Задняя дверь открылась. На сиденье аккуратно сел худой мужчина средних лет в изящных очках. Он был одет в простенький деловой костюм асфальтового цвета. Тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы пробежались по пуговицам и пиджак распахнулся. Пассажир был по-настоящему худ, бледные щёки ввалились, но он не выглядел больным. На руке у него блеснули дорогие часы известной марки, так плохо сочетающиеся с дешёвым костюмом.
Пассажир аккуратно закрыл дверь, убедился, что она не откроется и повернулся к водителю:
— Здравствуйте. Меня зовут Ксандр. Мы можем ехать.
Водитель кивнул и такси с лёгким шелестом отправилось в путь. Ксандр сразу потерял интерес к таксисту и стал смотреть в окно. В потоках дождя угадывалась набережная с покорёженным ограждением. Пассажир поморщился и потёр грудь в области сердца.
— Пошаливает? — хмыкнул таксист.
Ксандр мотнул головой:
— Никогда не беспокоило, так что сам удивляюсь. Весь день сегодня тут колет. Хотя сердечные боли, конечно, выглядят совершенно по-другому, можете мне поверить. Если вы показываете боль в области груди одним пальцем, то это точно болит не сердце. А вот если вы, чтобы описать боль, используете всю ладонь, то скорее всего, нужно идти к кардиологу.
— Вы врач?
— Доктор, если быть точным, — поправил его Ксандр. — Нейрохирург.
— Ого.
— Да, работа сложная, — без тени самодовольства сказал Ксандр, — но она по-настоящему важная. Я, без преувеличения, горжусь своей работой. Счастлив этим заниматься и счастлив, что у меня эта работа получается.
Он вновь с силой потёр грудь, чуть согнувшись.
— Что-то вы не очень похожи на счастливого человека, — заметил водитель.
Ксандр дёрнул щекой, продолжая смотреть в темноту за окном.
— Да как-то, знаете… Всё вечно раздражает. Всё вечно мне не так, — ответил он с горечью.
— Тяжёлая работа, — понимающе кивнул водитель. — На такой работе не может всегда идти всё гладко. Всех не спасти…
Ксандр махнул рукой. Золотые часы блеснули в свете уличных фонарей.
— Это понятно, что всех не спасти. Это первое, чему должен научиться будущий врач: стать чёрствым, как бы жутко это ни звучало. Доктор должен дистанцироваться от своих пациентов. Видеть в них только диагнозы, которые надо победить. Нельзя видеть в них детей, чьих-то мужей, успешных танцовщиц или лучших друзей животных. Потому что, как вы правильно сказали, всех их спасти вы не сможете. И если вы будете к ним привязываться, то рано или поздно, а скорее рано, чем поздно, вы сойдёте с ума. Или сопьётесь. Или выйдите в окно. Или сначала сопьётесь, потом сойдёте с ума, а потом выйдите в окно.
Ксандр замолчал. За окном летела всё та же набережная. За ней, на чёрной глади воды, угадывались очертания какого-то ржавого, замершего навсегда корабля.
— Как-то очень мрачно звучит.
— Да, так и есть, — пожал плечами Ксандр, — но это прекрасная работа. Сложная, но прекрасная. Нужно соблюдать правила врачебной этики и с вами всё будет в порядке.
— Но, видимо, всё-таки не всё в порядке? — аккуратно уточнил водитель. — Раз вас всё раздражает.
— Да я не про работу. Точнее, не только про работу. Понимаете, с самого детства меня всё раздражает.
— Так уж прямо всё?
— Ну… Практически всё. Когда-то я вычитал, что человечество выбралось из пещер только благодаря вечному недовольству. Мол, если бы всех всё устраивало, то люди бы так и сидели и не чесались. А вечное недовольство окружающей действительностью заставляло их шевелить мозгами, изобретать орудия труда, способы охоты, что в конечном счёте и воздвигло нашу цивилизацию. И сейчас этот механизм психики, хотя в нём уже нет никакой необходимости, продолжает действовать. Именно поэтому нам всего всегда мало. Сколько бы мы ни зарабатывали, нам всегда захочется ещё. Нам всегда нужен дом получше, а свободного времени побольше. Мы будем недовольны любой работой, любой погодой и любому времени года. И всё для того, чтобы мы двигались дальше, развивались. Но мы никогда не можем достичь того предела, когда могли бы выдохнуть и, наконец, насладиться моментом.
