Абиссиния октября 1935 года была охвачена войной, где итальянская армия, как стальной клин, врезалась в абиссинские земли, оставляя после себя кровь, пепел и крики людей. Пустыня вокруг Адуа, выжженная солнцем, с красным песком, усеянным колючками акаций, обугленными ветками и осколками костей, дрожала от грохота артиллерии, рёва танков, воя авиации. Воздух был густым, пропитанным пылью, порохом, запахом палёной плоти, пота, ржавого железа и едкого масла от разбитых машин. Горы, с зазубренными пиками и узкими ущельями, раскалялись днём, их скалы покрывали трещины, пятна крови и обломки снарядов. Деревни близ Адуа лежали в руинах: глинобитные хижины зияли пробоинами, соломенные крыши тлели, зола осыпалась на землю, пропитанную кровью, мутную от масла, с запахом смерти.
Рынки, обычно многолюдные, теперь молчали: людей не было и прилавки были опрокинуты, мешки с кофе и зерном валялись разорванные, их содержимое смешалось с песком и кровью. Караваны верблюдов, гружённых патронами, брели через пустыню, их копыта вязли в песке, а погонщики, в рваных рубахах, хрипели от жажды, их голоса тонули в вое ветра. Реки, мутные, с глинистыми берегами, текли медленно, их воды были отравлены ипритом, поверхность блестела от масла и крови. Оазисы, с чахлыми пальмами и пересохшими колодцами, стали прибежищем беженцев: женщины в выцветших платках, мужчины в лохмотьях, дети, босые, с запавшими глазами, жались друг к другу, их шёпот тонул в треске винтовок, визге бомб, ржании умирающих лошадей. Небо, свинцовое от дыма, скрывало от людей солнце, пепел падал на землю, как чёрный снег, а воздух дрожал от артиллерийских залпов, пулемётных очередей и хрипов умирающих.
Итальянцы окружили Адуа с четырёх сторон, их армия была неумолимой. На севере ехали танки Fiat 3000, их броня, покрытая пылью, скрипела под солнцем, гусеницы давили окопы, кусты, тела людей, их рёв заглушал крики раненых, 37-миллиметровые пушки стреляли, разрывая укрепления из камней и мешков с песком. Пехота, в противогазах, с винтовками Carcano M91, наступала за танками, их штыки, сверкали покрытые кровью, а дыхание хрипело под масками, пропитанными потом. На юге атаковала вторая волна пехоты, где солдаты, с серыми от пыли лицами, вонзали штыки в плоть, и крики сливались с треском выстрелов. На западе — пулемёты Fiat-Revelli M1914, на треногах, изрыгали очереди, их 6,5-миллиметровые пули пробивали грудь, черепа, а стволы раскалялись, плюясь огнем. На востоке орудовала артиллерия, 75-миллиметровые орудия Cannone da 75/27, били по холмам, их снаряды взрывали землю, поднимая фонтаны песка, щебня и кусков тел, а их грохот отдавался эхом в горах. Авиация нещадно уничтожала противника. Бомбардировщики Caproni, с рёвом сбрасывали 50-килограммовые бомбы, их взрывы разносили хижины, пальмы, колодцы. Иприт, жёлтый и едкий, стелился по низинам, его запах, как гниющая сера, проникал в лёгкие, вызывая удушье, ожоги и агонию. Абиссинцы, те, кто остался без противогазов, задыхались, их глаза слезились, кожа покрывалась волдырями, их тела корчились, а крики тонули в шуме боя.
Абиссинцы, под командованием Рас Имру, 45-летнего вождя, высокого, с чёрной бородой, одетого в выцветший мундир с маузером за пазухой, держали оборону, но их силы таяли. Окопы, вырытые в песке, были слишком мелкими, укрепления рушились под снарядами. Солдаты, в рваных туниках, с лицами, грязными от пыли, стреляли, их глаза горели отчаянием. Рас Имру кричал:
— Держите окопы! Бейте по танкам! За нашу землю!
Его люди, измотанные жарой, стреляли, их руки дрожали, патроны заканчивались. За три часа боя абиссинцы потеряли 200 человек: тела, изрешечённые пулями, лежали в окопах, их кровь смешивалась с песком, мухи гудели над убитыми. Абебе, 22-летний солдат, с пробитой грудью, хрипел, сжимая винтовку, его глаза, полные слёз, смотрели на небо, кровь стекала в песок. Итальянцы, под командованием Эмилио Де Боно, руководили с холма:
— Танки вперёд! Газ по низинам! Авиация на деревни!
