Глава 9.
В КИЕВ И ОБРАТНО.
На следующий день совещания и консультации повторились. Я уходил в поход и нужно было дать четкие указания по управлению. Хотел дождаться возвращения Жадобы и Шиноры, но видно, не судьба. Ермолай оставался на хозяйстве. Его свадьбу сыграют без меня, отменять и переносить венчание уже нельзя, потому как скоро у Белы будет виден живот, а это уже позор.
В поход берем самых способных новобранцев, всего семнадцать человек. Определили и науки, что будут в наше отсутствие проходить новики.
Жаль, что уже готовая механическая прялка, как и горн и стекольное производство не запущены. Но пока будем накапливать руду и шерсть, так же собирать еще две прялки. По строительству решили часть артельщиков направить на обустройство пристани, где предполагаем делать склады, амбары, хозяйственные и административные здания. Проект уже обсуждался, и было выделено даже место для ярмарки, которую я планировал провести в сентябре-октябре, сразу после сбора урожая.
Жадобе задания так же будут. Хотел его направить налаживать отношения в Новгороде Великом. Пусть на кораблях, пусть пешком, но сидеть в поместье и хулиганить — нет! Ушкуйников нужно занять делом. Хотел было взять с собой Юрия, но Божана стала в такую стойку, что проще было отказаться от затеи. В процессе нашего эмоционального разговора, я дал два года на бабье покровительство, а после Юрий пойдет в воинскую школу.
Выезжал из поместья в Унжу с сожалением. Столько дел, а я гуляться! Не пойдут же монголы в Киев. Но как отказаться от похода тогда, как я только стал зарабатывать авторитет в своей же школе?! Были и другие причины — торговля и расширение кругозора.
Возле города уже виднелись повозки и люди. Был там и Войсил, дающий распоряжения Гавриле.
— О, зять пришел, рать привел! — усмехнулся тесть.
— По здорову ли Василий Шварнович? — я уважительно поклонился.
— По здорову, Корней, спаси Христос. В баню с девками не бегаю, кабы упиваться там от трех чаш меда, бавленого водой, — сказал тысяцкий, прожигая меня своим взглядом.
Пауза после слов Войсила длилась долго, но, я, как и тесть, взгляд не отвел. Ну, узнал Войсил о безвременной кончине купчины-извращенца, так сам же и дал индульгенцию на месть!
— То Бог покарал, — сказал я и ухмыльнулся.
Сборы заняли еще час, по истечении которого, мы отправились в дорогу, сразу же задав вполне резвый темп передвижения. Не все имели двух коней, да и повозки подтормаживали, думаю, кони, как и люди, от такой скорости устанут быстро.
В дороге размышлял, что главной целью похода для меня будет попытка налаживания связей в южных княжествах, а так же приглашение купцов на ярмарку. Сделаю такое торгово-развлекательное мероприятие, что все те, кто будет этой осенью в поместье, в следующем году станут с нетерпением ожидать нового торгово-увеселительного действа.
Мы споро двигались и, на удивление, кони не так и уставали, как я это прогнозировал. Чередуя верховую езду с отдыхом в повозке, я практически не ощущал усталости. Все же мой шайра более выносливый зверь, потому как повозка шла бойко.
Бывало, что япо утрам и бегал несколько километров вдоль нашего каравана и обратно. Есть возможность для физических нагрузок — буду пользоваться.
Старшим походного поезда был назначен Гаврила, но мне удалось договориться с ним, чтобы мои новики будут по ходу движения учиться, в том числе и у городской сотни. Мы отрабатывали дозоры, посты, разведку, охрану обозов. На стоянках были постоянные тренировки и ни грамма хмельного. Чтобы сильно не выделяться, разрешалось выпивать только старшим воинам, немного, перед сном, если не в дозоре.
Споро добрались до Суздаля, и уже тут я увидел, как и чем отличается наш погост и бывший великокняжеский город. Мощеные улицы, гостиные дворы на выбор, а не грязь трактирная от пышки Милы, каменные церкви, которые сразу же превращают городище в полноценный город.
От Суздаля до Владимира было еще меньше расстояния, чем мы проделали, и в походной суете даже не заметил, как открылись стены стольного града. Да, это не был город XXI века, и жителей тут было вряд ли столько, сколько проживают в одном микрорайоне мегаполиса будущего, но это была Столица. Множество домов, усадьбы прямо в городе, каменные остовы детинца и еще две стены на территории города, Успенский собор выделялся величественностью и показной «столичностью». Прожив уже больше трех месяцев в ограниченно населенном районе Руси, я именно здесь увидел потенциал русского государства. Если бы одна рука собрала все территории, эта держава уже к следующему веку обогнала в своем развитии все страны, как минимум Европы.
Во Владимире к нашей колоне присоединялись другие отряды. Там же Глеб Всеславович возглавил поход, и к нам прибавилось еще больше двух сотен ратников. Это уже была серьезная сила.
Еще я исхитрился встретиться с венецианцами — теми, что оптом скупили мои зеркала. Их я тоже пригласил на ярмарку и пообещал, что найду, чем удивить. Было смешно наблюдать, как европейцы пытались меня подпоить и разговорить. Пришлось поставить их на место и определить правила честного сотрудничества. Венецианцам не терпелось выехать в Херсонес, а после домой, чтобы торговать уже там. И зеркала, наверняка играют в этом желании не последнюю роль. Но, ярмаркой заинтересовались.
После Владимира, другие города Руси меня мало впечатляли и слились в один характерный и типичный древнерусский город. Единственно, я очень хотел попасть в черниговский Козельск, который так мужественно сопротивлялся монголам в той истории, но мы прошли этот маленький городок стороной.
В Киев входили уже в сумерках, но, свое впечатление об этом великом городе я составил. Киев — это так же столица, но город очень отличается от Владимира. Прежде всего, это степенность и некая высокомерность, как образа города, так и его жителей. Наверное, чем-то подобным был Рим в период падения империи. Это еще великий город, но уже почивающий на прошлых успехах и победах. Владимир же был молодой, голодной до свершений столицей. Деятельной и развивающейся.
Киев кипел, казалось в нем больше ратных людей, чем простых жителей. Может, так оно и было. По дороге мы встречали немало обозов, устремленных от города, и это были обыватели. А вот в сторону древнерусской столицы шли вооруженные люди, как правило, малыми группами. Позже я еще и узнал, что Василько, который ранее единственным князем в городе, раздал оружие киевлянам, тем, кто мог его держать. А взявший бразды правления в свои руки, выживший на Калке, Мстислав Удалой, который прибыл несколько дней назад в столицу Руси, не рискнул отменять популярное в народе решение о раздаче оружия.
Глеб Всеславович уехал, оставив нас в пригороде. Спать пришлось на земле, но перед тем, как ложиться отдыхать, мы спешно начали обустраивать импровизированный лагерь, огораживаясь повозками и выставляя дозоры. На следующий день вернулся Глеб Всеславович в прескверном настроении.
— Вчера от татар прибыли послы, — начал рассказывать командующий нашим поездом. — Замириться хотят. Мстислав Удатный начал лаяться с послами, токмо Василько меч поднял на великого князя и вызвалил послов, а Мстислав собирает своих и иных воев под руку свою, дабы бить Василько.
— Так пошли до князя Ростовского, нужно стать рядом с ним, и уже самим бить Удатного! — высказался Гаврила и я ужаснулся.
Стать участником очередной смуты и междоусобицы? Мало били этого Мстислава, так он опять права качает? Послов монгольских уже один раз убили, потом тот, кто прозван Удалым, бежал и пятки его сверкали. А сейчас пришел в Киев и опять за свое.