— И вот, похоже, у меня это чувство возведено в абсолют, — вздохнул Ксандр. — Всё время мне кажется, что делаю я недостаточно, что могу больше. Да, это приносит свои плоды. Например, я в свои тридцать пять работаю в лучшей клинике столицы. У меня хороший дом, хорошая машина и вообще, в принципе, с деньгами особых проблем нет. И вот, кстати, на юбилей начальство часы подарило.
Ксандр продемонстрировал золотые часы. Водитель посмотрел на них в зеркало заднего вида, уважительно выпятил нижнюю губу и кивнул.
— Вы, наверное, сильно устаёте от такой нагрузки.
— Да несильно, — пожал плечами Ксандр. — Я больше устаю от своего постоянного недовольства всем вокруг. И от всех.
— При вашей профессии странно уставать от людей, — хмыкнул водитель.
— Я не совсем корректно выразился, — уточнил Ксандр. — Меня ни в коем случае не раздражают все люди. Только люди недалёкие, хамоватые. Что называется, быдло. Да, я прекрасно понимаю, что слишком близко всё это принимаю к сердцу. Что мир не переделаешь и он всегда будет состоять, в основном, из подонков и из тех, кому плевать на остальных. Но это я понимаю умом, а вот сердцем, — Ксандр вновь поморщился и взялся за сердце, — сердцем я всегда чувствую гнев и раздражённость. И это медленно убивает меня, я это чувствую. Хотя прекрасно понимаю, что большинство людей, по сути, не делает ничего плохого. Да, они не очень образованные, да, они шумные или ругаются в общественных местах. Но в этом же нет ничего ужасного, правда? В конце концов, они же не расстреливают людей на улицах! Но мне, в моём воспалённом сознании, их поведение кажется чем-то отвратительным, ужасным. Что они всё это делают только для того, чтобы испортить другим жизнь. Хотя они, скорее всего, даже не задумываются об этом и не то, чтобы хотят кому-то навредить. Просто такие люди, с таким характером.
— Вы так правда убьёте себя, — согласился водитель. — Из-за этой злобы вы не заметите, как жизнь пролетит мимо вас.
— В том-то и дело, что я понимаю это, — с горечью воскликнул Ксандр. — Сколько прекрасных моментов пролетает мимо! Замечаю, что вот сейчас вроде бы момент, которым можно насладиться, но находится что-то, что выводит меня из себя: соседи, новости, лай собаки во дворе и чёрт знает что ещё! А вот что делать с этим, ума не приложу.
— Вы же врач, — напомнил водитель. — Кому, как не вам знать ответ.
Ксандр усмехнулся и посмотрел на свои шикарные часы:
— Вот тебе и бренд! Уже не ходят! — Он потряс хронометр, приложил к уху, убедился, что они не работают и потерял к ним интерес. — Вы правы, я врач. Точнее, доктор. Но в контексте собственных болезней единственное, что может сделать доктор — это констатировать наличие болезни. Однажды я видел разговор двух интернов у нас в клинике. Они смотрели историю болезни пациента и один спросил другого: «Ну что — что там по анализам?». А другой ему отвечает: «Одно могу сказать точно — мужик болеет». Также и самолечение у доктора. Он может понимать, как и любой другой человек, что с ним что-то не так, но вот лечиться ему надо не самому. Ему надо обратиться к своему коллеге. Но любой мой коллега только махнёт на меня рукой: лечат серьёзные заболевания, а тут так, лёгкая депрессия. Я знаю, что они скажут, уж поверьте. Попить травушки успокоительные, съездить на природу. Это я и так знаю. Знаю, но не делаю. Вся моя жизнь — это сплошная спешка и беготня к новым целям. Мне всё время кажется, что вот, ещё чуть-чуть и я наконец-то обрету счастье. Что вот — новая должность и всё. Вот новая зарплата и заживу по-новому. Перееду и тогда наконец-то меня ничего не будет трогать.
— И как? Помогает?
— Конечно нет! Ведь дело не в переездах, а в том, что я привык так реагировать на всё вокруг. Я и сам прекрасно понимаю, что вся жизнь проходит мимо. Моя жизнь. Она такая скоротечная, уж можете мне поверить. Сколько я видел таких пациентов. Когда их дни сочтены, они радуются каждому отведённому дню, каждому часу. Какая у них радость на лице, когда они видят рассвет! Ведь это может быть последний рассвет, который они увидят в своей жизни. На пороге смерти как никогда чувствуешь себя живым.
