Задняя дверь открылась и в такси сел новый пассажир. Водитель нахмурился: по такси стал распространяться еле уловимый, но бесконечно зловонный запах. Он никак не мог вспомнить, откуда он знает этот запах. Какое-то гниение, что ли.
Пассажиром оказался невзрачный человек лет сорока. Худой, сгорбившийся, он старался вжаться в сиденье. На подбородке, неопрятными островками, рыжела борода. На мгновение таксист поймал его смущенный взгляд, но в глубине глаз скрывалось что-то ещё: нечеловеческая злоба. Толстые линзы очков поблескивали в свете фонарей.
Похоже, пассажир таксисту не понравился. Он резко дернул рычаг и такси рвануло с места.
— Ой, — испуганно вскрикнул пассажир.
— Всё нормально? — громко спросил водитель.
— Да-да, всё в порядке, — пассажир заискивающе улыбнулся. Хотя водителю показалось, что улыбка больше напоминает оскал.
На когда-то белой рубашке пассажира красовались какие-то тёмно-коричневые пятна. Словно в него кидались комьями земли. В сполохах фонарей водителю на мгновение показалось, что руки пассажира чуть ли не по локоть испачканы кровью. Тот уставился себе под ноги, медленно выламывая себе пальцы.
— Я Джейсон, — застенчиво сказал пассажир, — а вы?
— Где вы умудрились так испачкаться, Джейсон?
— Ума не приложу, — воскликнул пассажир, с удивлением рассматривая свою рубашку, словно только сейчас заметил пятна, — может быть, я упал, пока шёл к дороге?
— Может, может, — ответил водитель и замолчал.
Пассажир чуть освоился в машине, но практически не шевелился. Таксист чувствовал на затылке его холодный пристальный взгляд.
— Вы простой человек, — объявил пассажир.
— То есть? — не понял водитель.
— У вас простая работа, — объяснил Джейсон, — вы возите людей, делаете обычное простенькое дело. Вы не ставите других выше себя. Вы молодец. А вот ваши пассажиры… Наверняка бывают разными. И высокомерными тоже. Да?
— Да, всякие бывают, — пожал плечами водитель, — все люди разные.
— Дааааа, — протянул Джейсон, — они мерзкие, правда? Которые думают, что умнее и лучше других.
— Может, они правда лучше других.
— Это не повод ставить себя выше других, — ласково сказал пассажир, — даже если им больше везло в жизни или они многого достигли, нужно уважать других людей. Быть с ними наравне. Все беды в мире из-за неравенства.
Что-то насторожило водителя в философии Джейсона. Он блеснул глазами.
— Что вы имеете в виду?
Тот вытянулся, сел ровно и аккуратно сложил руки на колени.
— Вот взять, к примеру меня. Я ведь не красавец, правда? Ой, не начинайте, — Джейсон махнул рукой, хотя водитель молчал, — знаю, что не красавец. И не то, чтобы сильно умён. Хотя, без лишней скромности, поумнее многих, кто занимает важные кабинеты. И что в итоге?
— Что?
— А то, что я всегда сталкивался с чудовищной несправедливостью! С самого детства мне говорили, что я хуже других. Мама с папой всегда говорили, что надо равняться на других, надо стремиться стать лучше. «Что ты, сынок, никак не можешь сдать плавание? Остальные-то сдают. Почему ты такой хилый?» «Как это ты не можешь понять тригонометрию? Остальные же понимают. Старайся лучше».
— Думаю они правда хотели, как лучше, — возразил таксист. — Хотели побудить вас расти над собой. Они же не говорили, что вы хуже других, верно? Просто имели в виду, что вы можете превзойти их. Что сможете добиться того же, что и другие. Вы же просто недооценивали себя. А ваши родители видели в вас потенциал. Чтобы вы не опускали руки. Чтобы вы не сдавались.
— А вот и нет! — взвизгнул Джейсон, но сразу взял себя в руки и медленно выдохнул. — Просто они были уверены, что те дети лучше. Да и сами дети так думали! Постоянно говорили мне: куда ты лезешь, иди отсюда. Девчонки никогда со мной не гуляли! Никогда! Даже самые толстые и страшные. Потому что слишком важные. Видите ли, от меня плохо пахнет. А ведь это враньё! Они просто думали, что лучше меня. Однажды мне даже попалась собака, думавшая, что она лучше меня. Зарычала на меня, хотя я просто хотел её погладить. Задавака важная…
Пассажир говорил всё тише и в результате уже бормотал что-то невнятное себе под нос. Иногда он встревоженно оборачивался и всматривался в убегающую во тьму дорогу, словно ожидал увидеть там погоню. Водитель всё смотрел на его руки: ему опять показалось, что на них кровь. Омерзительный запах, который источал Джейсон, усилился. Водитель поморщился.
