Я смотрел на горящие энтузиазмом лица своих соратников.
Идея экономической диверсии захватила их воображение куда сильнее, чем банальная месть. Но энтузиазм — плохой заменитель плана.
— Обрушить цены… звучит круто, — Кира задумчиво постукивала пальцем по столу. — Но как? Чтобы обрушить цену на монопольный товар, нужен альтернативный источник. А его, как сказал дварф, нет. Шахта одна.
— Или нужен способ обойти их блокаду, — спокойно добавил Неуязвимый.
— Оба варианта хороши, — согласился я. — Но оба требуют разведки, ресурсов и подготовки. Сейчас мы слишком слабы, чтобы даже сунуться в окрестности шахты. Прямой штурм откладывается на неопределенный срок. Нам нужна информация.
Михаил, который до этого момента просто молча впитывал происходящее, словно губка, внезапно встрепенулся.
— Шахты… древние рудокопы… подождите-ка!
Он полез в свою бездонную сумку и извлек оттуда несколько потрепанных свитков и толстую, переплетенную в кожу книгу — его трофеи из Великой Библиотеки. Он быстро разложил их на столе, заставив нас отодвинуть кружки, и принялся лихорадочно перебирать страницы, бормоча себе под нос обрывки фраз.
— … Трактат о минералогии времен упадка… нет, не то… «Хроники Каменного Рода»… возможно… Ага!
Он триумфально ткнул пальцем в пожелтевшую страницу.
— Вот! «…и когда поверхностные жилы иссякли, великие мастера-рудокопы Старого Королевства обратили свой взор вглубь, прокладывая свои пути в Корнях Города, где, по слухам, сама земля отдает свои сокровища тем, кто достаточно смел, чтобы их взять…».
— Корни Города? — переспросила Кира.
— Старое название Подгорода, — пояснил Михаил, не отрывая взгляда от книги. — Древние катакомбы под Лирией-Портом. Здесь говорится, что дварфы времен Старого Королевства строили свои шахты прямо под городом. Они искали не только железо, но и магические минералы. [Сердцевинная Руда] как раз из таких. Карты этих древних шахт, — он с сожалением захлопнул книгу, — считаются утерянными со времен падения той династии.
Тишина повисла в комнате. Я посмотрел на своих товарищей. Они ждали моего решения.
И принял его. Оно было очевидным и единственно верным для меня.
— Значит, так тому и быть, — я оперся руками о стол. — Прежде чем мы бросим вызов Костоправу и его финансовой империи, мы должны подготовиться. Мы должны стать командой, сработаться, прокачаться. И мы должны получить информацию.
Я посмотрел на каждого из них.
— Я предлагаю совершить нашу первую совместную экспедицию. Цель — разведка и тренировка. Тренировка командной работы. И поиск любых следов, любых зацепок, которые могут привести нас к этим древним шахтам. Наш путь лежит вниз. В Подгород.
Никто не возражал. Михаил сиял, предвкушая возможность прикоснуться к живой истории. Кира была заинтригована перспективой исследовать древние, дварфийские механизмы. Даже Неуязвимый едва заметно кивнул. Для него это была понятная, логичная задача: подготовиться, прежде чем вступать в бой, который невозможно выиграть.
Наша локальная битва с бандой рэкетиров только что превратилась в археологическую экспедицию в самые древние глубины этого мира.
Мы не пошли через обычные пути, которые использовали все игроки.
Наш бард рассказал о заброшенном входе, которым никто не пользовался. В рукописи, описывающей этот проход, упоминалось, что это один из множества отнорков лабиринта катакомб, перекрытый механизмами дварфов. Такие перекрытия встречались по всему лабиринту. Некоторые были взломаны и стояли открытыми, но большинство из них просто обходили.
Поразмыслив, мы решили в первую вылазку испытать силы нашего отряда, а заодно взглянуть и на механическую дверь, перекрывающую проход.
Вход в Подгород оказался именно таким, каким его описывал Михаил.