Итальянцы потеряли 50 солдат, их тела лежали в пыли, пробитые пулями и разорванные гранатами. К полудню итальянцы захватили север Адуа, их танки ворвались в город, круша стены, пехота стреляла по бегущим людям, пулемёты косили всех. Рас Имру отступил в горы, его голос дрожал:
— Собирайтесь! Ударим ночью!
Ночью, под холодной луной, абиссинцы, собрав большой отряд, контратаковали. Рас Имру, в ущелье, где лунный свет отражался в лужах, отдавал приказы:
— Ударим с флангов! По пулемётам, по артиллерии! За наших братьев!
Его солдаты, с винтовками и гранатами, крались в тени скал, их шаги были бесшумными, лица были покрыты пылью, а глаза горели местью. Они разделились на три группы: первая, с холодным оружием, ворвалась в итальянские окопы на западе, где расчёты спали. Абиссинцы резали глотки, кровь брызгала на песок, крики итальянцев разорвали ночную тишину. Вторая группа атаковала артиллеристов, их пули пробивали тенты, ящики, черепа, гранаты подорвали орудия. Два Cannone da 75/27 взорвались, их расчёты закричали, тела упали, разорванные осколками. Третья группа, подожгла склад боеприпасов, его взрыв осветил ущелье, пламя лизало небо, а пепел падал на скалы. Тесфайе, 19-летний солдат, с гранатой, подполз к складу, его лицо было грязным, глаза горели решимостью. Он встал и замахнулся, но пуля пробила ему грудь, он упал, а граната взорвалась, разорвав склад и унеся жизни 10 итальянцев. Итальянцы, в панике, открыли огонь, их пулемёты ожили, пули косили абиссинцев. Абиссинцы после боя потеряли 300 человек, их тела, изрезанные штыками, расстрелянные из пулеметов и разорванные гранатами, лежали в ущелье, кровь стекала в лужи. Итальянцы потеряли 80 солдат, 2 орудия, и склад с 300 снарядами. К рассвету абиссинцы отступили. Рас Имру сказал:
— Мы еще вернёмся! Адуа будет наша!
К утру 16 октября итальянцы достигли реки Мареб, их танки Fiat 3000, гремя гусеницами, пересекали пустыню, пушки стреляли по холмам, где окопались абиссинцы. Абиссинцы, под командованием Рас Каса, 50-летннго вождя, с седыми висками, держали оборону на холмах, их окопы рушились под снарядами. Их армия, из 4 000 человек, была измотана, вода кончалась, лица покрылись коркой пыли. Рас Каса, стоя на холме, кричал, пытаясь перекрыть грохот:
— Держите холмы! Бейте танки! Не давайте им переправиться!
Итальянцы, под командованием Пьетро Бадольо, наступали с трёх сторон. На севере наступали танки, их гусеницы крушили кусты, пушки разрывали окопы, а рёв заглушал стоны раненых. Один танк, подбитый гранатой, вспыхнул, его экипаж кричал, сгорая заживо.
На западе наступала пехота. На востоке била артиллерия.
Авиация сбрасывала бомбы, их взрывы разносили укрепления, пламя пожирало пальмы, пепел осыпался на реку. Иприт стелился по низинам, его жёлтые облака душили абиссинцев, их кашель разрывал грудь, кожа покрывалась ожогами. Абиссинцы потеряли 400 человек, их тела, изрешечённые пулями, лежали в окопах, кровь стекала и просачивалась в землю. Итальянцы потеряли 100 солдат, 2 танка, 1 самолёт. К полудню итальянцы форсировали реку, их танки пересекли брод, пехота ворвалась на холмы, пулемёты начали косить всех подряд. Рас Каса, с лицом залитым кровью кричал:
— Отступаем в горы! Мы ещё дадим бой!
Днём 16 октября абиссинцы, собрав большой отряд, устроили засаду в ущелье Тэкэзе. Рас Сейюм, 39 летний вождь, сказал:
— Ждите сигнала! Бейте танки, артиллерию!