— Так и что вы сделали? — громко спросил таксист, стараясь привлечь внимание пассажира. — Стали расти над собой?
— Что? — Джейсон поднял голову. Глаза бессмысленно блуждали.
— Ну, вы сказали, что вас не ценили. Все вокруг высокомерные, нечестные. Что вы сделали, чтобы это прекратить? Пошли на курсы по саморазвитию?
— О, что я только не пробовал. И да, я ходил на курсы, вы правы.
Снаружи донёсся душераздирающий вой. Кажется, собаки. Джейсон вздрогнул, весь побелел и с ужасом покосился на окно. За серым дождём и жёлтым светом фонарей угадывалась запущенная живая изгородь. За ней всё терялось во мраке. Водитель внимательно посмотрел на Джейсона и чуть прищурился.
— Да, курсы, — нервно повторил Джейсон и чуть успокоился. — Но знаете что? Там ведь тоже меня ни во что не ставили! Все эти важные учителя! Фе! Вы думаете глупости, Джейсон. Не говорите так, Джейсон. Джейсон, что за кошмар вы нарисовали? Как будто я опять попал к этой наглой жирной тётке, психологу, которая заставляла меня рисовать дурацкие картинки в школе!
— Вы ходили к психологу?
— Угу, ходил. Это мамина была идея. Видите ли, ей не нравилось, что я жгу игрушки. А что в этом плохого, вы мне скажите? Если мне нравится так играть? Знаете, у меня были резиновые солдатики, такие, ну, как оловянные с виду, но из резины.
А ещё у меня был аппарат для выжигания по дереву. Папа мне его сам сделал. Тогда настоящий, фирменный купить было сложно. Так вот, мне нравилось этим аппаратом жечь своих солдатиков. Я мог часами наблюдать, как раскалённая нить входит в тело, как в масло, опаляя мундир и прожигая тело насквозь. Или таким образом отжечь голову. Или воткнуть нить ему в место, где должны быть гениталии и представлять, как он корчится от боли. Как умоляет меня перестать.
Но мамочке, конечно, это не понравилось. Как-то она зашла ко мне спросить, почему пахнет жжёной резиной и застукала меня. Ну и оттащила меня к этой жирной тётке! И ладно бы, если только это! Она отобрала мой любимый аппарат для выжигания! Мне пришлось резать солдатиков ножом, но это же совсем не то.
Джейсон вздохнул и вновь уставился себе под ноги. Он шмыгал носом и вспоминал конфискованный аппарат для выжигания. Фонари за окном стали попадаться реже и тьма как будто бы сгустилась вокруг такси.
— Но, конечно, это не помогло, — Джейсон вздохнул. — Что плохого в том, что я рисовал страшилки на приёмах? Есть писатели, которые всю жизнь пишут ужастики и ничего! Уважаемые, известные люди.
Таксист молчал.
— Единственное, чего добились этими сеансами, так это то, что мама стала много плакать. И считать меня психом! Вы представляете? За рисунки и игрушки! О, а дальше всё только хуже делалось. Все эти курсы саморазвития, умные книги, медитация — всё это ша-рла-та-нство! Потому что вы потом выходите на улицу и видите всё тех же надменных, лощёных людей, которые вас ненавидят.
Вот таблеточки — они да, они помогали. Но и то только потому помогали, потому что вам от них хочется спать. Поэтому я от них отказался: так можно стать дебилом, который смотрит выключенный телевизор и пускает слюни.
— И что вы предприняли? — несколько раздражённо спросил таксист.
— Я постарался поменьше контактировать с людьми, — Джейсон на мгновение зажмурился, как довольный кот, — поменьше выходил из дома. Тем более в наш-то век работу и удалённую можно найти.
— Помогло?
— Не очень, — вздохнул Джейсон. — Всё равно приходится выходить в магазин, в интернете опять же всякие выскочки пишут, какие они самые умные. Да и если ни с кем не общаетесь: вы же всё равно знаете, сколько в мире высокомерных людей, которые вас ненавидят. Они же смеются над вами, стоит вам только отвести взгляд. Как вы этого не понимаете?