— Нельзя раздор чинить на Руси, — сказал я. — Идти к Василько нужно, но не для того, чтобы биться, а чтобы послов провести в стан татарский.
На все собравшиеся развернули головы в мою сторону. Я был уверен, что нужно вывести монгольских послов из Киева. Монголы еще одно оскорбление не снесут, даже, если и силы их сейчас подорваны. С иной стороны, у русичей так же не особо людей для защиты Киева. В любом случае, даже, если Субэдей уйдет, но смерти послов не простит. И тогда можно ждать степных гостей уже через год-два, а не по прошествии четырнадцать лет. Нужно выиграть время для Руси, для себя выиграть. Мне лет десять нужно — минимум.
Насчет противостояния князей, я был уверен, что Мстислав Удалой не пойдет на обострение конфликта. Свой бой он уже проиграл и сейчас демонстрирует только бессильную злобу. Войск, верных Удалому, в Киеве меньше всего, тут больше тех, кто прорвался из блокады Мстислава Киевского Старого. Даниил Романович же спешно, если не сказать большего, увел своих ратников на Запад. Так что при желании, можно Василько и Киев занимать.
Решили идти к князю и уже там решать, а, скорее, узнать волю княжескую.
Василько занял в Киеве Подол, куда и вывез послов, войско Ростовского освоило и укрепления возле Бабьего торга. Удалой располагался на Замковой горе и тем самым создавалась патовая ситуация. Атаковать детинец города — не лучший вариант, даже, если и сами киевляне поддержат ростовцев. Жители Киева вообще не были в восторге от того, что в городе много разных войск и, как следствие, могут быть стычки — у них же тоже оружие из городских арсеналов. На мой взгляд, нужно выводить послов и самим, с посланниками Субэдея, отправляться в стан монголов. Пусть уходят степняки!
Пробраться на Подол оказалось не сложно. Отряд из трехсот конных внушал опасения всем окружающим, тем более, что к нам то и дело присоединялись и другие малочисленные отряды, состоящие из киевских воинов, что вырвались из мясорубки, которую устроили монголы на Калке. Оказалось, что часть киевских ратников, особенно тех, что были в почтенных годах, некогда ушли из владимирского княжества после смерти Константина, отца Василько. Они высказались за то, чтобы быть рядом с тем князем, чей отец вел их в битву под Липой и многие лично знали Глеба Всеславовича.
Молодой, высокий, стройный и по-мужски красивый, несмотря на юный возраст, князь сам, в сопровождении отряда, вышел к нам навстречу. Глеб Всеславович спешился и поклонился князю, который так же не остался в седле а, лихо выпрыгнул из седла и обнял своего друга.
— Рад видеть тебя! — сказал князь мальчишеским, звонким голосом.
— Спаси Христос тебя, князь. Вот привел ратных людей от Василия Шварновича и от себя. Возьми во служение! — произнес Глеб Всеславович и вновь поклонился.
— Не знаю, что делать, дядька. Не гоже з Удатным ратиться, когда ворог у границ Руси, но и убить послов не дам! — произнес князь и посмотрел на уже пожилого верного не подчиненного, но соратника.
— Мы держали совет и просим тебя, князь, доставить послов в стан татарский. И самим послами быти желаем, — торжественно произнес Глеб Всеславович.
Молодой князь задумался. Он прекрасно доложен понимать, что в поле против монголов не выстоит. В городе, дать бой степнякам, когда Мстислав закрыл Замковую гору, так же не силах. Но и монголы, как ему уже сказали, потеряли много воинов и не готовы к длительному противостоянию. Он же не сделал ничего дурного степнякам и может рассчитывать на договороспособность Субэдея. Но вопрос с послами нужно решать, как и с Мстиславом тоже нужно что-то делать.
Увидев сомнения юного князя, я решил выступить с предложением.
— Князь дозволь слово молвить, — обратился я к Василько и глубоко поклонился, ожидая реакции князя.
Ростовской правитель скользнув по мне взглядом, но я не особо его заинтересовал, чего не скажешь о моем коне. После князь всмотрелся на мой доспех, всем своим видом выражая непонимание. Только после двухминутной паузы Василько кивнул, разрешая продолжить.
— Мы отвезем послов Субэдея обратно, нужно виру собрать для татар. На то люду киевскому сказать, — начал я говорить, но князь жестом руки остановил меня.
— Как собрать? Серебра у меня нет, а люди киевские не дадут! — размышлял вслух Василько.
— А давно ли киевский колокол вечевой людей собирал? Пусти гонцов по Киеву людей привезти на Падол, а ты, княже, и скажи им, что боронить Киев будешь, коли татары слово не сдержат. Но, коли соберут киевляне серебро, так легче будет откупиться от татар. Соберут, князь, свой живот всяко важнее серебра! — сказал я и внимательно начал наблюдать за реакцией князя.
Вначале на лице князя читалось сомнение, после оно сменилось пониманием, а дальше пришло озарение. Быстро последовали распоряжения, которые выдавали в юном человеке зачатки хорошего администратора и военачальника. По Киеву поскакали небольшие отряды, а уже через минут десять зазвенели колокола вначале на одной церкви, а после от звона уже закладывало уши.
— Кто ты? — обратился ко мне ростовский князь.
— Я Корней Владимиров сын, Кирилл во крещении, зять Войсила, — начал я представляться князю, рядом с которым особым интересом светился ратник лет двадцати пяти-тридцати.
— Ты зять того мужа, что мне служит! А это сын Войсила! — сказал князь.
Я уважительно поклонился тому ратнику, что был похож на Войсила и пристально меня рассматривал.
— По здорову ли Великобор, сын Войсила? — спросил я обращаясь к ратнику.
— По здорову, боярин! — ответил Великобор, но не стал развивать тему.
— Знаю я, что дочь брата Василия Шварновича полонили, а ты муж ее теперь. Добрый зять у Войсила, конь знатный, брони крепкие и мастерские. Пойдешь с Глебом и Великобором в посольстве к Субэдею! — сказал Ростовский князь.
— Пойду, князь, и монголов я немного, но знаю. Уйдут они, но вернуться через десять — пятнадцать лет, — решил я закинуть камень в озеро сомнений и размышлений.
— То мне уже говорили, — ответил князь и отвернулся, всматриваясь на потоки людей, что собирались на торжище.
Киевляне, взбудораженные всеми событиями, только привыкавшие к спокойной жизни, воевать не хотели. А то, что их родной город может стать ареной противостояния двух князей, один из которых вроде бы статуснее, но у другого сила и больше правды, никак не вселяло оптимизма.
Вече прошло бурно и, как и должно проходить такое мероприятие, бестолково. Но решение об откупе было принято и уже через три часа было собрано серебро. Думается, что предлагаемая сумма для откупа не стала чем-то большим для зажиточного города. Вот сколько его не грабили, а люди живут в достатке.
Мы, выбранные послами, отправились ко псу Чингисхана. Интересно, но ни один из киевлян не изъявил желания идти с нами.
Дорога была не сильно долгой и уже через полтора дня мы встретили первый дозор монголов. Действительно, они уже топтали русские земли и Субедей, наверняка, хотел показать, что пойдет и дальше. Ярлык послов, присланных ханом, был серебряный, и я вспоминал свой золотой. Возникал вопрос о том, что может золотой ярлык, если ханские послы имели только серебряный? Сколько ни думал о том, кому мог принадлежать артефакт, так и не получалось представить этого статусного человека.
Брать же золотой ярлык с собой — безрассудство. Так как встречные монголы должны были при необходимости даже отдать своего коня обладателю такого сокровища и проводить к хану. Нам такие почести не к чему. Спросят же, откуда сей предмет?!