Его солдаты, с винтовками, копьями, гранатами, укрылись за скалами, их лица покрыты коркой пыли, руки дрожали от голода, глаза пылали ненавистью. Итальянская колонна — 15 танков Fiat 3000, 700 пехотинцев, 8 орудий — двигалась через ущелье, их гусеницы гремели, голоса тонули в рёве моторов. Абиссинцы ударили с двух сторон: первая группа с гранатами подбила передние танки, их пламя осветило ущелье, взрывы рвали воздух. Один танк, объятый огнём, застыл, его экипаж выл, сгорая, крики эхом отдавались в ущелье. Вторая группа атаковала пехоту, их клинки вонзались в глотки, пули пробивали черепа, кровь брызгала на камни. Третья группа, стреляла по артиллерии, их пули рвали тенты, ящики, плоть. Итальянцы потеряли 4 танка, 70 солдат, 2 орудия, их крики тонули в рёве огня. Абиссинцы потеряли 300 человек, их тела, изрезанные штыками, лежали в ущелье, а кровь стекала в трещины скал. Йоханнес, 17-летний юноша, с копьём, бросился на итальянца, но штык пронзил его живот, он упал, кровь хлынула на песок, глаза застыли, глядя на небо родной страны.
Вечером 16 октября абиссинцы, собрав большой отряд, попытались остановить итальянцев у холмов Аксум, где древние обелиски возвышались над красным песком, а их трещины хранили тени веков. Рас Деста, вождь, с жёстким взглядом, руководил обороной, его голос гремел, перекрикивая стрельбу:
— Окопы держать! Бейте танки!
Абиссинцы стреляли из пулемётов, их пули косили пехоту, но танки наступали, а их броня отражала выстрелы. Абиссинцы потеряли 250 человек, их тела, изрешечённые пулями, лежали среди обелисков, кровь пропитала песок, смешавшись с ним. Итальянцы потеряли 80 солдат, 2 танка, 1 орудие. К ночи итальянцы захватили холмы, их танки ворвались в окопы, пехота добивала раненых, штыки блестели в лунном свете. Один абиссинец, Мэконнен, с разорванным боком, полз к обелиску, сжимая нож, его кровь оставляла след на песке, глаза угасали, но он шептал:
— За Абиссинию…
Рас Деста, раненный в ногу, хромая, отступил в пустыню:
— Мы ещё сразимся! Аксум не будет итальянским!
Карл Вольф, немецкий шпион, получил новое задание из Берлина. Его миссия была в том, чтобы добыть паспорт главного инженера завода Виктора Соколова. Соколов был 50-летним, лысеющим мужчиной, с усталыми глазами, тяжёлой походкой и привычкой теребить лацкан пиджака. Паспорт был нужен для других немецких агентов, готовящих тайную операцию в Москве. Прямой доступ к Соколову был затруднен. Вольфу нужен был посредник, и он нашёл его в лице Светланы.
Светлана, 24-х летняя девушка, с длинными тёмными волосами, бледной кожей и красивыми голубыми глазами, была проституткой, работавшей в элитных гостиницах — «Метрополе», «Национале», «Савое». Её клиенты — партийные функционеры, иностранные дипломаты, инженеры — ценили её за остроумие, умение слушать и хранить секреты. Её платье, тёмно-алое, с глубоким вырезом, подчёркивало её фигуру, а тонкий аромат французского парфюма «Shalimar», подаренного шведским коммерсантом, выдавал её связи с иностранцами. Её улыбка, отточенная годами, была ослепительной, но глаза хранили холод расчёта, а иногда — проблеск боли, как будто она вспоминала жизнь, которой у неё никогда не было. Вольф заметил её в холле «Метрополя», где она, сидя в плюшевом кресле, потягивала коктейль, её губы, накрашенные алой помадой, изгибались в лёгкой улыбке, когда она перебрасывалась взглядами с постояльцами. Он следил за ней неделю, изучая её манеры: как она поправляла волосы, касалась руки собеседника, как её смех, мелодичный и лёгкий, скрывал стальной расчёт. Она была идеальной: незаметная в толпе элиты, опытная с иностранцами, достаточно смелая для риска, но уязвимая из-за ее незаконной деятельности, что делало её жизнь в Москве шаткой, как карточный домик. Вольф знал, что её отчаяние — его козырь, но её ум и интуиция могли стать проблемой.