— Так как вам удалось побороть эту жуткую несправедливость? — водителю откровенно не нравился разговор и он этого не скрывал. — Вновь стали принимать таблетки? Разрешили детские проблемы?
— Нет, что вы, — пассажир махнул рукой и застенчиво отвёл взгляд. — Я начал их убивать. Но не просто убивать ради убийства, я вам не псих какой-нибудь. Я старался переубедить их, понимаете? Чтобы они поняли, как нужно обращаться с другими людьми. Равными людьми, между прочим. Из всех я старался сделать нормальных людей. Эх, жаль, что нормальных так мало вокруг нас. Мир был бы лучше.
— Кого их? — спросил водитель. — Кого вы пытались вразумить?
— Много кого, — пожал плечами Джейсон. — Начал со своих родителей. Кстати, они единственные, кого я не пытался образумить. Просто очистил мир от них. Я же знал их с рождения и прекрасно понимал, что это пустая трата времени. Я подсыпал им снотворного в вечерний чаёк, чтобы мама не проснулась, пока я душил папу. Ну а потом задушил маму, конечно. Задушил их шнуром от утюга. Потом отвёз к нам на дачу и закопал в сарае. Они и сейчас там, представляете? Да, дача стала моим излюбленным местом с тех пор.
— И их никто не искал?
— Да кому они нужны? Так, пара бабок-подружек и парочка бывших коллег. Я всем сказал, что они решили попутешествовать. Ха! Попутешествовать до сарая, — пассажир хихикнул. — Даже какое-то время вёл переписку от их имени. Но потом как-то привыкли все. Или все знакомые тоже передохли уже, не знаю. Это не важно.
Джейсон встрепенулся и вновь с тревогой посмотрел через заднее окно машины. Картина была всё та же: ночь и проливной дождь. Водителю показалось, что он слышит далёкий, нетерпеливый вой.
— Но вы не подумайте, — продолжал Джейсон, — остальным я давал шанс исправиться. Осознать, скольким людям они сделали больно. Я ведь мог им помочь. Научить их жить в мире с другими людьми. Всё, что им было нужно, так это искренне осознать, насколько они отвратительны. Насколько ужасен их мир. Но над этим я ещё работаю. Пока мне не удаётся убеждать даже самых простых зазнаек, что уж говорить о больших начальниках, до которых мне пока, увы, не добраться. Но я до них доберусь, можете быть уверены. И однажды, благодаря мне, вы проснётесь в чистом, счастливом мире.
— И как же вы определяли, кто высокомерен? Кого нужно перевоспитать?
— О, в этом-то как раз нет никакой проблемы. Уж вы-то должны это понимать: вы же общаетесь с таким количеством людей! Тут ведь что главное? Главное — не распыляться на мелких пешек. И пусть вас не обманывает внешность: самыми большими зазнайками может оказаться кто угодно! Вот тут и пригодится мой врождённый талант. Я их чувствовал, — Джейсон просмаковал это слово. — Вот, бывает, идешь из магазина, а мимо идёт девушка. Красивая такая, по телефону говорит. Миленькая такая, губки пухленькие, каблучками цок-цок. Рассказывает, как отшила кого-то. Потому что, видите ли, он противно смеётся!
И тут мой внутренний голос говорит мне: вот оно! Я начинаю следить, чтобы понимать, не ошибся ли я. Но, забегая вперёд, я ещё ни разу не ошибся. Они всегда показывают свою мерзкую, гаденькую сущность.
Потом я заманиваю их в свой фургончик. От папы остался. Такой, знаете, квадратненький, большой. Тут, конечно, приходится проявлять фантазию. Как коммандос. Поставить машину так, чтобы не попасть в камеру. И местечко выбрать такое, чтобы никаких лишних глаз не было. Я точно знаю, что был избран для этой миссии. Иначе почему у меня такая невзрачная внешность, которую так сложно запомнить?
Так вот, эту девушку «каблучками цок-цок» я заманил так: она шла домой ночью, а я стоял возле своего открытого фургончика. Девка проходит мимо, а я ей и говорю: мол, зрение у меня слабое, ключики уронил в кузов, не могу найти. Ну, она подходит, знаете, с таким вздохом снисхождения, мол, «чего тебе надо, убогий?», а я ей по затылку дубинкой — тюк, и в фургончик её.
Рассказ явно доставлял пассажиру удовольствие. Он заметно расслабился, глаза лихорадочно забегали. Джейсон продолжал время от времени оглядываться и нервно облизывал тонкие губы.