На следующий день мы прибыли в стан монголов, которые, было видно, ожидали нас. Посольству делали форменную показуху. Были сложены метательные машины. С первого взгляда было понятно, что их собирали ночью из свежих деревьев, да и такая конструкция была незавершенной. Так же нам попадались только воины в полных доспехах и богато одетые. Нарочито много было и котлов, как раз к нашему присутствию, наполненных мясом. В целом, хитро, но сильно уж чопорное исполнение.
— Приветствую тебя, о, свирепый пес Великого хана, объединившего степь, — высказался я.
Долго же мне пришлось уговаривать всех, чтобы я начал разговор. Выслушал, что и не по чину, и что слушать меня не станут и сочтут за оскорбление. Пришлось даже парировать тем, что лично монголы и не знают ни Василько, ни его окружения. И по сути, как назовемся, так нас и воспримут. А одет я богато, даже на всякий случай нацепил и разные побрякушки. Так что выглядел новогодней елкой.
Поднятые брови Субэдея, казалось, увеличили узкий разрез глаз.
— Пусть добрые боги бырханы дают тебе силу, твоим сыновьям, стада и теплую юрту, — продолжил я и низко поклонился. — Великий покоритель меркитов!
Субэдей не выдержал и встал на ноги, начав расхаживать в юрте взад-вперед.
— Кто ты? И откуда знаешь обо мне? — перевел слова ханского военачальника толмач из монголов, или родственных им племен.
Интересно, а среди русичей есть знающие монгольский? Монголы в этом времени достойны всяческого уважения, как, впрочем, они достойны и поражения от русских.
— Я Корней, сын Владимира. Мой отец воевал с мусульманами — врагами вашими в Сирии. Был я и в Иране, куда бежал ненавистный тебе Мухаммед-шах. Знал я о тебе и от твоих врагах, с которыми на поле ратном ты смело бился, и от венецианцев, с которыми ты говорил. Великий воин и богатур, великая честь для меня быть с тобой в одной юрте, — произнес я и краем глаза посмотрел на недоуменные взгляды как моих соплеменников, так и переводчика.
После того, как толмач перевел мои слова, Субедей рассмеялся.
— Вот как русич говорит! Краше иного монгола! Кабы не видел тебя, подумал, что мудрец разговаривает со мной, но ты юн, — сказал монгольский военачальник и пригласил всех к столу.
Испив кумыса, от которого не скривился только я, мы начали, по сути торг. Субедей вначале захотел вывести наше посольство из себя, чтобы мы нервничали и совершали ошибки. Он предложил платить дань монголам и войти в его войско, чтобы покорить мир. Увидев жесткие лица у всех русичей, а у меня улыбку, сын кузнеца рассмеялся. После он попросил уже показать мой доспех, и я ожидал самого плохого, но мне вернули его, спросив о том, урусы ли произвели такие брони? Я же, естественно, сказал, что — да. Пусть лишний раз подумает нападать ли на Русь. Была относительно непринужденная обстановка, пока не влез со своими предложениями приближенный Василько, имя которого я даже и не спросил. Вот молчит же сын Войсила — умно молчит! Чего вмешиваться в разговор?
— И когда хан уйдет уже с нашей земли? — спросил «посол».
Судебей жестко посмотрел на осмелившегося дерзить в его юрте и начал говорить:
— Земля твоя только та, что защитить можешь, или та, что дарована Великим ханом. Так в степи было, так и у вас заведено. У нас Великий хан, он сильный и объединил всех монголов, а кто у вас Великий хан? Ханы есть, а великого, нет — то неправильно. Придет мой господин и у вас появится Великий хан, тогда правильно будет.
Спрашивавший русичь побагровел и стал выходить из себя, но я перехватил инициативу, расхваливая юрту и коней великого воина и богатура. С трудом, но удалось отвлечь внимание Субэдея, в то время, как Великобор успокоил нашего горе-посла.
За витиеватостью слов и жестов стоял прагматизм, и мы через окружные пути пришли к заключению, удовлетворяющего всех. Удивило меня то, что Субедей так, между делом, предложил покарать мордву, утверждая, что и русичи воевали с ними ранее, вот можно вместе и покорить их. Его осведомленность была уникальна, как и моя, но я-то владею послезнанием! Субедей же использует систему разведданных. Обещали подумать. Нам на этой волне вероятного сотрудничества удалось снизить виру за убитых послов до трети от того серебра, что было собрано. Конечно, никто не собирался вместе с монголами воевать, но и проявлять сейчас агрессию, не стоило точно.
Договорились, что уже через два дня Субедей покинет пределы Руси и обязуется ее не грабить. Добиться того, чтобы взять слово не приходить на Русь, хотя бы пятнадцать лет, не получилось.
Когда уже посольство выходило из юрты, Субедей обратился к своему советнику, указывая на меня.
— Его доспех легкий и прочный, его сабля из хорошей стали, его слова мудры. Кто этот человек, я не знаю, но он может стать достойным противником. Он еще молод и будет учиться, а я буду стареть… — философски сказал Субедей.
. *………..*……….*
В Киеве наши отряды встречали, как триумфаторов. Еще на подходе несколько сопровождающих нас людей ускорились и понесли вести о результатах посольства. Мне было странно, когда все безоговорочно поверили договоренностям с монголами. Допускать, что завоеватели обманут, никто не хотел. Я понимал, что шанс обмана минимальный, но он есть.
Субэдею нужно зализать раны и еще вернуться в Хорезм и не факт, что без боев. Тех же булгар он обязательно попробует пощипать. Выхода нет — к югу степь жгут половцы со своими союзниками и только вдоль кромки границ Булгарии смогут пройти степные монгольские войны.
На Подоле нас встречал князь Василько и был он в прекрасном настроении. Думалось, что не только возвращающееся посольство его радовало.
— Спаси Христос! Вернулись и вести добрые принесли! — с такими словами князь ростовский встречал наше посольство.
— Мне уже казали про то, что ты, боярин, Корней Владимирович, слово держал, и хан татарский дюже в думах пребывал от сказанного тобой, и наряд взял наш, да и серебро сберегли частью, — хвалил меня Василько.
— Служить тебе, князь, и Руси, честь и правда моя! — ответил я.
— Добро, сладки и правильны твои слова, — сказал Василько и ушел.
Мои спутники имели разные диаметрально противоположные реакции на мой разговор с князем. Большая часть завистливо поглядывали, но двое — Глеб Всеславович и Великобор смотрели с уважением и некоторым отеческим одобрением.
Веселое настроение ростовского князя так же было связано с первым раундом переговоров с Мстиславом Удалым. Запершись на Замковой горе, этот князь не сразу обнаружил пустые амбары и склады, где должна была храниться провизия на случай осады. Потеряв свои обозы на Калке, он не мог прокормить даже поредевшие ряды своего воинства, и пошел на переговоры. Василько же, с чувством исполненного долга, наверняка, хотел уходить из Киева. Бороться за киевский стол — гиблое и кровавое дело! Да и не по чину Василько, найдутся князья иные. Да и брать такой Киев — смерти подобно. Останешься без штанов, чтобы прокормить город и навести в нем порядок. Поэтому Василько торговался за то, чтобы вывести свои обозы, отяжелевшие от методического разграбления всего, до чего дотянулись руки ростовчан.
