер остановится на Рейне? И что за интерес к Чехословакии? Вы готовите сделку с Берлином?
Франсуа-Понсе побледнел, его пальцы сжали ручку, но он быстро овладел собой. Дюпон шепнул что-то на ухо, но посол отмахнулся, его лицо напряглось. Он знал, что Париж не готов к военному союзу. Упоминание шифровок и Чехословакии заставило его замяться — Сергей понял, что задел больное место.
— Господин Сталин, — сказал Франсуа-Понсе, его голос стал тише, почти примирительным, но с ноткой тревоги. — Париж не готов к полному военному союзу в текущих условиях. Польско-германский пакт изменил расклад, а давление Лондона заставляет нас быть осторожными. Учения в Па-де-Кале — это наш максимум на сегодня. Мы добавим 140 миллионов франков, лицензии на 75-мм орудия, 300 станков и обсудим поставку авиадвигателей. Что касается господина Лаваля… его встречи с немецким послом — это дипломатическая разведка, чтобы понять намерения Берлина и выиграть время для укрепления Франции. Мы не предаём наш пакт с Москвой. Чехословакия упомянута лишь как пример: мы хотим стабильности в Европе, чтобы избежать конфликта, который может спровоцировать Германия. Мы также готовы организовать торговую миссию в Москву, чтобы обсудить поставки нужных технологий для ваших заводов, если вы согласитесь на совместные предприятия с фирмами Рено и Шнейдер.
Молотов поднял взгляд, его глаза сузились, как у хищника, почуявшего страх жертвы.
— Господин Франсуа-Понсе, — сказал он, — вы боитесь Гитлера, но держите нас на расстоянии. Ваша линия Мажино — это иллюзия, которая не спасёт от Германии. Мы согласны на учения, но только без ваших наблюдателей. Дайте нам 150 миллионов франков, лицензии на танки Рено, авиадвигатели и 500 станков. Никаких совместных предприятий — ваши фирмы хотят контроля, а не сотрудничества. И объясните действия Лаваль: его встречи с немцами разрушают наше доверие. Если Париж играет на два фронта, мы найдём других партнёров. Лондон уже сделал предложение, и его предложения выглядят надёжнее ваших.
Сергей кивнул, одобряя слова Молотова. Упоминание Лондона было рассчитанным ходом: шифровка Чилстона показывала, что британцы боятся сближения Москвы и Парижа, и этот страх можно было использовать, чтобы надавить на Францию. Франсуа-Понсе замялся, его пальцы перебирали бумаги, а Дюпон передал ему черновик соглашения, но посол медлил. Он знал, что Лаваль не одобрит уступок, а упоминание перехваченных шифровок намекало на осведомлённость Москвы. Чехословакия, упомянутая вскользь, тревожила: Сергей подозревал, что Лаваль зондирует раздел Европы с Германией, что могло бы объяснить его осторожность.
— Мы обсудим ваши условия в Париже, — сказал Франсуа-Понсе, его голос был напряжённым, но сдержанным. — Я передам ваши замечания господину Лавалю. Франция ценит сотрудничество с Москвой и не хочет недопонимания. Мы готовы отправить торговую делегацию в марте, чтобы обсудить дальнейшие поставки.
Сергей молчал, его взгляд буравил посла, словно пытаясь прочесть его мысли. Франция была слабым союзником, её колебания и двуличная игра Лаваля создавали риск. Его встречи с немцами могли разрушить всё.
— Подготовьте текст, Вячеслав, — сказал Сергей. — Если Лаваль хочет мира, пусть прекратит игры с немцами.
Молотов кивнул, записывая. Франсуа-Понсе согласно кивнул, но его лицо выражало тревогу. Он понял, что Москва играет жёстко, и Лаваль может столкнуться с трудным выбором.