Вольф начал день с подготовки. В своей комнате в гостинице «Савой», он проверил инструменты: наган, спрятанный под пиджаком, миниатюрную камеру, замаскированную под портсигар, шифрованные заметки, написанные невидимыми чернилами. Его пальцы, привыкшие к холодному металлу, дрожали не от страха, а от холода, проникающего через тонкие стены. Он перечитал инструкции: «Паспорт Соколова. Добыть любой ценой. Срок — 31 октября». Вольф, глядя в зеркало, поправил шляпу.
Вольф отправился к дому Соколова в районе Красной Пресни. Скрываясь за углом, он наблюдал, как инженер вышел из подъезда. Соколов, теребя лацкан пиджака, направился к трамваю, ведущему к заводу в Филях, его глаза бегали по сторонам, как будто он чувствовал слежку. Вольф, держась на расстоянии, последовал за ним, сливаясь с толпой. В трамвае он занял место в задней части вагона, пряча лицо за газетой. Он вышел на остановке у завода, где дымные трубы возвышались над серыми зданиями, и продолжил наблюдение из чайной, напротив. Соколов вошёл на территорию завода и пробыл там до конца рабочего дня.
Днём Вольф вернулся в центр, к «Метрополю», где планировал «случайную» встречу со Светланой. Он знал, что она появляется в холле около шести вечера, заказывает коктейль, флиртует с постояльцами, но держит дистанцию. Вольф, сидя в кафе напротив, наблюдал за входом в гостиницу, его пальцы сжимали стакан чая, глаза следили за каждым движением.
Вечером холл «Метрополя» был полон жизни: хрустальные люстры отбрасывали мягкий свет, звуки рояля смешивались с гулом голосов, запах духов, табака и дорогого вина витал в воздухе. Светлана стояла у выхода, беседовала с портье. Вольф решил действовать тонко, чтобы встреча казалась случайной. Взяв бокал шампанского с подноса официанта, он «нечаянно» задел её локтем, пролив немного на её сумочку.
— Ох, простите, гражданка! Какая неловкость, — он наклонился, вытирая сумочку платком, его глаза встретились с её взглядом, улыбка была обаятельной, но с лёгкой тенью смущения.
— Позвольте загладить вину. Светлана удивилась, её бровь приподнялась, она окинула его взглядом, и ответила игривым голосом, но с ноткой подозрения:
— Ловкий вы. Всегда проливаете шампанское, чтобы познакомиться? Кто вы такой?
Вольф улыбнулся:
— Александр Петров, инженер из Ленинграда. А вы, похоже, из тех, кто не даёт себя обмануть. Лана, верно?
Губы Светланы изогнулись в лёгкой улыбке, она поправила платье, ее движения были грациозными:
— Лана. И я не пью с теми, кто обливает мою сумочку.
Вольф, проводя её к бару, заказал два бокала шампанского:
— Хочу узнать, почему такая женщина, как ты, знает всех в «Метрополе», но сидит одна. А у меня, быть может, есть дело.
Светлана напряглась, её пальцы коснулись бокала, глаза сузились, её голос стал тише:
— Дело? Ты не инженер, Петров. Слишком гладкий, слишком внимательный. Выкладывай, что тебе нужно.
Вольф, наклонившись ближе, шепнул ей:
— Ты права, Лана. Я знаю, что ты работаешь в гостиницах, с иностранцами. Наша служба следит за такими как ты, ты знаешь. Времена меняются, сейчас ужесточают отношение к подобной деятельности, но я могу тебе помочь избежать проблем в будущем. Но сначала, надо поработать.
Светлана напряглась, ее глаза заблестели от интереса и лёгкого страха:
— Ты с ОГПУ? Я не слепая. Говори, что надо делать.
Вольф посмотрел на нее, его пальцы постукивали по стойке, а голос стал тише:
— Дело очень простое. Надо соблазнить одного человека. Напоить его. Взять его паспорт. За это тебе причитается полторы тысячи.
Светлана хмыкнула, её губы искривились в дерзкой улыбке, она откинулась на стуле:
— Паспорт? Это не игрушки. Две тысячи, и я подумаю. Раньше ваши такое никогда не просили.
Вольф сказал:
— Полторы тысячи. Дело не такое сложное, как кажется.
Светлана отвела взгляд:
— Кто он? Иностранец?
Вольф вытащил фотографию Соколова:
— Нет, он не иностранец, но мы подозреваем, что он связан с иностранной разведкой. Поэтому держи язык за зубами. Об этом не должны знать другие сотрудники ОГПУ. За этим делом следят на самом верху.