Когда обе договаривающиеся стороны хотят одного и того же, договор не заставляет себя ждать. Уже на следующий день из Киева начала выходить огромная веретеница обозов и ратников. Древнюю столицу Руси покидало больше воинов, чем входило в состав владимирской дружины. Сотни бывших ратников погибшего Мстислава Старого Киевского решили примкнуть к Василько, особенно вспоминая те раздоры, что у него были с новым хозяином города. Они забирали не только свой скарб, но и имущество и семьи тех ратников, что остались вечно лежать в Диком поле. А по совести, так и не только это имущество прихватили. Груженые колоны выходили из Киева.
Умудрился и я прибарахлиться — закупил тридцать метров шелковой ткани. Обошлась она дорого, но намного дешевле, чем стоила бы в мирное время. Купцы стремились сбыть свой товар и уехать из неспокойного города, жители которого оставались вооружены.
Была у меня мысль и помородерить. В этом времени — мысль вполне нормальная. А в будущем слышал, что в районе предполагаемой битвы находили несколько мечей. Оружие и любая сбруя — нам только в плюс. Ведь с поля боя отошел и Субэдей и он не успевал собрать все оружие убитых русичей, как и доспехи. Но я, посоветовавшись с Глебом, решил идти со всеми, тем более, что друг Войсила утверждал, что несколько отрядов отправлялись на разведку и принесли много железа. Часть этого оружия я думал выкупить.
Шли медленно, и колона растянулась на пять-шесть километров. Шло, казалось, тысяч пять тысяч человек, из которых только десятую часть составляли сами ратники. Все веселились и ликовали, но наш отряд держался особкой. Было у нас и охранение и учение. А на мои лекции по тактике ведения боя вскоре начали приходить и десятники со всего войска. Так что собирал я до сотни слушателей, пока не составил график занятий.
Можно ли считать меня гением войны? Нет, конечно. Я рассказывал и анализировал военные тактики и стратегии словами исследователей будущего. К примеру, фланговый обхват Ганнибала при Каннах, или Гальские войны Цезаря со строительством полевой фортификации. Сколотили и доску, на которой я углем рисовал схемы.
Через три дня полевых лекций на стоянках начали даже экспериментировать, устраивая практические вариации на теоритические выкладки. К веселью присоединился и князь Василько с Глебом Всеславовичем, который становился чуть ли ни правой рукой ростовского князя, оттесняя и воеводу и соглядатаев владимирского великого князя.
На стоянке, что была выбрана для ночевки, поставили вагенбург. Классический, насколько я это понимаю, не получился, а вновь лишь связанные повозки. Еще поставили заостренные ежи в метрах семидесяти.
Все фортификации, их задачи, я объяснял князю и его свите. Рассказал и о возможном рве с валом и больших копьях, которые выдвигались бы в щели щитов вагенбурга для остановки коней. Говорил и о возможных волчьих ямах при достаточном времени для оборудования позиций, а так же о колючей проволоке по периметру и разлитой горючей смеси, что можно поджечь из укрытия. Многое мои слушатели и так знали, но системы противостояния коннице, которая вырабатывалась только в последующие века, например в гусистких войнах, не понимали.
Представление началось. В вагенбурге было тридцать человек из тех, что пришли со мной и еще десять выявили желание посмотреть изнутри на действия защитников. Мне уже говорили, что выставлять повозки не ново для русичей, но это не используемая тактика, по крайней мере, часто.
Конница из трех десятков начала степенную и грамотную атаку. Вот перешли на рысь, и строй стал казаться монолитным. Накатывается, казалось бы, несокрушимая сила вооруженных рогатинами воинов. Вот переходят за метров сто пятьдесят до укреплений на галоп, но вскоре кони вздыбились и отказались идти на ежи, а из вагенбурга стройно начинают стрелять арбалетные болты и стрелы без наконечников, с тряпицами на острие, что снижает баллистику, но град стрел окончательно останавливает нападающих. Потом споро открывается проход из вагенбурга, и защитники становятся в две линии, где первые с сомкнутыми щитами, а сзади копейщики. Они делают слаженные десять шагов, и командующий всем этим представлением Андрей останавливает учение.
Все находятся в некотором недоумении и начинают обсуждать, что можно было стрелы пустить, что нужно было спешиться и растащить ежи и тогда все будет кончено для защищающихся, что это трусливая тактика, не достойная воина и так далее.
— В бою нужно бить ворога разумом, — говорю я и спешу к своим защитникам, чтобы дать указания разбирать сооружения.
Уже на бегу понимаю, что немного становлюсь заносчивым и высокомерным. Взял на вооружение чужие достижения и сейчас кичусь своим талантом военачальника. Но, ничего, переживем. Лишь бы с пользой для дела.
Остаток пути домой был в бесконечных разборах тактики действий против конницы. Рассматривали и принципы испанской терции, что еще не появилась, линейного боя, ударов и наскоков, разведки, оружия и амуниции, медицинской подготовки ратников или выделение одного ратника на десяток с умениями оказать первую помощь и многое другое.
Отношение ко мне было разное, но все больше людей, подражая любопытству ростовского князя, расспрашивали и высказывали свое видение, относительно подымаемых вопросов. Жалели бывалые ратники и новиков с их наставниками, которые постоянно тренировались, бегали, ходили в разведку и упражнялись, как только была возможность. К концу, на этот раз долгого, перехода, я уже начал замечать зачатки сплоченности и дисциплины, как у новиков, так и их наставников, которых держали в узде Филипп и Андрей. А я думал, что нужно четко разделить полномочия между двумя лидерами, чтобы избежать вероятного конфликта интереса между этими людьми.
При подходе к Владимиру меня вызвал к себе Василько. В шатре были приближенные к князю люди, Глеб Всеславович и с десяток других, в которых я узнал десятников и ратников, что проявляли больший интерес к занятиям, проводимым в походе.
— Вот, Корней Владимирович люди ратные, что к тебе просятся идти воинской науке научаться и учить новиков, — князь сделал паузу, выжидая моей реакции.
— Кто голова над ими? — задал я закономерный вопрос.
Если у меня таким образом хотят отжать школу, то пусть с ней и возятся, но вначале сами ее и построят. Мой учебный центр, все здания, тренажеры, полоса препятствий, полигон — я не отдам никому. Деньги вложены большие, запасы продуктов, да и все планы порушатся.
Князь Василько задумался. Через некоторое время, никакого решения не высказав, князь начал шептаться с приближенными. Только через минут пять озвучил свою волю.
— Головою быть Глебу Всеславовичу. Когда войдешь в силу — головой быть тебе! — сказал князь и посмотрел на Глеба.
— Глеб Всеславович станет тысяцким и может давать мне советы, а в походе учить будет меня. А голова в школе воинской есть. Если ты, князь, помощь школе решишь оказать, то противиться не стану. Но школа на моей земле и я уже вложил серебро в то, чтобы она была. Помочь можно и тем, чтобы прислать ратников, — я покосился на собравшихся кандидатов на поступление в школу.
— Унжа имеет тысяцкого, — задумчиво сказал Василько. — Мы уже держали совет с Великим князем, чтобы Василия Шварновича посадником назначить, а, стало быть, тысяцким может стать Глеб Всеславовович. Земля твоя и школа твоя, однако ж дядька Глеб — муж зело мудрый, и совет с ним держать обязательно. Ратников будет две сотни и еще полсотни. Сотников нету, потому назначите сами. Зерна и мяса дам. Земля этим летом уродит добре.
— Еще плотников и зодчих нужно, чтобы избы ладить, — я решил воспользоваться моментом и сторговать еще больше преференций.
А если строители будут оплачены — вообще красота! Мне еще ладить гостиницу, дома постоялые, ярмарку организовывать, ткацкий цех.
— У тебя и так три артели строителей! — удивился князь.