Кремлёвский кабинет Сергея, пропитанный запахом табака и чернил, был погружён в полумрак, лишь тусклая лампа освещала стол, заваленный бумагами. Николай Ежов стоял перед Сергеем. Генрих Ягода, бывший глава ОГПУ, сидел напротив, его лицо было бледным, пальцы нервно теребили папку с отчётами, словно цепляясь за последнюю надежду. Новое анонимное письмо, доставленное вчера, указывало на хищения в армии и намекало на причастность командира из окружения Климента Ворошилова, возможно, продающего запчасти на чёрный рынок. Первое письмо, полученное в ноябре, уже привело к арестам, но Ягода действовал слишком медленно, его отчёты были уклончивы, а результаты — скромны. Сергей решил заменить его на Ежова, чья беспощадность была нужна для чистки. Коррупция, как ржавчина, разъедала армию, и без её устранения все дипломатические усилия могли рухнуть перед лицом Гитлера.
— Николай Иванович, — сказал Сергей. — Ягода не справился. Армия тонет в коррупции, воры крадут топливо, патроны, запчасти, а может, и целые танки уже списывают. Новое письмо указывает на командира — возможно, из окружения Ворошилова. Кто-то продаёт наше будущее немцам. Найди его. Очисти армию, или наши враги сделают это за нас.
Ежов кивнул, его глаза сверкнули, как у хищника, почуявшего жертву.
— Иосиф Виссарионович, — сказал он. — Ягода слишком мягкий. Его люди пропустили утечки, их отчёты отражают лишь небольшую часть должного. Я уже нашёл след: 20 тонн топлива ушло на чёрный рынок через склады в Минске, 5000 винтовок и патронов к ним пропали в Харькове. Интендант, арестованный на прошлой неделе, показал на посредника в Смоленске, но тот пока молчит. Я подозреваю, что командир из штаба прикрывает всю сеть — возможно, кто-то из окружения Егорова, его дивизия теряет больше техники, чем другие. Я начну проверку складов, интендантов, штаба Ворошилова завтра. Дайте мне три недели — я потрясу всех, кто крадёт, и найду этого вора.
Ягода попытался возразить, его голос дрожал.
— Иосиф Виссарионович, — сказал он, вставая, его пальцы сжимали папку, как спасательный круг. — Мы уже арестовали 12 интендантов, нашли три склада под Минском с краденными снарядами и топливом. Коррупция есть, но она не доходит до штаба — это мелкие воры, спекулянты. Я подготовил план: проверки по всем округам, новые шифры для связи, усиление охраны складов. Дайте мне месяц, я исправлю…
Сергей перебил его.
— Времени нет, Генрих, — сказал он. — Ты проспал момент, когда немцы перехватывали наши планы, а воры грабили армию. Ты знал о письме в ноябре, но где результаты? Все только ухудшилось. Уходи. Николай, начинай сегодня. Проверь Егорова — в его частях слишком большие недостачи и поломки.
Ягода вышел, за ним ушел Ежов. Сергей, зная историю, не доверял никому из них. Но сейчас ему нужен был верный исполнитель.
На следующий день Франсуа-Понсе сообщил, что Лаваль заблокировал учения, требуя нейтралитета и отказа от военных союзов. Французы испугались сближения.
Молотов доложил на счет поляков: Бек согласился на тайную встречу в Кракове, намекнув, что Рыдз-Смиглы боится Гитлера, но Липски блокирует любые шаги по сближению.
Литвин уехал в Вашингтон, где Буллит предложил встречу с представителями Форда, но требует концессий на нефть.
Ежов арестовал 15 интендантов, обнаружил склад с украденными запчастями в Минске, но командир-вор пока был не найден.
Сергей понял: Франция предала, Польша — это все еще шанс, нужно направить усилия на раскол в их правительстве. А Германия готовится быстрее, чем ожидалось.
Он приказал Молотову усилить давление на Бека, Ежову — найти высокопоставленного вора за две недели, а Литвину — тянуть время с Буллитом, не давая согласия на концессии. Сергей смотрел на карту, где Гитлер был ближе, чем казалось, и знал: СССР должен стать крепким, чтобы выстоять в бурю, которая уже собиралась на горизонте.