Старый, заваленный мусором коллекторный люк в одном из самых глухих переулков Нижнего Города. Неуязвимый без лишних слов сдвинул тяжелую чугунную крышку, и в лицо нам ударил концентрированный запах сырости, гнили и чего-то неописуемо древнего. Запах забвения.
Мы спускались вниз по скользким, ржавым скобам один за другим. Свет и шум Лирии-Порта остались где-то вверху, сменившись давящей тишиной и почти полной темнотой, которую едва разгонял тусклый свет от магического кристалла на посохе Михаила.
— Добро пожаловать в Канализацию, — прошептал бард с ноткой благоговейного трепета. — Верхний уровень Подгорода. Контрабандные тропы, логова гоблинов и… крысы. Очень большие крысы.
Мы оказались в узком, кирпичном тоннеле. С потолка постоянно капала вода, под ногами хлюпала грязная жижа. Воздух был тяжелым и спертым. Это было неприятное, клаустрофобное место. Идеальный полигон для проверки нашей новоиспеченной команды.
— Порядок движения, — сказал я, и мой голос прозвучал неожиданно громко в этой тишине. — Олег, ты впереди. Блокируешь проходы, принимаешь первый удар. Кира, за ним. Твоя задача — ловушки и дальняя поддержка. Михаил, держишься за Кирой, твоя зона ответственности — здоровье Олега и контроль. Я позади. Координирую и прикрываю тыл. Вопросы?
Вопросов не было. Все было предельно просто и понятно. Неуязвимый молча вытащил свой двуручный топор, который в узком проходе выглядел супер громоздким. Его тяжелые шаги гулко отдавались от стен. Мы последовали за ним.
Первый контакт не заставил себя ждать.
Из бокового стока с визгом выскочило существо размером с крупную собаку. Оно было покрыто свалявшейся серой шерстью, а его глаза горели в свете кристалла красными угольками. Гигантская крыса.
Неуязвимый даже не вздрогнул. Он просто сделал полшага вперед и выставил топор. Крыса, бросившаяся в атаку, с глухим стуком врезалась в сталь и отлетела назад, оставляя кровавый след.
— Цель обездвижена. Атакуйте, — ровным голосом сообщил он.
Наша первая совместная зачистка. И сразу же проявился наш стиль. Это не был хаотичный налет «Полуночных Гончих». Это была методичная, почти хирургическая работа.
Неуязвимый был идеальной стеной. Он не рвался вперед. Он медленно и неотвратимо продвигался, своим топором создавая для нас безопасную зону. Он принимал на себя все удары, но его полоска здоровья едва колыхалась. Он был якорем, который держал всю нашу формацию.
Кира была нашими глазами и жалом. Она двигалась бесшумно позади Олега, ее взгляд сканировал каждый сантиметр пола и стен.
— Растяжка. Слева, на уровне щиколотки, — тихо предупреждала она, и ее тонкие инструменты уже мелькали в полумраке, обезвреживая примитивные гоблинские ловушки. А когда появлялся враг, ее арбалет издавал сухой щелчок, и болт точно вонзался в глаз очередной крысе или в колено гоблину-мусорщику.
Михаил был нашим сердцем и душой. Его роль была не менее важна. Он не просто лечил. Когда Неуязвимый пропускал особо сильный удар, рука Михаила взлетала вверх, и танка окутывало мягкое золотистое сияние. Но чаще его лютня издавала тихие, ободряющие мелодии. Я заметил, как под звуки его музыки наша выносливость восстанавливалась чуть быстрее, а удары становились немного точнее. Это был едва заметный, но стабильный бафф. Иногда же он брал резкий, диссонирующий аккорд, и стайка гоблинов, готовая броситься на нас, вдруг замирала, в замешательстве тряся головами.
Я же был мозгом. Я не лез в гущу боя. Мое место было в центре, в точке максимального обзора. Мой [Взгляд Аналитика] постоянно сканировал окружение, подсвечивая не только ловушки для Киры, но и структурные слабости врагов.