Как-то к нам доставили мужчину с черепно-мозговой. Тяжёлой очень. Как я говорил, стараюсь не лезть в жизнь пациентов. Я лезу только в их смерть, — усмехнулся Ксандр, — но про него краем уха услышал, что он пьяный упал с пешеходного моста. В общем, травма и так серьёзная, а алкоголь очень затрудняет любое лечение. Провозились с ним более пяти часов. Еле вытащили. Потом медикаментозная кома, тоже было крайне мало шансов, что очнётся.
И всё-таки очнулся. Поначалу, конечно, не до радости ему было: восстановление после таких травм очень непростое и очень болезненное. Но потом, когда он окончательно очнулся, я видел на его лице искреннюю радость. Он радовался каждому моменту, несмотря на боль, несмотря на инвалидность, он понимал, что даже этих белых стен, насквозь пропитанных запахом лекарств и смерти, он мог бы никогда не увидеть. Можете представить, что с ним было, когда он впервые после травмы попал в наш внутренний сад? И как радовались его близкие? Шелест листвы, пробивающиеся сквозь неё лучи солнца были для них самым дорогим на этом Свете.
А остальные видят все эти прекрасные вещи каждый день и не обращают на это никакого внимания. И я поступаю точно так же. А ведь мы никогда не узнаем, какой из рассветов станет для нас последним.
Водитель быстро взглянул на него. Его глаза блеснули.
— Но, — продолжал Ксандр, — я должен что-то изменить. Нужно избавиться от этой злости, пока не слишком поздно. Пока она не сожрала меня.
Машина подпрыгивала на рытвинах и выбоинах. Они продолжали ехать мимо давно заброшенной набережной. В полумраке угадывались полуразрушенные киоски и урны, заваленные кучами мусора.
— Как же вы хотите всё изменить?
— Нужно взять перерыв, — уверенно ответил Ксандр. — Остановить этот безумный бег. Как выясняется, бег по кругу. Он ни к чему не приведёт. Бог с ней, с карьерой. Поеду в отпуск. Мы с женой всегда хотели путешествовать. Моя родная, она вечно сидит дома одна. Знаете, я ведь и ею вечно недоволен. Тоже постоянно цепляюсь по всяким пустякам. А она у меня такая кроткая, всё молча стерпит.
— Вы никогда не ездили в отпуск? — удивился таксист.
Ксандр с горечью махнул рукой:
— Да какое там! У нас и медового месяца-то не было. Всё работа, работа. А она всегда терпит это. Она считает, что я не могу прекратить спасать людей. А ведь я работаю без продыху только за тем, чтобы заработать больше денег. Чтобы улучшить жизнь в надежде, что это прекратит бесконечное раздражение. Бедная, она уверена, что я раздражаюсь из-за того, что на работе что-то идёт не так. Старается сгладить углы, как-то приспособиться. А ведь она тоже живой человек! Со своими чувствами, мыслями, идеями.
— У вас есть дети?
Ксандр помолчал.
— Нет, — наконец сказал он. — Хочется детей, правда. И супруга не против, я точно знаю. Но всё опять же упирается в мой мерзкий характер. Представляете, кого я воспитаю?
— По-моему, вы сгущаете краски.
— Как и всегда, — вновь усмехнулся Ксандр. — Думаю, вы правы и я опять придумываю самые худшие варианты. Отчасти, это профессиональная привычка. Но дети… Уж если даже не ради себя, то хотя бы ради жены. Раз уж я хочу сходить с ума, она не должна лишаться счастья материнства из-за этого.
— Поедем с ней в отпуск, — повторил пассажир. — Какое-нибудь тихое место. Знаете, загородный домик, речка. Чтобы никакой суеты, чтобы щебетание птиц и шум воды. И только мы вдвоём. Остановить наконец бег. Подумать. А там, глядишь, я и научусь этот покой переносить и в остальную свою жизнь. И надо взять это за правило. Своих собственных демонов победить невозможно, это правда, но хотя бы научиться жить с ними, думаю, вполне возможно. Может, и работу стоит сменить. Вернуться к научной деятельности, писать научные статьи. Опять же можно будет переехать за город.
Ксандр замолчал. Он морщился и тёр сердце, оттопыривая серый пиджак. Такси уже минут пять как стояло на парковке. Дворники скрипели, с трудом смахивая непрекращающийся дождь. Водитель убедился, что пассажир больше ничего не хочет добавить и сказал:
— Мы приехали. На этом всё.