Мы с паном Стокласой слушали полковника с крайним нетерпением. Подобная болтовня, да еще в столь неподходящий момент, претила нам. Нас занимало иное — мы молились, чтобы дело кончилось добром. Но как могли мы остановить обоих говорунов? Стоило одному начать, как другой уже выпаливал ответ…
А сушняку тому грош была цена, только вы не думайте, будто я хотел его украсть.
Наоборот! Вы именно его украли, и я думаю, что это был вовсе не сушняк, а прекрасная, здоровая и стройная сосна.
Ха-ха-ха! Скажете тоже — украл! Украл на участке, который почитай что мой собственный! Нет, тут бы наш пан адвокат выразился, что вы малость преувеличиваете.
Вот, ей-богу, старый человек, а так легко попадается на удочку! И не стыдно тебе? Неужто ты в самом деле поверил, что будешь сидеть в замке за столом да делить землю с господами? Здорово же тебя обвели вокруг пальца! Имея в руках власть и парламент, деньги и все преимущества, кто же станет заботиться о наделах для крестьян? Взглянем-ка с обратной стороны: ты сам, братец, что сказал бы, кабы у меня было земли всего ничего, а я бы потребовал половину твоей? Ага, умная голова, в затылке чешешь… Эх ты, барабанная шкура, дубина ты этакая, ты понимаешь только те ходы, которые высидел сам. Но неужели ты и впрямь воображаешь, что чем больше ты хочешь отнять у пана Стокласы, тем он станет глупее? Так-то ты понял любезную снисходительность, с какой он наполнял твой бокал? И не отпирайся — да, нынче ты набил брюхо, но когда кончится вся эта канитель и имение будет нашим, ты останешься с носом. Послушай-ка меня хорошенько: обратись к своему замороченному умишку да ответь, что бы ты сделал, кабы сидел там, где теперь сидит пан Стокласа? Ставлю сотню бутылок против одной — плевал бы ты тогда на всякие разделы, как плевал на них старый герцог и плюет нынешний управляющий!
Ох, не дай вам господи услышать, какая буря разразилась после этих слов князя!
Никогда не слышал я ничего ядренее ругательств Хароусека и был бы не в силах придумать более разящие ответы, чем те, которыми громил противника князь Алексей. Скандал получился хоть куда! Наш хозяин со сжатыми кулаками отстаивал права крестьян, то и дело бросая многозначительные взгляды на Алексея Николаевича. Но тот, увы, не замечал их и хранил совершенно невинный вид. Дьявол его побери!
Вспоминаю об этих минутах с чувством неописуемой неловкости и стыда, омрачающих мое лицо. Как хотелось бы мне вычеркнуть их из памяти! Как был бы я рад вести скакуна моего повествования по стезям разума и благородства! Но что делать — на странице, которую я покрываю сейчас своим мелким красивым почерком, правда облекается в плащ лгунов и притворщиков.
А я-то, старое бревно, — заявил Хароусек под конец этой тягостной сцены, — я-то, старый осел, вместо того чтобы приглядывать за коровой, которая так и норовит дать стрекача, тащусь в замок, чтоб меня тут за нос водили!
А вы, огородное пугало, — продолжал он, поворачиваясь к князю, — вы ведь верно сказали! Было бы у меня хоть на грош смекалки, я б и сам мог догадаться. Господи, ведь, знамо дело, барская ласка — плутни да таска!
С этими словами затянул он узел на шейном платке и вышел, прибавив, что пропечатает в газетах про все это мошенничество с кооперативом. И хлопнул дверью.
После его ухода доктор Пустина обрел дар речи и принялся замазывать дерзость своего приятеля. Однако едва он произнес несколько слов, как дверь приоткрылась, и Хароусек, просунув в щель упрямую башку, начал перечислять, сколько золотых монет скупил пан Стокласа в пятнадцатом году и какое участие принимал он в поставках железнодорожных шпал…
— Вон! — взревел князь, шагнув к двери со своей нагайкой.
Хароусек исчез, мы же пребывали недвижны, прислушиваясь к его тяжелым шагам и крикам, постепенно замиравшим вдали.
Сударь, — обратился тогда Алексей Николаевич к пану Стокласе, — я позову моего денщика, пусть его выпроводит.
Спасибо, — с нескрываемой горечью ответил тот. — Покорно вас благодарю! Я уверен, что мне будет больше пользы, если вы перестанете вмешиваться в мои дела.
Ах! — воскликнул князь. — Значит, я не угадал вашего намерения? Разве не высказал я этому мужику именно то, что вертелось у вас на языке? За вашими снисходительными словами я угадывал возмущенную гордость.
Полагаю, я выразился ясно, — возразил мой хозяин. — Я вас просил извиниться перед Хароусеком!
Пока длилась эта перепалка, сердце мое сильно стучало. Я верил, что князь не преследует никакой задней мысли, и все же не мог избавиться от ощущения, что в его действиях была какая-то преднамеренность.
Хозяин ушел вместе с адвокатом, оставив без ответа все, что еще говорил князь.
— Эх! — воскликнул тот, показывая нагайкой на дверь. — Пан Стокласа понимает только то. что немедленно приносит малую выгоду. Боюсь, он откажется от Отрады, чтобы получить в собственность одну полоску поля.