— Маг-гоблин. В дальнем конце. Приоритетная цель, — командовал я. — Олег, держи агро на тех двоих воинах. Кира, сними мага. Михаил, будь готов к АоЕ-атаке.
Мы действовали эффективно. Но далеко не идеально. Наша система была еще сырой, полной ошибок и требовала отладки. «Притирка» оказалась болезненным и местами комичным процессом.
В одном из залов, где нас атаковала особенно большая группа крыс.
Михаил, вдохновленный героической стойкостью нашего танка, решил исполнить «Балладу о Несокрушимом Бастионе». Его голос разносился по тоннелям, музыка была действительно вдохновляющей… настолько, что он полностью забыл о своих обязанностях лекаря.
— Легенда, хил! — прорычал Неуязвимый, когда его здоровье упало до критической отметки после серии укусов.
— Что, а? Ой, прости, увлекся! — спохватился бард, прерывая героический куплет на полуслове и судорожно кастуя лечащее заклинание.
В другой раз инициативу перехватила Кира. Она заметила сложный механизм на стене, явно гномьей работы.
— Так, это не просто ловушка, это… — начала она, с азартом исследователя приближаясь к хитросплетению шестеренок и рычагов. — Если я поверну вот этот рычаг…
— Не-ет! — запоздало крикнул я, видя, как мой перк подсвечивает нажимную плиту прямо под ее ногами.
Щелчок. Из стены с огромной скоростью вылетели стальные шипы.
Неуязвимый среагировал мгновенно. Он рванулся вперед, закрывая Киру своим телом. Раздался оглушительный скрежет металла о металл. Шипы с силой ударили в его доспех, отбросив танка на пару шагов назад. Его здоровье просело на добрые две трети.
— Кира, твою ж шестеренку! — вырвалось у меня. — Куда торопишься⁈
— Простите, — пробормотала она, виновато выглядывая из-за широкой спины нашего спасителя. — Я… я не заметила. Увлеклась.
Мы зачищали тоннель за тоннелем. Наши сумки пополнялись стандартным «мусором»: [Крысиными хвостами], [Кусками слизи], [Ржавыми гоблинскими кинжалами]. Не тот лут, ради которого спускаются в подземелья. Но и он в нашей ситуации был полезен.
С каждым боем, с каждой ошибкой, с каждым успешным маневром мы срабатывались. Мы учились слышать друг друга, предугадывать действия, доверять. Короткие команды становились еще короче. Взгляда или кивка становилось достаточно, чтобы понять друг друга. Мы переставали быть просто четырьмя игроками. Мы становились командой.
После нескольких часов методичной зачистки сырых, зловонных тоннелей мы наконец достигли конца Верхнего Уровня.
Командная работа была налажена, мы двигались почти как единый механизм, и чувство уверенности приятно согревало. Мы были готовы к следующему вызову. Но вызов, который ждал нас, оказался совсем не таким, как мы ожидали.
Перед нами была не просто дверь, а стена.
Она полностью перекрывала широкий тоннель, от пола до потолка. Монолитная, высеченная из странного, почти черного камня, который, казалось, поглощал свет нашего магического кристалла. На ней не было ни петель, ни видимого замка. Вся ее поверхность была покрыта сложнейшей, головокружительной резьбой. Это было хитросплетение изящных, незнакомых рун, которые переплетались с невероятно сложными механическими узорами, шестеренками и рычагами, вырезанными прямо на камне. В центре конструкции находился сложный дисковый механизм с несколькими концентрическими кругами, покрытыми теми же символами.
Мы стояли перед ней в благоговейном молчании. Это было не просто инженерное сооружение, а несомненное произведение искусства. Древнее, чуждое и абсолютно непреодолимое.
Первым, как и положено, попробовал самый прямой метод Неуязвимый.
— Отойдите, — коротко бросил он.
Он разбежался и со всей силы долбанул по стене топором. Раздался оглушительный, гулкий удар, от которого с потолка посыпалась пыль. Дверь не дрогнула. Неуязвимый, один из самых крепких танков, которых я видел, отшатнулся назад, ошеломленный. На его двуручном топоре проявился скол. На двери — ни царапины.