— Где детей и жен ратников селить? Где скотину, да коней, что они гонят, размещать? — начал я перечислять вероятные проблемы и заметил довольные взгляды десятников.
Князь согласился. Уж не знаю, почему, но почти все, что я просил, мне обещали.
Познакомившись и поговорив с десятниками, я немного успокоился. Они понимали, что их ждет — все видели и оценили дисциплину, видели они и рацион питания, когда мои десятники чуть ли не заставляли своих подопечных мясо с кашей доедать. Да и сами ратники, даже новики, обросли мышцами и выглядели удалыми молодцами. Оружие приглянулось так же, особенно мои арбалеты. Пришлось подарить один арбалет Василько, но ничего не попишешь.
Во Владимире нас всех согнали к Успенскому собору, где, начиная с меня, так как Глеб Всеславович оказался не с нами, стали целовать крест на верность в службе князю Юрию Всеволодовичу. Удивительно, но четыре ратника, наиболее старшие, отказались целовать крест и удалились с площади. Великий князь светился от радости. Три сотни бойцов поступали в его распоряжение и он пока что не вкладывает в них ни одной куны. Все учатся вдали, едят вдали, а на службу придут по первому зову.
На радостях великий князь и спросил меня, чем он сможет помочь, я же и ответствовал. В этот раз кроме коней, овец и коров, я просил фруктовых деревьев. Князь, демонстрируя показную заботу, в моем присутствии, приказал собирать два корабля для отбытия в Унжу с овцами, зерном и тканями.
Почему я так много прошу зерна? Предполагается же, что своего будет в достатке? На продажу можно выставить, но я собирался заняться самым прибыльным бизнесом в России — алкоголем. Виски солодового, да вина хлебного к ярмарке надо будет много. И торговать ими я стану и в лечебных целях и для гигиенических нужд использовать, а там и парфюм надумаю делать. Постараюсь наладить продажу алкоголя свеям или иным немцам.
Входили в Унжу прямо-таки победителями. Немногочисленные жители разрастающегося городка встречали нас, как будто полмира уже у наших ног. Вышел и тысяцкий града Унжи — Василий Шварнович. Тесть обнялся со своим другом, тысяцким воинской школы, Глебом Всеславовичем. Многочисленная прибывшая публика была с женщинами и детьми. Было много людей. После этого похода произошло увеличение численности населения в поместье почти вдвое. Куда только всех селить?
— Это как же так? — возмутился было Войсил, но Глеб Всеславович протянул пергамент своему другу и тот углубился в чтение. — И как это? А где строители? Куда селить их?
Войсил ворчал, задавал вопросы больше себе, чем кому-то.
Нашли и куда расселить и все порешали. Частью прибывших расселили в гостином дворе, который уже был взят под патронаж городских властей, частью смогли стать лагерем под городом, им были отданы все имеющиеся шатры. Частью я забрал себе, так как, еще уходя в поход, сказал ставить избы в новом поселении, оказалось — план перевыполнен на четыре дома. В эти жилища я заселил восемь семей десятников. Да, тесновато! Но после отстроимся.
Казарма была рассчитана на двести человек, а проживали в ней постоянно меньше семидесяти. Поэтому все несемейные ратники пошли жить туда. Десять семей еще распределил по поселкам, и проблема временно была решена. Под предлогом необходимости строительства направил сразу и десятников и новых ратников в лес за стройматериалами.
Игры закончились и потешные полки, просуществовав месяц, становятся гвардейскими. Только до конца не понятно кто император и кого эти полки призваны защищать.
. *………..*……….*
Правы те, кто говорит, что экономика — «кровь войны». Вот чего стоило мне месяц назад расселить огромное количество людей, дать им пропитание, а воинов начать встраивать в систему обучения воинской школы? Больших трудов! И справиться со всем этим я бы не смог, если не действительная помощь полковника — так я начал называть тысяцкого Глеба Всеславовича, чтобы отличать от тысяцкого городского, которым оставался Войсил.
Василько и Юрий проявили волю и существенно помогли. Во-первых, из Новгорода Нижнего пришел караван из шести судов, в которых были в основном строительные инструменты и материалы, а так же прибыла еще бригада строителей. Теперь уже все поместье превратилось в сплошную стройку.
Вышло у меня и купить земли соседа, «позорно почившего на девке срамной во хмели». Вдова Честислава, как и дети, не выдержали отчуждения и явного позора и решили уехать. Они продали свое поместье Войсилу, а тот сторговал уже мне. Я так и не узнал сумму сделки тестя, но мне он «загнал» поместье с людьми за четыреста тридцать гривен. Дорого, да только у меня хватало серебра. Последняя ревизия показала мое состояние примерно в 5 200 гривен. И это очень много! В учет суммы не шла земля, холопы и дома. Это только наличность! Правда я постоянно менял серебряную посуду на гривны, так как не сильно то и стремился к роскоши.
Огороды радовали. Удалось мне насладиться и огурчиками, и зеленью. Ягоды скупал у населения. Задешево покупал, но и дети теперь смогли свою копеечку заработать. А бабы целыми группами пошли в леса за ягодами. Жаль, грибов пока было мало.
Ягоды я использовал для… настоечек. Наконец, собрал самогонный аппарат и гнал как солодовое виски, так и настаивал ягоды. Не пробовали здесь еще крепленых напитков. Думаю, зайдут. Спаивать население я не собирался, и продажа людям пока была под запретом, но на ярмарке я открою закрома и надеюсь на этом и заработать.
Еремей и Бела поженились и уже обживали новую избу, рядом с которой шло строительство прядильного цеха. Бела оказалась замечательной кандидатурой на должность управляющей прядильной мастерской. И опять оказалось некуда применить Симеона, которого я прочил на эту должность. Бела раньше, чем Божана освоила науку работы с механической прялкой, которых было уже четыре.
Свадебным подарком от меня Беле стало десять метров шелка, взятого в Киеве, чему жена Еремея была неимоверно рада. Такой же подарок получила жена Филиппа и Мышана, готовящаяся к замужеству с Андреем. Последнего мне вначале пришлось уговаривать жениться, сильна была у него память об утерянной семье, но после близкого знакомства с управляющей, воин-характерник приходил и благодарил.
Святой отец Михаил так же стал благоволить мне. Такое расширение паствы не могло не льстить священнику, а строительство каменной церкви, хоть и шло со скрипом, но не останавливалось.
— Пошто пригорюнился? — Божана вошла в мой кабинет, где я перебирал грамоты от старост и думал, что необходимо начинать делать бумагу, береста и восковые таблички были не практичными.
— Сильно мы людьми приросли, холопов уже меньше вольных, земли еще нужно, — сказал я.
— Так на другом берегу Унжи уже наши земли, а там леса много, можно ляды палить, — сказала любимая женщина, усаживаясь ко мне на колени. — Тяжко без бабьей ласки?
Да, мы уже месяц как не занимаемся любовью. У Божаны был период осложнения беременности и после того, как кризис миновал, я боюсь и притрагиваться к ней. Жена даже предлагала девку какую взять, пока она не разрешится, но я наотрез отказался. Выдержу!
— Без твоей бабьей телесной ласки и тяжко, токмо ты — моя душа, и не нужно поганить душу девками срамными, — сказал я и поцеловал любимую.
— Сколько людей нынче в поместье? — Божана переменила тему, но с колен не встала, чем только усугубляла ситуацию с воздержанием.
— Тысяча двести уже, — ответил я, начиная тяжело дышать.
Пришлось самому, усилием воли, отстраниться от жены.
— Утром поеду в Речное з Юрием, хочу посмотреть, сколько жита с полей собирают. Бабы бают, что столько урожая еще не было, — сказала Божана.
