— Давайте перейдём ближе к делу, — предлагаю я. — У вас, конечно, здесь неплохо, уютно и все дела. Еда, опять же, хоть и скудная, но по расписанию. Тем не менее, я бы хотел поскорее убраться отсюда.
— Что же, — чуть улыбается он, — в этой точке наши желания сходятся. И это, надо отметить, отрадно. Отдайте нам то, что принадлежит нам, и тут же получите своё. То есть свободу.
— Свободу и уголовные дела по сфабрикованным обвинениям? — киваю я на папочки, которые он так с собой и таскает.
— Об этом можно будет поговорить, — пожимает он плечами.
Во как, поговорить. То есть он мне даже пообещает, что не будет преследовать по закону. Ну-ну, просто всё что угодно, только отдай чемодан. Прекрасная идея. Ищи, как говорится, дурака за четыре сольдо.
— Так что вам надо? Мою бессмертную душу, товарищ Мефистофель?
— Ваша душа, — пренебрежительно кривит он губы, — и так принадлежит упоминаемому покупателю. Он её бесплатно, судя по всему, получил. По вашей же собственной инициативе.
— А вы всё больше начинаете напоминать инквизитора, святой отец. Не глядите так, а то вы словно на дыбу меня примеряете.
— У нас много, чего имеется, — усмехается он. — Есть приспособления, даже намного эффективнее, чем эта ваша дыба.
— Кто бы сомневался. Говорите уже, чего хотите.
— Я рад вашему нетерпению, — кивает он.
— Иезуит.
— Попрошу вас, — его голос делается самодовольным. — Я ведь при исполнении.
На тебе, дружок, не написано ни звание, ни ведомство, так что откуда мне знать, при исполнении ты или нет.
— Ну, так скажете уже или как?
— Видите эти папки? — показывает он на папки, где по его словам собраны все материалы на меня.
— Вижу, конечно, вы их мне третий день демонстрируете поглаживаете лапками своими, как муха, честное слово.
— Не нужно дерзить, — качает он головой.
— Ладно.
— Это намёк.
— Весьма тонкий, — хмыкаю я. — Даже и понять не могу, на что именно.
— Вот и хорошо, — кивает он, — что вы понимаете. Рад, что догадались и нам не придётся торчать здесь месяц, а то и год.
— Ух-ты.
— Отдайте чемодан, полученный от Кухарчука, и пойдёте спокойно домой, к своей невесте, а то она заждалась уже, вероятно.
А у окна стоял мой чемоданчик
А у окна стоял мой чемоданчик
А у окна стоял, а у окна стоял
А у окна стоял мой чемоданчик
— Вероятно, — соглашаюсь я. — Да только нет у меня никакого чемодана. С сумкой путешествую. И с невестой мы расстались.
Чекист понимающе и сочувствующе кивает. Мудила.
— Напрасно вы, Егор Андреевич, такой стиль диалога выбираете, — говорит он. — Вы же понимаете, у нас методы ведения бесед действительно разные имеются. Допустим, вы лично по какой-то совершенно непонятной мне причине не боитесь боли. Впрочем, сомневаюсь. Но не важно, в любом случае, найдутся люди, которых вы захотите от этой боли избавить, понимаете? Какие-нибудь нежные создания. Так что давайте говорить конструктивно.
— Давайте.
— Это, в первую очередь, к вам относится.
— Хорошо, — киваю я.
— Вот, и отлично. Сообщите адрес, по которому находится чемодан и, после того, как он окажется у нас, мы вас отправим домой.
Ага, в гробу на колёсиках, наверное. Я смотрю на него, а он смотрит на меня. М-да… Реально ситуация крайне неприятная, и взгляд у хмыря этого тоже неприятный. Как у гиены, ожидающей, когда я совсем выбьюсь из сил, чтобы подойти и у ещё живого начать выжирать горячие потроха.
— Зовите старшего, — наконец, киваю я.
— Старшего? — удивляется он.
— Ну, да, старшего. Самого старшего.
— Самого старшего, — повторяет он. — Кого это?
Я ничего не отвечаю и, откинувшись на спинку стула, поворачиваюсь к зеркалу. Повисает пауза.
— С вами веду переговоры я, — наконец пробуждается Кирилл Кириллович, словно всё это время ждал долго идущий сигнал из космоса.
— Но как-то не особо мы за три дня продвинулись, — пожимаю я плечами. — Зовите. Устроим прорыв.
Он делает несколько заходов и, наконец, оставляет эти попытки. Поднимается и уходит. А я принимаюсь за растяжку, поскольку другие занятия мне сейчас недоступны. Очищаю мысли и проветриваю голову, отвлекаюсь и тянусь, тянусь…
Вдруг снова открывается дверь и в комнату возвращается Кирилл Кириллович с двумя здоровыми чуваками.
— Егор Андреевич, сядьте на стул, пожалуйста.
Я неохотно поднимаюсь и сажусь к столу. Здоровяки хватают меня за руки, прижимают их к столу, а Кириллыч достаёт наручники и продев их сквозь крепкую скобу на столе, защёлкивает на моих запястьях. А я-то думал, зачем тут эта скоба, ёлки-палки.
— Вы голливудских боевиков насмотрелись? — спрашиваю я.
Естественно, никто ничего не отвечает. Они просто уходят, оставляя меня сидеть за столом.