— Силовой метод исключен, — констатировал я очевидное.
Следующим был Михаил. Он подошел к двери с благоговением ученого, нашедшего новый вид. Он долго водил пальцами по рунам, сверяясь со своими свитками, бормоча что-то о до-раскольных диалектах и прото-рунических алфавитах.
— Ничего… — наконец с досадой выдохнул он, отступая от двери. — Это не похоже ни на один известный язык. Ни человеческий, ни эльфийский, ни даже дварфийский. Символы… они словно живые, но я не могу прочитать их смысл. Здесь нет магии, которую можно было бы развеять. Это что-то другое. Ни Друг, ни Мелон не подходят, хех.
Я взглянул на Киру. Это была ее стихия. Сложный механизм. Замок, который нужно было вскрыть.
Она приняла вызов с горящими глазами. Несколько часов она ползала вокруг двери, простукивала ее, просовывала в тончайшие щели свои щупы и зонды, слушала внутренние механизмы. Она зарисовывала схемы, чертила диаграммы. Я видел, как азарт на ее лице постепенно сменяется недоумением, затем — раздражением, и, наконец, — холодным, профессиональным уважением. Мы успели по очереди выйти в реал, перекусить и даже ополоснуться.
— Не понимаю, — сказала она, наконец выпрямляясь и вытирая сажу со лба.
Она выглядела совершенно вымотанной.
— Это… это неправильно. Логика этого замка… она нечеловеческая.
— В смысле? — спросил я.
— В смысле, он нарушает базовые принципы механики! — она с досадой пнула ногой невидимую преграду. — Вот этот рычаг, по всем законам, должен двигать вон ту шестерню. Но он не двигает. Он меняет последовательность символов на центральном диске. А вот та нажимная плита не активирует ловушку, она… кажется, она меняет плотность самого камня в другом месте! Это не замок. Это какой-то безумный аналоговый компьютер! Я не могу его взломать, потому что я не понимаю его операционной системы!
Мы оказались в тупике. Мы впервые столкнулись с препятствием, которое не поддавалось ни грубой силе, ни академическим знаниям, ни техническим навыкам. Мы были сильны, умны и умелы, но перед этой стеной все наши таланты оказались бесполезны. Уверенность, которую мы обрели, зачищая верхние тоннели, испарилась, сменившись гнетущим чувством собственного бессилия.
Я подошел к двери. Я не пытался найти решение. Я пытался найти аномалию. Я активировал [Взгляд Аналитика] и медленно повел взглядом по всей поверхности, впитывая сложный узор. Система не выдавала подсказок. Не было подсвеченных слабых мест, не было скрытых триггеров. Решения здесь, в игре, не было.
Но я увидел другое. Я увидел паттерн.
Переплетение рун и механизмов. Хаотичное на первый взгляд, оно подчинялось своей, чуждой, но безупречной логике. Ритм, с которым чередовались символы и шестеренки, последовательность, в которой одни элементы перетекали в другие… это было не просто украшение. А язык. Схема.
И она была мне до боли знакома.
Я не помнил, где я мог это видеть раньше. Воспоминание пряталось где-то на самом краю сознания, как слово, вертящееся на языке.
— Подождите немного, — сказал я, обращаясь к команде. — Мне нужно проверить кое-что в реале.
Я активировал игровую функцию «сделать скриншот», тщательно выстраивая ракурс, чтобы в кадр попала вся поверхность двери со всеми ее мельчайшими деталями. Раздался тихий щелчок, и изображение сохранилось в моей памяти.
Выйдя из игры, я пару минут сидел в своем кресле, глядя в пустоту.
Ощущение холодного, непреодолимого камня все еще стояло перед глазами. Эта дверь не была просто игровым препятствием. Она была вызовом, брошенным лично мне.