— Я утром собирался к бортникам, потом в Лесной поеду, а после в школу, — озвучил я свои планы.
Лесным назвал я поместье бывшего сластолюбца Честислава. А вот первоначальные поселения так и не были названы, именовали их «первое» и «второе», а усадьбу так и называли «усадьбой». Образовывался еще один поселок — ремесленный, который хоть и примыкал к Речному, но практически был автономным, там уже жило двенадцать семей. Все главы семей занимались кузнечным и оружейным делом, были и другие ремесла.
Мы стали, наконец, выплавлять сталь и чугун. Мне пришлось требовать целование креста с клятвой о неразглашении тайн. На ярмарке начну продавать сталь. Но вскрылась новая проблема. Катастрофически не хватало руды, от чего горн простаивал большую часть времени.
Серьезных изменений в вооружении я пока не сделал. Главным нововведением стало удлинение клинка за счет уменьшения веса. Сталь была прочным материалом, и ширина клинка сократилась вдвое. Меч становился не только рубящим оружием, но и колющим. И тут пригодились мои азы фехтования.
Когда я «танцевал дестрезу» ратники школы и старшие и младшие с упоением впитывали принципы фехтования, а после тренировались на новых мечах, которых пока было только четырнадцать. Особое умение показывал Филипп — прирожденный поединщик. Большинство ратников, не ломая график обучения, занимались фехтованием в свободное время. Первоначально нужно было освоить пять-семь основных ударов и стоек, которые необходимы в строю. Когда же пройдут экзаменацию на автоматизм использования этих техник работы, будут осваивать и искусство индивидуального боя.
С увлечением производством оружия, планы на изготовления сельскохозяйственного инвентаря пока повисли в воздухе. Кос сделали еще с десяток, и это также позволило досрочно собрать планируемое количества сена, даже с учетом прибывших коней и другой скотины. Те же ратники пошли на сенокос и выполнили норму на своего коня и заводного. Руду стали покупать, где только можно, чем почти остановили кузнечное дело в Унже, за что я получил нагоняй от Войсила.
Демьян-мельник, что вначале сомневался в целесообразности двух жерновов на мельнице, требует строить еще одну. И рук ему не хватает, и бабы не успевают шить мешки для муки, и людям, что приходят за хорошим помолом, нет возможности помочь. И это при том, что даже ночью мельница не останавливается. Но страду выдержит. Муки намололи очень много еще до сбора урожая, из княжьего зерна, а сейчас уже начали убирать свое. Жена его, Марфа, мало того, что грамотной была, так и еще превратилась в настоящую бизнес-леди. График работы составила, написала его на дорогущем пергаменте, что сама же купила в Унже, и определила время, когда селяне могут приносить свое зерно для помола. Когда я выказал удивление такому ноу-хау средневековья, женщина сослалась на меня, что я некогда выдвинул идею, она услышала и решила реализовать.
— Ну, Корней Владимирович, коли крещеным ты не был, то прозвал бы кудесником. Столько жита с одного урожая я никогда не видал! — Войсил пересыпал сквозь пальцы зерно. — А зерна какие большие! Богом поцелован ты! Утром пришлю посыльного, кабы сто гривен привез, по спору нашему. Выиграл, а я человек честный, забирай свои сто гривен серебром.
Меня посетила «великая инспекция» по сбору урожая. Тут я немного смухлевал, и повел тысяцких на свое поле, где зерно из XXI века дало для этого времени фантастический урожай. По моим подсчетам — сам тридцать было точно, если не больше.
Эти сорта в будущем давали и куда больше урожайности, но не было у меня ни минеральных удобрений, ни иной химии и такой урожай, что получился и вовсе запредельный. Но это зерно пойдет в семенной фонд, и на будущий год уже четверть полей посеем его, да и на озимые будет что в землю кинуть. Спор я мог и проиграть, так как в среднем урожайность была сам девять-десять, что так же было много, но не достаточно, чтобы половину населения своего поместья освободить от сельскохозяйственных работ и направить на производство.
Хлеба будет в достатке в эту зиму на каждом столе. Вот с пшеницей я ошибся. Взял ее мало, а она так же дала большой урожай. Климатический оптимум этого времени еще был в силе, и выращивать эту культуру было вполне рационально.
Побаловал я высокую комиссию, в лице тестя и полковника Глеба, огурцами и даже первыми помидорами, которые они с большой опаской ели и даже кривились, не выплевывая только из-за уважения. Недаром до середины XIX века томаты считались ядом. Соус должен зайти. Это же вкусно! Как не зайдет?
— Диковинно все это, — Глеб Всеславович обвел стол рукой. — Не наше то, только есть можно.
Это он про жареные кабачки и вареную кукурузу, а вот картошка с салом пошла за обе щеки, только приговаривал: «Добрая репа!». А не репа то, а спасение людских жизней. Ни колорадов, ни медведок, ни химии, вовремя окученная и без халтуры, да погода и земля добрая — вот залог хорошего урожая картофеля.
Я перенаправил в это время картошку, которая дала почти двести кило урожая. Часть посевной картошки резали на две части и сейчас под кустом выкапывали по полведра. Правда и отравления были, не смертельные, но показательные. Одна смена охраны съела ягодки на ботве картошки. За этот проступок, после выздоровления, вся смена охраны была наказана и лишена на две недели занятий. Это было — действенным наказанием, так как, если они не сдадут нормативы, то будут отчислены из воинской школы. Людей в школе хватает, уже четыре сотни, так что отчисления могут быть.
Строим уже новую базу школы, в часе верхом от Лесного. Там и поле неплохое для тренировок и учений и полигон будет получше. Делить курсантов будем по неделям — часть живет и тренируется на полигоне, часть на прежнем месте. Вообще по местным меркам собирается целая армия. Третью часть личного состава решили отправлять, пока не будет пристроена новая казарма, на лесозаготовки.
— А медок то у тебя добрый! — причмокивая, сказал тесть, уже краснея от выпитого.
— То, не мед, а настойка медовая с перцем и, она зело крепкая, — предупредил я разгоряченного тестя.
— Великобор придет з десятком своим в школу воинскую, прими по чести, Корней Владимирович. Прислал его Василько науки послушать, да поглядеть насколько выученики в школе годны для похода, — заплетающимся голосом произнес тысяцкий.
Вот же недоверчивые!.. Все шлют и шлют разного рода инспекции. Понятно, что для современников даже слово «школа» чуждое, не говоря уже о том, что сама система обучения выбивается из существующих реалий времени. Но пора бы и довериться, дать время, чтобы показать результат.
Конечно, было бы наивно полагать, что такую мощь, как воинская школа с уже почти сотней наставников и несколькими сотнями курсантов, оставят без присмотра, да и поход, видать, намечается. А против кого воевать? В истории припоминаю о небольшом походе на Великий Новгород в следующем году.
И как относится к этому? Вокруг земля русская, а князья собачатся. Отказаться не смогу. Своим отказом перечеркну все, что уже сделано. Но постараться повлиять на то, чтобы Новгород пошел под руку владимирского князя, можно. Торговый город сейчас вроде бы и княжий, но опосредовано — уже как лет сто играют в народную демократию. Захотят убрать князя — на дверь покажут и попутного ветра. И ломали московские князья эти традиции долго и кроваво.
А, ведь все равно без силы создать единую Русь не выйдет, и этот процесс в белых перчатках не осуществить. Но еще посмотрим на развитие событий, может какое окно возможностей и появится для того, чтобы Новгород приручить. К примеру, спровоцировать шведов, а после прийти на выручку новгородцам.