Зовут его Виктор Соколов. Инженер. Любит водочку и женщин. Подмешаешь это в его стакан, — он показал пузырёк снотворного, и он уснёт. Заберешь у него паспорт и передашь его мне. Об остальном не беспокойся, я тебя прикрою.
— А если он не выпьет? Или заметит? Я буду в номере с ним одна, я боюсь.
Вольф ухмыльнулся:
— Не заметит. Флиртуй с ним, смейся, отвлекай. Ты знаешь, как это делать, он не устоит.
Светлана замялась:
— А где я с ним познакомлюсь? Он ходит в такие же места, куда и я?
Вольф покачал головой:
— Нет, не ходит. Но он часто проходит мимо «Савоя». Попроси у него помощи, как-нибудь привлеки его внимание. Приведи его в номер, а дальше используй свои женские чары.
Светлана вздохнула, повертев в руке пузырек со снотворным.
Вечером следующего дня Светлана стояла в условленном месте. Её алое пальто выделялось среди серой толпы, волосы были уложены в мягкие волны, парфюм «Shalimar» был не похож на духи, которыми пользовались другие женщины. Она заметила Соколова, идущего от трамвайной остановки. Светлана уронила сумочку на тротуар, когда Соколов проходил мимо.
Соколов поднял сумочку, и Светлана слегка коснулась его руки:
— Ой, спасибо вам большое, я такая неряшливая! Вы не могли бы мне помочь, я искала гостиницу «Савой», где я остановилась, но, кажется я перепутала улицу. Еще не привыкла к Москве. А вы местный?
Соколов улыбнулся. Ее внешность, голос, ее парфюм вскружили ему голову. Он был рад побыть рядом с такой красивой молодой девушкой. Он сказал:
— Меня зовут Виктор, я местный и с радостью вас провожу. «Савой» совсем рядом, буквально два шага.
Светлана улыбнулась, её рука слегка коснулась его локтя, она поправила волосы:
— Спасибо, Виктор. Вы настоящий товарищ. Может, зайдёте на чай?
Соколов не верил своим ушам. Его улыбка стала шире, он кивнул:
— Чай? Почему бы и нет. День был долгий, не помешает.
Они вошли в «Савой», Светлана вела его к лифту, её каблуки застучали по мраморному полу, глаза пробежали по холлу. В номере, Светлана сняла пальто, её платье подчёркивало красивую фигуру, она улыбнулась:
— Присаживайтесь, Виктор. Чай сейчас сделаю. А еще есть водка? Все припасено для хороших людей, будете?
Соколов улыбался:
— Водка? За знакомство почему бы не выпить⁈ Вы умеете поднять настроение.
Светлана засмеялась. Ее смех был приятным и мелодичным. Она разлила водку по рюмках и незаметно подмешала снотворное из пузырька. Ее движения были игривые и плавные как танец:
— За добрых людей, Виктор! За такие внезапные и приятные встречи!
Соколов, смеясь, поднял стакан:
— За встречи! И за вас, красавица!
Он выпил, вскоре его речь замедлилась, глаза затуманились, пальцы начали дрожать. Светлана наклонилась ближе, её рука скользнула по его плечу:
— Расскажи, Виктор, как живётся инженеру? Должно быть, интересная жизнь.
Соколов улыбнулся:
— Ничего особенного. Машина, чертежи. Но ты, интереснее любой работы. Он обнял ее за талию.
Светлана подлила еще водки, ее голос был игривым:
— О, я умею быть интересной. Еще стакан?
Соколов засыпал, его голова клонилась, он пробормотал:
— Ты, красивая девочка…
Он уснул, его тело осело в кресле, рюмка выпала из руки. Светлана, подошла к его пальто, вытащила паспорт, спрятав его в сумочку.
Она вышла из номера, её каблуки застучали по коридору. Вольф, ждавший в холле, встретил её у лестницы.
Светлана передала ему документ, а он протянул ей конверт с деньгами:
— Ты молодец. Приятно иметь дело с умным человеком.
Светлана взяла конверт:
— Я все сделала, как договаривались. Надеюсь, у меня не будет проблем?
Вольф улыбнулся:
— Не беспокойся. Живи как жила, только молчок. Он прижал палец к губам, повернулся и ушел. Его шаги растворились в шуме улицы.