— …А потом увёз на дачу мамы с папой, — продолжил пассажир, смакуя каждое слово. — Всех этих зазнаек увозил туда. Дом у нас на отшибе, соседи не живут давно, так что там хорошо, да. Главное — связать и рот заткнуть, а то вдруг по пути очнётся и начнёт верещать, как парась? Нет, конечно они визжали, каждый из них, но уже там, в доме. И ведь даже там, на даче, я давал этим заносчивым тварям шанс! Я говорил: признайся, что ты зазнайка, что ненавидишь остальных, признайся в гордости! Они, конечно, признавались, но врали, само собой. На всё готовы пойти, чтобы спасти свои вонючие шкуры.
Поэтому приходилось их пытать. О, я в этом деле преуспел, уж можете мне поверить. Знаете, приходилось экспериментировать, чтобы понять, что лучше всего действует. Например, этой сучке, про которую я рассказывал, я срезал кожу с ног, начиная с ладошек. Но получалось не очень, честно говоря: сдирать не получалось, а если срезать, то сучка теряла слишком много крови. Да, она красивая была. Даже трахнул её пару раз, эту мразь. Так что вместо срезания кожи стал втыкать в неё иголки. Да, представьте себе, обычные швейные иголки и булавки. Просто берешь и втыкаешь на всю длину, куда придётся: в руки, щёки, пятки, под ногти. Тут вся тонкость, чтобы так иголки там и оставлять, не вынимать их. Ну а потом, когда она уже одурела от боли, можно переходить к радикальным методам: глаза выкалывать, разбивать пальцы молотком, выдирать зубы плоскогубцами. Ух, я сейчас как вспомнил, так опять возбудился. Я когда второй глаз выколол, еще раз её трахнул в беззубый рот.
Джейсон дёрнулся, замолк и вновь обернулся. Затем сел ровно.
— А мы не могли бы ехать быстрее?
Водитель с удовольствием прибавил скорости. Из-за рёва двигателя пассажиру приходилось говорить громче.
— И знаете что? — продолжил Джейсон. — Ведь никто из них так и не признался. До последнего выли, орали, что они не виноваты ни в чём. Все эти дети, девки, мужики. Старики и старухи до последнего пытались меня обмануть. До последнего вздоха врали! Ох, это нелегко всё, правда. Нет, я не хвастаюсь. Знаю, что мир не оценит моих стараний при моей жизни, и умру я, скорее всего, не сам.
— Ваши жертвы тоже умерли не своей смертью, — напомнил водитель.
— А, да и что с того, — махнул рукой Джейсон, — всё равно они считали себя лучше других.
— Ну и что?
Джейсон запнулся.
— Как это «ну и что»? Такие, как они, обижают других всю жизнь! Таких, как я! Не за что! Ведь люди им ничего не сделали!
— Все те люди, которых вы замучили и убили, могли бы сделать немало хорошего. Например, та девушка, о которой вы говорили. Она была юристом. Хорошим юристом, между прочим. И через пару лет с её помощью был бы оправдан невиновный человек. А настоящий подонок был бы пойман и не совершал бы больше зла.
А тот мальчик, которого вы сожгли заживо? Он бы вырос великолепным пианистом и вдохновил бы столько людей на великие дела! Вместо этого вы облили его керосином и подожгли, наслаждаясь его криками и вдыхая запах жжёной плоти.
Помните старушку, которую вы забили до смерти кочергой? Её дочь тронулась умом после этого и уже никогда не родит ребёнка, который бы смог победить рак головного мозга навсегда.
Кажется, Джейсон не слушал. Он бормотал что-то, изредка вскидывая взгляд на водителя. Но таксист заметил искорку сомнений в безумных глазах. Что-то зашевелилось в больной душе. Это «что-то» давно было похоронено под тушей чёрного безумия и только сейчас, робко посмело зашевелиться. Джейсон посмел усомниться, что делает всё правильно.
— Знаете, — наконец пробормотал пассажир. — Кажется, я понимаю, о чём вы. Да, у них гордость, но в их душах есть и чуточку добра, верно? Я понял, что…
Такси резко остановилось и пассажир ударился о переднее сиденье. Дыханье с всхлипом выскочило из его груди.
— Приехали, — резко сказал водитель, не глядя на него. — Я не намерен вас слушать. И здесь, куда мы прибыли, вас слушать тоже никто не станет.