Нужно объединение и единоначалие. Россия, как только московские князья добились своего первенства, сразу же пошла в рост. Главным аргументом для тех, кто отрицает монгольско-татарское иго, или считает его положительным для истории России, является, как раз, то, что Русь приняла централизацию только в условиях взаимодействия с монголами. И, мол, если бы не этот фактор, то так и прозябали в безвластии и раздробленности. Но можно же прийти к единовластию и централизации и иными путями. Отметить лествичное право, умерить все эти вечевые вакханалии. Пусть это сделать и через аппарат принуждения. А дать взамен чувство защищенности, стройную систему хозяйствования с государственной помощью нуждающимся.
Свои мысли об устройстве Руси я вслух не произносил. И не поняли бы и могли обвинить в какой-нибудь крамоле. Не развязал мне язык и алкоголь, который употребили с Войсилом и Глебом в преизрядном количестве.
В итоге нашей попойки ни Войсил не отправился в Унжу, ни Глеб не отправился в свой дом на территории школы. Упились бояре и уснули за столом. Я же был во хмели, но держался бодро, видимо, сказалась определенная эволюция организма человека XXI века. Разместили гостей в отдельных горницах.
Хотелось похулиганить, но мое озорство резко пресекла Божана. А я-то хотел девок голых подложить Войсилу и Глебу. Они просыпаются — опа! Как быть, что делать в церковь бежать грехи отмаливать? А, может, раз уже согрешил, так можно и еще? А девок хватает. Готовы сами ложиться за доброе отношение боярина и не боятся общественного порицания. Но я к таким услугам не прибегаю. Святоша? Нет! Зачем, когда рядом женщина, которая затмевает собой остальных?
— Урожай от кукурузы собрать в корзины, а ботву перемешать с сеном, коровы должны хорошо это есть. На мельницу зерно не нести, пока только сушить. На мельнице хватает работы, там обмолот другого зерна, того, что бояре дали на прокорм школы. И почему рыба не в холодниках? — распоряжался я на очередном совещании.
Все были уставшие донельзя, но довольные. Особенно Мышана. Ей ранее не хватало женского счастья, а сейчас я уже за ее детей беспокоюсь, как и за Андрея. То эти влюбленные голубки купаются под луной, то в лесу собирают ягоды, да не находят их, а мнут мох и папоротник. А с кем дети? И куда делся серьезный и рассудительный десятник Андрей. После его женитьбы я вижу только Андрюшку. А вот изменений в работе Мышаны не заметил, что просто поражает. Кремень-Баба!
— Каков прирост свиней? — задал я новый вопрос.
— Сейчас свиней и кабанов три сотни и еще шесть десятков и три, подсвинков сотня еще два десятка, поросят три сотни и два десятка. Корма всем досыта, — отрапортовал Макарий, ответственный за «свинохозяйство».
Как и свинокомплекс, так и куриные и гусиные фермы расположены рядом с поселком Речным, где тиуном является Макарий.
Да, я создал, по сути, коммерческое хозяйство, на котором работали за оплату. Пока прибыли оно не приносило, но мы нарабатывали опыт и поголовье, чтобы впоследствии уже открыть лавку и продавать мясо, использовать жир для свечей и изготовления мыла.
Мясо и мясные продукты большей частью пусть закупает воинская школа. Да, это мое детище, но уже немало средств в это начинание вложили иные люди. Так, что можно немного и отбить свои вложения, той же продажей мяса.
Так же проводили примитивную, но все же хоть какую-то селекцию. Свиньи были очень маленькие и никакие раскормы не делали двести килограммовые туши, которые мне приходилось когда-то в прошлом будущем видеть.
Все эти подсчеты свиней, кур, гусей с коровами и баранами, были нужны для понимания того, чем кормить людей на ярмарке. По моим подсчетам из тех, кого я знаю, прибудут до тысячи человек, да и местные горожане и смерды подтянутся в наше поместье поглазеть и будет действительно много зевак, которые будут выпивать настоечки и есть мясо, что будет жариться на углях, повсеместно. Там и наценку сделаем. В лучших традициях праздников города с обдираловкой населения.
— Також, боярин, вчера пришла ладья з доброй крицей, — продолжал доклад Макарий.
Проходит то время, когда любой корабль становится огромным событием для поселян. Постоянно курсируют ладьи, поставляющие крицу, обтесанную доску, да и купцы все чаще приезжают.
— То добре, а то кузня снова простаивает, расчет кто дал гостям? — я посмотрел на тиуна.
— Так я и дал з того серебра, что в казне Речного, — ответил Макарий.
После был доклад Мышаны. Тут так же все неплохо. Даже провела примитивный анализ земель, где больше уродилось жито и греча, а где плохо. Интересная история была с гречкой. Я-то считал, что эта крупа традиционная для Руси и была спокон веков. Ну и историки оказались не всеведущи. Так и получилось — я ошибался! Гречка для этого времени как, наверное, рис басмати, для меня, когда я жил в XXI веке. Вроде бы и знаю, что это такое, что вкусно и полезно, но ем редко. И семян гречи я не взял, поэтому использовали только местное, чего было крайне мало и задорого.
Начали уже освобождающимися силами расчищать от леса две делянки. И в планах третья. Лес все дальше уходит от Дальнего поселка, который, казалось, еще вчера сам был лесом. Так и грибов не соберем. Но это будут последние три ляда у поселка Дальнего, которые будут вырублены. Найдем куда расширяться, но хороший лес нужно сохранить.
Порадовали пасечники или, как их называли, «бортники». Меда собрали уже в раз пять больше, чем в прошлом году. И в перспективе расширение пасек. Воск готовят на продажу к ярмарке, мед отдельно разлили на разноцветья, гречишный и липовый.
Главным итогом совещания, для чего я вообще вызвал Мышану и Макария, был контроль за полями и уборка новых территорий, которые были куплены после «скоропостижной кончины» соседа, чьи земли были по другую сторону реки. Никто особо проблемой не озаботился. А между тем, не большой, но урожай и там есть, а вот треть людей разбежались. Да и ловить их не стану. А вот переселять некоторых за реку уже стал — освободились избы, земля. Да и вторую пасеку делать станем. Старший сын главного бортника Кречи женился и готов новую жену уводить из семьи. Деятельный парень! Вот пусть и начинает создавать вторую пасеку. Знаю, что в Лесном были дупла пчел в трех-пяти километрах от поселка. Вот их сперва и попробует перенести в улей.
— Добре! Мышана, ты едешь в Лесное. Бери мужиков, сколь нужно, но следует собрать весь урожай, что там есть. Да и присмотрись может к кому, нужно знать, что там за люди остались. Возьми с собой мужа Андрея, может помнете где еще травку, — сказал я и пожалуй впервые увидел, насколько может краснеть эта железная баба. — Ступай, Мышана, да позови Белу и Симеона.
Через минут пять в моем, можно сказать, кабинете, была жена Еремея и бывший тиун Вышемира.
— По первой — Симеон! Волей моей ты теперь тиун Лесного, едешь з Мышаной и гляди, как наладить работу. Присмотри место под лесопилку Коли не осилишь быть деятельным тиуном, то станешь извергом, ступай! — определил я новое место работы для Сименона.
— Бела, все станки в работе? — спросил я начальницу прядильного цеха.
— Один на шерсти, три на льне, — ответила молодая девушка.
— По здорову ли Бела? Отдохнуть тебе нужно, а то неровен час с дитем что случится? Кто еще в прядильном деле сведущий? — спросил я, заметив бледноту молодой женщины.
— Так Ждана добре понимает в работе и людьми управлять сможет, — ответила женщина.