Я открыл на мониторе компьютера скриншот, который сделал в игре. Огромное, детализированное изображение Древней Двери заполнило весь экран. Я всматривался в него, пытаясь разглядеть не просто узоры, а логику. Я увеличивал отдельные участки, изучал сопряжение рун и шестерней, пытался расшифровать этот чуждый, нечеловеческий язык. Но чем дольше я смотрел, тем яснее становилось — ответа на поверхности нет.
Но то смутное, назойливое чувство узнавания не отпускало. Оно свербело где-то на периферии сознания, как забытое имя. Я уже видел этот принцип. Эту логику.
Но где?
Я встал и подошел к книжному шкафу, где среди технической литературы и старых романов стояла она. Потрепанная тетрадь в твердом, картонном переплете. Инженерный дневник моего отца. Я взял ее бережно, почти с благоговением. Она казалась тяжелее, чем была на самом деле, словно весила не бумага, а заключенные в ней десятилетия мысли.
Я вернулся за стол и положил дневник рядом с клавиатурой. Нашел нужную страницу, ту самую, что он показал мне в тот вечер.
«Замок с нелинейной логикой».
Я сравнил чертеж из дневника с узорами на скриншоте. Они были совершенно разными. На чертеже отца — строгая, утилитарная схема из кругов, линий и технических обозначений, порождение советского конструкторского бюро. На экране — витиеватая, почти органическая резьба из фэнтезийного мира. Ни одной общей детали.
Я уже готов был сдаться, списать свое «узнавание» на усталость и разыгравшееся воображение. Но слова отца, сказанные тогда, звучали в моей голове: «Выход — в понимании системы, а не в переборе вариантов». «Главное — найти правильный ключ. А ключ — это почти всегда понимание замысла создателя».
Я перестал смотреть на детали. Я начал искать замысел.
Я перестал сравнивать, что нарисовано, и начал анализировать, как оно работает.
И вот тогда я его увидел.
Это было как фокус, когда разрозненные пятна на картинке вдруг складываются в осмысленное изображение. Шок узнавания был почти физическим, словно удар тока.
Они были разными. Но они были одинаковыми.
Я смотрел на чертеж в дневнике. Вот система противовесов, которая реагирует не на поворот, а на давление. А вот на скриншоте — рунический символ, связанный не с соседней руной, а с огромным механическим диском на другом конце двери. Принцип тот же — непрямое воздействие.
В дневнике — маленький грузик, который смещается после каждой неверной попытки, меняя всю конфигурацию замка. На двери — центральный диск, который поворачивался не игроком, а реагировал на нажатие определенных рун в неправильной последовательности, меняя их значение. Та же самая система с «памятью», наказывающая не за ошибку, а за сам факт ее совершения.
Логика движения. Расположение блокирующих элементов. Способ кодирования, где каждый символ был связан не с соседним, а с целой группой других по невидимым, нелинейным законам. Принцип! Сам принцип их работы был идентичен.
Словно древние, забытые боги Этерии и старый, уставший инженер из закрытого советского КБ думали одинаково.
Или…
Или создатель этого древнего замка в игре, программист или дизайнер из «НейроВертекса», видел этот дневник. Или знал моего отца. Или… Нет, бред.
Но это уже было не важно.
Восторг захлестнул меня, смывая всю усталость и разочарование. Это было то самое чувство, которое я испытал, когда впервые разгадал Туториал. Чувство, когда ты видишь скрытую под капотом, элегантную систему.
Древний замок в фэнтезийной игре. И инженерная головоломка моего отца из реального мира. Два мира, разделенные непроницаемым барьером, только что сошлись в одной точке. На моем столе. В моем сознании.
Ключ к продвижению в игре лежал не в ней самой. Он лежал в этом старом, пыльном дневнике. Мои перки, мои уникальные способности — мое преимущество. Но это… абсолютный, нечестный козырь. Доступ к «исходному коду», который был не у разработчиков. Он был у меня.
Я снова посмотрел на экран, на эту неприступную, чуждую дверь. Теперь она не казалась мне враждебной. Она казалась знакомой. Я больше не был просто игроком. Я был наследником. И я только что получил ключ от дома, который построил мой отец.