Тут полковник обернулся, и я встретился с ним взглядом. Он улыбался. Я не знал, что и подумать о нем, и казалось мне, что я проникаю в тайну безумца. Промелькнула минутка тишины, мне припомнились все злополучные истории, связавшие меня с князем Алексеем, и недоброе предчувствие стеснило мне грудь.
Тем временем управляющий с адвокатом удалились в кабинет.
Я думаю, — начал поверенный, — что князь умышленно вредит вашему делу. Думаю, он подкуплен герцогом Марцелом и осведомляет его.
Глупости! — ответил мой хозяин. — Просто князь — взбалмошный аристократ и не умеет разговаривать с крестьянами.
Поверенный некоторое время молчал. Потирая щеки и теребя бакенбарды, он размышлял о своей слабости, главной причиной которой было то, что он больше нуждался в Стокласе, чем Стокласа в нем. Словно весь мир вступил в заговор против этого доброго малого, точно так же, как против меня и князя; он сидел в луже и не мог найти ни единого доказательства, чтобы изобличить князя.
Адвокат еще не закончил своих размышлений, как снова заговорил Стокласа. Он спросил, помнит ли доктор Пустина, о чем говорил Хароусек.
Как не помнить! — ответил спрошенный.
Так вот, — сказал мой хозяин. — Кому, кроме нас с вами, известно то, на что напирал Хароусек? Кто это выболтал?
Сударь! — воскликнул адвокат. — Вижу, вы подозреваете меня, вижу, вы скорее готовы поверить всяким проходимцам и аферистам, чем человеку, работающему с вами пять лет! Неужели я не доказал вам, до какой степени я отожествляю свои интересы с вашими даже помимо прямых обязанностей поверенного? Не просил ли я у вас руки барышни Михаэлы? Право, я уже устал от вашего поведения…
Простите… — начал было Стокласа.
— Хорошо, хорошо, — перебил его адвокат. — Спросите Яна Льготу, что он думает о князе, и, может быть, тогда вы поймете, почему я вас предостерегаю.
Надо ли было Стокласе помириться с доктором Пусти-ной или разойтись? В обоих случаях существовали причины, способные испортить настроение. Стокласа не сделал ни того, ни другого; решив, что этот господин еще толком ему не ответил, Стокласа не стал возражать, когда адвокат попросил пригласить в кабинет пана Яна. «Так, так, — сказал себе мой хозяин, — но почему же старый Якуб не передал мне через сына, держаться ли мне поверенного?»
Пан Ян явился, и адвокат задал ему несколько вопросов касательно князя Мегалрогова.
Кто он? Лжец? Аферист? Проходимец?
Да, да, конечно, — отвечал Ян, кивая головой, как лжесвидетель. — Я в этом бесповоротно удостоверился!
И он со смехом подсел к моему хозяину и стал передавать вчерашние сплетни.
Дела князя катились под гору. Ян с Пустиной в один голос твердили, что он мошенник, но хозяин мой еще колебался.
То, что я услышал от вас, непорядочно и позорно, — сказал он. — Но как знать, сколько в этом правды?
Хотите неопровержимого доказательства? — спросил адвокат. — Ладно — хорошенько следите за его руками, когда он играет в карты. Вчера, — продолжал он, — я уехал из Отрады с пустыми карманами: ваш князь обобрал меня до нитки! А вы следили за игрой? Обратили вы внимание, что тузы так и мелькали, а сколько у него было старших картинок? Он всегда выигрывает! Даже в том случае, когда, казалось бы, все для него потеряно. Он шулер, он мошенник, он куплен старым герцогом, да к тому же еще обкрадывает нас… Я потерял вчера на этом девять сотен!
Ян, проигравший вчера триста крон, добавил, что сей господин набивает карманы их деньгами.
Позвольте, господа, — вмешался тут Стокласа, — ведь в целом это составляет тысячу двести! Это уже не пустяк!
Заметьте — полковник с каждым днем повышает ставки, и всякий раз ровно на ту сумму, которую выиграл накануне. Начал с десяти крон, теперь играет на сотни.
Я столько о нем слышал хорошего, что уже ничему не удивлюсь, — заметил Ян.
С такими разговорами господа покинули кабинет и отправились в гостиную, где проводили время Михаэла с Сюзанн. Стокласа уселся возле окна. Сильно взволнованный, он потирал лоб. В ушах его все еще звучали слова перепалки между князем Алексеем и Хароусеком и все обвинения, возводимые на князя. «Да… нет… Да…» — повторял он про себя и уже стал склоняться к мнению доктора Пустины. «Надо мной будут смеяться, что я держал в доме кёпеницкого ротмистра! — думал он. — Господи, но я ведь с самого начала говорил, что с этим малым что-то неладно. Выгнал же я его из охотничьего домика! Эх, надо мне было думать своей головой!»
Пустина повертелся немного вокруг Михаэлы, затем устремился прямиком к карточному столу.
— Пригласите полковника! — распорядился мой хозяин. — Сегодня я послежу за его игрой!
Адвокат же, подняв брови и качая головой, сказал:
— И увидите, как легко он выигрывает.