Доклад Белы сообщал, что шерсти мало, не выходит загрузить все уже имеющиеся мощности, так как машинки работают споро. Пряжа же получается отменная, если, как я и советовал, продевать льняную нить. Проблема в том, что ткачихи не успевают за прядильными станками. Получается пряжи много, а ткани — мало. Но я отмел эту проблему. Будем продавать и нитью, особенно льняную ткань, а все мощности бросать на производства шерстяных. Еще я думал раздавать пряжу льна на дом. К примеру, дать нити на полторы рубахи, а забрать на одну. И народ оденется, и склады заполним, а уже на ярмарке рассчитываю побольше сторговать, но особое внимание, опять же, на шерсть. Да, нужно сделать ткацкий станок, но тут кузнецы нужны с особым складом ума, может и ювелиры.
— Дарен, говори! — обратился я к кузнецу.
— Угля нет. Тот, что был уже использовали, — жаловался могучий кузнец.
— Почему уголь так быстро закончился? — спросил я, добавляя в голос металла.
Все замолчали и опустили лица в пол.
— Это дело не кузнеца. Готовить уголь должна артель. Дело кузнеца смотреть за горном и ковкой. Чтобы уже завтра был уголь! Палите иву, что растет у пристани. Там идет строительство и нужно вырубить деревья в первую очередь. Палите дерево в стороне от построек, — я посмотрел на Дарена. — А ты, кузнец, справнее работай мехами. Чушку два раза прокалывай в горне. Чаще чисти горн. И лучше прокалывай проволоку. Та, что ты дал три дня назад, плохая!
Я немного успокоился. Может быть, действительно, поддался лишним эмоциям. Та проволока, что предоставил Дарен, не была плохой. Она была такой же, как иная, сделанная им ранее. Кольчуга получится не хуже, чем та, которую сплели бы и до моего появления в этом мире. Но она не была лучше — вот что нервировало. При том, что возможностей для улучшения качества железа стало больше.
Дальше мы поговорили и принципе пресса. Я не стал сразу утверждать о необходимости штамповки, думаю, пока это слишком сложный в налаживании процесс. Но отбрасывать идею штамповать те же шеломы или поручи, не хотелось.
Проблема с древесным углем частично решается рубкой леса под поля, но даже этого мало, так как большинство дерева уходит под строительство. Уголь для производства стали подходит больше выделанный из ивы, чьи заросли не бесконечны и это скоро станет проблемой.
В целом, сложностей много, но мы уже немного даем стали и изготовляем мечи. Это окупает вложения. Две другие кузницы дают мелочевку в виде наконечников стрел, болтов, сулиц. Уже две недели нарабатываем запас. А тут еще полковник с тысяцким на поход намекают. По местным меркам оснащения сельского хозяйства, мы решили проблемы с инвентарем. Но это только по нынешним меркам. Разве у рачительного хозяина не должно быть два топора, несколько вил или с пяток лопат? Должно! Так что осенью будем вновь делать и топоры и косы и лопаты и все остальное, но пока работаем на войну.
— Мне нужно к ярмарке четыре пуда булата. И создать запас угля на зиму, — подвел я итоги общения с кузнецом и позвал стекольщиков.
— Зеркало вышло мутным, вода з серебром главное в деле, воды этой мало, но будет две дюжины зеркал размером в рост, стекло начинаем ладить, кубки уже дуем по той трубе, что ты боярин дал, добрая труба, — докладывал Вацлав Яндак.
Этого Яндака иногда хочется назвать Яндаком-муда…, себе на уме, вечный экспериментатор, а еще умудрился перессориться практически со всеми, с кем общался. Но человек — фанат своего дела и, неверное, гений. Вот только скользкий. Ни один серьезный работодатель не взял бы его на работу, если бы почитал «трудовую книжку». Уж очень он много бегал по всей Восточной Европе и не только.
Вацлав был сыном стекольщика, и, не желая полжизни прозябать в подмастерьях, поехал в Константинополь, где во всю уже хозяйничали генуэзцы, медленно, но верно, вытесняемые венецианцами. Там он стал опять подмастерьем византийского мастера, который называл себя стекольным ювелиром, так как работал с предметами искусства. Однако, понимая все производственные процессы и схватывая налету особенности технологий, Вацлав напрочь был лишен чувства эстетизма и понимания красоты. Чех, выучив чуть ли не наизусть всю последовательность действий, даже заучив узоры и приемы, сбежал и от этого мастера. Одной из причин бегства Яндак называл то, что делать мелкие стеклянные предметы, ну никак он не хотел.
Еще одной причиной побега из Латинской империи, по словам мастера, стало то, что он не нашел общего языка с венецианцами, которые все больше перенимали лидерство в осколке бывшей Византии. Предполагаю, что он убил одного из представителей этого торгового народа.
После он попадает в Крым, где работает на генуэзцев, но город сжигают монголы и он бежит через Днепр в Киев, а оттуда сразу во Владимир. Доходит до великого князя владимирского в поисках поддержки, а тот уже направляет мастера в Унжу.
У меня же он сталкивается с тем, что еще, по его мнению, не умеет никто и мастер прямо преображается и готов на свершения. Думаю его женить, чтобы к булгарам, к примеру, дальше не побежал. Да с теми технологиями, что, при его же помощи, будут разработаны у меня в поместье, его примут и венецианцы и генуэзцы. Да и в родной Богемии он станет баснословным богачом и уважаемым человеком. Но и отказаться от единственного деятельного мастера, способного не только воспроизводить, но и создавать, я не могу.
— Вацлав, ты, пес шелудивый, зеркала ладишь, но не можешь стекло сделать? Если серебряную воду попортишь, то отдам тебя на съедение венецианцам, — сказал я и грозно посмотрел на чеха.
Яндак позеленел, то ли от злобы, толи от того, что я, этакий влез в его вотчину и слишком придираюсь. После таких приключений слабаком он быть не может, да и понимает, что ценный персонаж. Эх, придется его того… женить или отпеть.
— Так одно мутное зеркало, а иные добрые, — сказал один из учеником мастера.
— Сразу сказать нельзя, что это только одно такое? — я привстал со стула, желая на эмоциях отвесить подзатыльник Яндаку и его ученикам заодно.
Вацлав развел руки, мол, не виноват я.
— Серебро и злато дам и сделайте достойную оправу, — обратился я уже ко всем собравшимся. — А стекло на окна готово?
— Мутное, но песок лучший отберем, я мальцам показал, где добрый песок. Боярин, дашь гривну на траты? — мастер прищурился.
— А с евреями ты не в родстве? Вот такие же торгаши, хотя веницианцы еще те прохиндеи. Работать завтра буду у тебя, посмотреть хочу, что, да как ты устроил, — сказал я и продолжил совещание.
В целом «кровь войны» вдохновляла, стали-булата мало, но она есть. Стекло мутное, но оно есть. Пряжи много, переработаем еще до зимы весь лен, да еще закупим. Шерсти мало, но и это решим. Ткань опять же медленно идет, но быстрее, чем где-либо в Европе.
А многое еще в перспективе. Вон жареную картошку по пять кун за порцию будем продавать на ярмарке. Если получится сахар, то вообще бомба! Строимся. Только одна артель уехала, да и та думает вернуться, если стройка продолжиться, но уже с семьями. Практически все деньги, что собираются с округи на школу, как и многие трофеи, идут на строительство. Ратники многие не захотели идти в закупы, несмотря на простую договоренность о долге, а сами оплатили свои дома. А еще я собираюсь открыть первый на Руси средневековый «супермаркет».
Короче — Нью-Васюки, да и только. Но лучше стремиться сделать больше, чем сделать мало.